Мороженое в вафельных стаканчиках - Ботева Мария Алексеевна. Страница 22

Что-то тут не так, не сходится. Ясно же, что она сама не хочет отдавать Шороха. Она бы так не злилась. Тут надо разобраться.

— Пока ты разбираешься, она отдаст собаку! — кричал Славка по дороге из школы. Мы уже вышли к мосту, машины ехали так близко, в этом месте всегда, чтобы услышать друг друга, надо идти голова к голове, кричать на ухо.

— Спокойствие, — сказала я ему и вспомнила о папе, потому что это его словечко, — что-нибудь придумаем.

И мы двинулись прямо к папе.

— Собаку? Отдает? — удивился папа, — Но нам не нужно, у нас тут не граница. Может, на охрану?

— Это на цепь? — спросил Славка. — Шороха — на цепь? Поисковую собаку?

— Во дворе у нас живет Найда, в подвале…

— Знай, — поправила я.

— Шороха — в подвал? — голос у Славки дрожал, как будто он сейчас заплачет.

— Спокойствие! — сказал папа. — Дайте мне время до вечера. Есть у нас время?

— Мы не знаем. Может, Танюхе уже кто позвонил.

Я вдруг придумала, что надо делать. Папу отпустили пораньше, мы поехали к нам, точнее, в соседний дом, через дорогу. Там жил слепой старик с огромным носом. Раньше он каждый день ходил с собакой в магазин и обратно, гулял в парке. Когда я была маленькая, то все никак не могла решить, что мне больше нравится: нос или собака. Но три месяца назад собака умерла, и теперь он редко выходил из дому: продукты привозила взрослая дочь, гулял только по выходным, тоже с ней или с кем-то из соседей. К нему мы и поехали. Валерий Сергеевич, так соседа зовут, сразу все понял. Мы набрали Танькин номер.

— Алло! — начал он разговор, очень громко. — Мне тут соседи сказали, вы отдаете собаку. Да, мне нужна… Можете не объяснять, мне любая подойдет… Нет, приехать не могу. Я не вижу ничего, зрение слабое, совсем почти нет. Вот соседи помогли номер набрать. Это на Набережной. Когда будете? Запишите адрес.

— Через сорок минут, — проорал нам Валерий Сергеевич, все же мощный у него голосина.

Мы пошли к нам. Славка сел у окна. Попили чаю, и вот пришла Танька. Посмотрела на мои окна (мы успели спрятаться за штору), присела рядом с собакой. Погладила, что-то сказала. Потом перешла дорогу и скрылась в соседнем дворе. Глядя на все это, слышали мы стук сердца.

Потом она вышла. Без собаки. Посмотрела на мои окна, достала телефон и позвонила.

— Да? — ответила я.

— Ты дома?

— Э-э… Дома, да. Только у меня папа спит.

Лицо у папы вытянулось, но он промолчал.

— Я зайду? — спросила Танька. — Через минуту.

Славку с папой я закрыла в родительской комнате. Мы пошли на кухню, я поставила чайник.

— А я Шороха отдала, — вздохнула Танина.

— Как быстро…

— Да… Старику слепому, он у вас в соседнем доме живет. С носом. Знаешь?

— Слепому? Он еще говорит громко. Знаю.

Мы молча дождались, когда закипит вода. Я налила чай.

— А зачем ты его отдала? — спросила я.

Танька отхлебнула слишком много и обожглась. Заревела. Сидит и ревет, а я не знаю, что делать, меня как-то трясти стало: так Шороха жалко. И Танюху тоже жалко. Она поревела и говорит:

— Я бы сама нипочем не отдала. Это Лешка все. Ну, мой Лешка. Да я знаю, что тебе Славка рассказывал, можешь не делать вид, будто не знаешь. Ну вот. Он мне все: отдай да отдай пса. Шорох его больно не любит. На других не рычит, на него рычит. Да еще Лешке обидно, что у меня все разговоры только про собак. Хочет, чтобы я бросила все. И собак, и спелео. И вообще все. Чрезвычайные ситуации эти все. Говорит, ему в училище все эти дела надоели, техника безопасности. А тут я еще, тоже про это все. А как это — надоело ему? Ему ж летать! Как? А?

Я не знала, что ответить.

— Ну вот, я и отдала.

— Танька, — сказала я, — ты сколько уже Шороха знаешь?

— Так с двух месяцев, год уже.

— А Лешку этого?

— Лешку? Ну, Лешку… Месяца два.

— Та-ань! Ну ты чего, его так любишь?

— Ну, — сказала Танька и снова заревела. — А чего мне теперь делать?

Я не знала. Я только могла сидеть, гладить Таньку по голове и реветь вместе с ней. Я не знаю. Мы все не знаем.

Потеряли и нашли

У школы стоял Славка. Он ждал меня. Он сказал, что ждал меня тут каждую перемену. А на уроках ждал в классе. И Таньку ждал. Но мы пришли только сейчас, на последней перемене. Нас привез папа. В машине с нами был Шорох, бывший Танькин пес. Славка, как его увидел, весь просиял, побежал обниматься, пожал руку моему папе, сказал, что просто счастлив.

— Как все прошло? — спросил он.

Но нам было некогда разговаривать. Мы закрыли собаку в машине и пошли в школу. Папа должен был что-то придумать, какое-нибудь оправдание, почему мы опоздали.

Танька отдала своего Шороха нашему соседу, Валерию Сергеевичу. Кажется, это было так давно, а на самом деле прошло всего несколько дней. Потом она передумала, захотела вернуть собаку. Дня три думала. За это время старик полюбил пса и возвращать отказывался. Он, как и раньше с другой собакой, ходил с ним в магазин и в парк. Шорох — очень умный пес, он быстро выучил дорогу, сходил один раз с новым хозяином и его дочерью и запомнил. Конечно, его не учили быть поводырем, но он все равно был хорошим помощником соседу.

Танька целыми днями ходила мрачная, поссорилась со своим Лешкой, ни с кем не разговаривала в классе. Конечно, все знали, что у нее происходит и что она сама отдала собаку, но никто ей ничего не сказал. И так видно: плохо человеку.

Однажды она попросила меня, чтобы я сходила к носатому соседу, попросила отдать Шороха. Пришлось мне сознаться, чья была идея. После этого Танька перестала со мной разговаривать. Славка утешал то ее, то меня. Видно было, как его душа мечется, не знает, кого выбрать. Вроде бы сестра сама придумала отдать собаку. А я придумала, кому именно ее отдать. Кому-нибудь поблизости. Таньке плохо, сама уже триста сорок раз пожалела. И мне невесело. Так Славка бегал-бегал да и остановился на пол-пути. Потом снова начал туда-сюда бегать. Гошка тоже ходил сам не свой. Танька ему давно нравилась. А тут такое вычудила. И ругать ее надо. И жалко — сама все понимает. И со мной говорить перестал. Из-за Таньки же. Так, иногда бросит пару слов — и привет, испарился куда-то. С Викой Таня сама боялась разговаривать. Да и Викашара бы тоже, наверное, не нашла слов. Пожалуй, все в классе были какие-то… вялые, что ли, будто не совсем живые. Может, только Минька и Теоретик держались со всеми по-прежнему. Или почти по-прежнему. Больше молчали все-таки.

— Да что с вами! — обалдевали на каждом уроке учителя. — Конец года, весна, а вы едва дышите!

Мы пробовали дышать получше, но у нас слабо получалось. Я бы даже сказала, не получалось совсем.

Вариантов было два. Отдать Таньке вместо Шороха Знайку. Это собака с нашего двора, ничья. Или отдать Знайку Валерию Сергеевичу. А Шороха — прежней хозяйке. Но оба варианта были какие-то неправильные. Я ходила к Валерию Сергеевичу каждый день. Однажды привела его к нам во двор. Знайка обнюхала носатого, завиляла хвостом.

— Редкая удача! — сказала я. — Обычно она на всех рычит.

Но старик не согласился ее взять. Сказал, что привык к Шороху.

— Ей нужно тренироваться, — говорила я ему про Таньку. — И Шорох привык к подвижной жизни, — внушала про пса.

Но он не соглашался.

И вот сегодня утром Валерий Сергеевич вдруг позвонил и сказал, что пес потерялся.

— Я в магазин собрался, из подъезда вышел, а тут кто-то петарду взорвал. Прямо над ухом. Шорох дернул сильно, я не удержал. Ладно, добрые люди довели до квартиры. Как я теперь? Как он теперь?

Мы немедленно позвонили Таньке и побежали искать собаку. С папой мы прочесали весь парк поблизости, несколько раз спускались к реке. Танька обошла все дворы.

Мы сидели во дворе и не знали, что делать. Где искать Шороха, придумать не могли, реветь сил не было. Папа курил, мы смотрели в землю и молчали.

— Смотри, — вдруг сказал папа, — это же он?

Из кучи прошлогодней листвы выбрался пес. Он смотрел на нас и пятился к кустам, прочь со двора.