Кошки-мышки с мафией - Трушкин Андрей. Страница 23

Пока они были заняты друг другом, я решил проскользнуть в приотворенную дверь. Но там, лицом к лицу, я встретился с небритой харей первого, вероятно, уже очухавшегося охранника, того самого, что мы видели с Толькой в сторожке вместе с Ползунковым. Он легонько толкнул меня в грудь, я споткнулся о порожек, грохнулся наземь и потерял сознание.

Очнулся я от какого-то шороха, шмыганья и перешептывания.

Профессор? Профессор, с вами все в порядке?

Почти, — прохрипел Порфирий Петрович. — Мальчик, мальчик где?

Здесь, — откликнулся я. — На полу.

Я приподнялся, сел и ощупал голову. Вроде крови нигде не было.

Не получилось, — с сожалением вздохнул я.

Не получилось, — эхом откликнулся профессор. — Но идея была красивая.

Когда я окончательно пришел в себя, то первым делом решил наладить свет.

После третьей попытки я нашарил развинченный мной патрон и привел его в порядок. С лампочкой пришлось провозиться дольше — она откатилась далеко в угол.

Конечно, после короткого замыкания шансов на то, что лампочка загорится, было мало. Но, вероятно, на распределительном щитке этого бомбоубежища стояли очень мощные предохранители — нить накала вспыхнула, и наша камера осветилась ярким, с темноты, светом.

Да будет свет! — продекламировал профессор.

Сказал монтер, — парировал я, — и перерезал провода…

Потом мы прикрепили провод обратно под потолок и замолчали.

Профессор как заведенный бегал из угла в угол — так ему, видать, лучше думалось.

Мензурка барабанил пальцами по столу какую-то песенку.

Я от скуки изучал плакаты по гражданской обороне.

Я вообще-то такие вещи не люблю — уж больно они больницы и поликлиники напоминают. Там тоже вечно по стенам висят веселенькие стенгазетки: "Профилактика стафилококка — дело всей семьи", "СПИД — угроза для общества", "Первые признаки гнойной ангины". Так вот, попадешь в такую поликлинику — и жить не хочется.

Правда, в отличие от санитарных листков, плакаты по ГО рассматривать было интереснее.

На первом из них был изображен, очень подробно и красочно, ядерный гриб. Волнами от него расходились зоны поражения — и полная, и частичные, и стрелочками — разные побочные явления в виде воздушной ударной волны и электромагнитного излучения.

На соседнем рисунке группа энергичных граждан деловито рылась в обломках зданий. Судя по всему, они прибыли из соседнего района, не охваченного бомбовыми ударами, — такие они были чистенькие, отглаженные, и все как один в противогазах.

Далее плакат повествовал о том, что при первых сигналах воздушной тревоги обитателям Энска следует взять за руки детей, положить в карман документы и немедленно спускаться в бомбоубежище.

Прочитав эту галиматью, я невольно фыркнул, представив, как жители нашего подъезда бегут ко входу в подвал, где вот уже три года какая-то коммерческая фирма, врезав во все двери свои замки, устроила склад пива.

Впрочем, никакого сигнала воздушной тревоги теперь не последует, поскольку и радиорелейная линия гражданской обороны тоже уже давным-давно подверглась конверсии. Через все эти мощные громкоговорители, установленные по всему городу, передавали теперь утром рекламные ролики, чем доводили нашего папаню, пытавшегося заснуть после ночной смены, до форменного озверения.

Остальное место на плакате было посвящено тексту. Но кроме пункта первого — "Освободите от завалов вентиляционные шахты бомбоубежищ", я читать ничего не стал, так как это было не лучше трактата о стафилококках.

Третий плакат представлял из себя чертеж с указанием запасных выходов на случай пожара.

Пока я бродил по комнате, а профессор с химиком переговаривались, настала ночь.

— Утро вечера мудренее, — посмотрел на часы профессор. — Давайте, коллеги, спать!

Из рассказа Толи Затевахина

Значит, как только мы решили с Борманом действовать, он спрятал в свой тайничок чай и достал оттуда фонарик.

А пистолет? — заглянул я Борману через плечо.

Пистолет пришлось сдать перед командировкой. Табельное оружие — ничего не поделаешь…

Да-а, это было жалко. С пистолетом я бы под землей чувствовал себя уверенней.

Но делать было нечего, пришлось идти так — почти с голыми руками.

Правда, с фонарем мы передвигались значительно быстрее. Уже минуты через три мы были у входа в большой туннель.

Борман, который полз впереди, щелкнул, значит, кнопкой, и свет погас. Он осторожно выглянул наружу, прислушался, но, не заметив ничего подозрительного, вылез наружу.

— Туда! — показал я ему направление движения. — Там они Кольку сцапали.

Борман стукнул несколько разбитыми кроссовками по полу и остался доволен своим тестом.

— У тебя каблуки не стучат? — задал он мне вопрос шепотом.

Вместо ответа я несколько раз подпрыгнул на месте.

Дядя Боря убрал до минимума мощность фонаря, и мы, значит, пошли вдоль по туннелю, держась у левой стенки.

Время от времени Борман останавливался, к чему-то прислушивался и осторожно стучал по стене. Мы уже миновали то место, где напоролись на парней в камуфляже, но никого не было видно.

Вдруг, словно над самым ухом, кто-то закашлял, ругнулся. Потом зашаркали подошвы, и снова в подземелье стало до звона в ушах тихо.

Борман погасил фонарь и пополз вперед. Вскоре, почти перед нашими глазами возник тонкий лучик света. Если бы мы шли в полный рост, то, возможно, его и не заметили бы. Светилась лишь тоненькая полоска зазора между дверью и порогом.

— Оставайся здесь, — выдохнул мне на ухо Борман. — Только от двери отползи. Даст Бог, она открыта.

После этого он, значит, встал, нашарил ручку и с каким-то потрясающим звериным ревом распахнул дверь.

Хотя я вначале и намеревался в точности выполнять указание Бормана и слинять подальше, но никаких моральных сил не хватило упустить столь редкостное зрелище, как взятие бандюг в плен.

В комнатушке, освещенной настольной лампой, сидели двое парней в камуфляже и резались в карты. От неожиданности у одного из них аж подпрыгнули руки и он упустил всю свою колоду. У второго реакция оказалась побыстрее, и он потянулся за резиновой дубинкой. За что именно ему, значит, и достался первый удар.

Сделано это было так быстро, что кулака дяди Бори я не увидел — лишь мелькнули в воздухе подошвы ботинок охранника и грохнула оземь спинка стула.

Номер второй уже, значит, пришел в себя и не придумал ничего лучше, как схватить Бормана за правую руку. Видно парень все-таки плохо подумал, что делает, поскольку Борман обхватил его запястье, легко крутанул, и охранник, исполнив в воздухе сальто-мортале, гробанулся о бетонный пол своим копчиком.

Я аж от удивления рот раскрыл. Конечно, сцена расправы была, значит, не такой эффектной, как в боевиках с Ван Даммом, зато куда более эффективная!

Борман склонился над номером вторым, одним рывком натянул ему куртку на руки, вырвал из штанов ремень, заломил бандиту руки и связал хитрым узлом, пропустив кожаную полоску через пряжку, а потом между запястьями.

В мгновение ока здоровый кабан был спеленут, как мелкое дитя, которое норовит выпрыгнуть из коляски.

Тем временем номер первый очухался и встал на ноги. Это не заметили ни Борман, ни я. Но охранник, вместо того чтобы нападать, принялся улепетывать, словно ворона, отнявшая у собаки кость.

Борман попытался с разворота достать его пяткой, но промахнулся — номер первый оказался резвей. Борман выругался и ринулся за ним. Но мой дядька забыл, что у него есть племянник, который, значит, в это время, как бревно, лежал у порога. Об это бревно, то есть об меня, и споткнулся номер первый. Он так шибанулся о каменный пол, что его ноги, зацепившиеся за мою спину, тут же обмякли.

Не прошло и минуты, как оба охранника, привязанные к стульям, мрачно разглядывали нас исподлобья.

Кто вы такие? На кого работаете? Сколько вас здесь? — начал допрос Борман.