Опалы Нефертити - Бобев Петр. Страница 19

— Теперь я начинаю понимать. Явно, уезжать надо немедленно!

Но он тут же поправил себя:

— Я тебя отвезу. А сам снова вернусь сюда.

Из центра «Сити» вновь донесся гвалт, раздались несколько выстрелов. Мария побежала туда.

— У многих украдены опалы, — сказала она, когда вернулась. — Некоторые нашли их в соседних хижинах. И сейчас вцепились друг другу в глотки.

Крум поднялся.

— Я должен во всем этом разобраться!

В это время вернулся из разведки Бурамара.

— Верно! — тихо сказал он. — Следы показывают, что это чернокожие. Те самые, которые столкнули глыбу. Они выпустили змей в «Сити». Пока искатели расправлялись со змеями, чернокожие побывали в лагере.

Крум задумался.

— Я не слышал, чтобы они раньше так делали. Они или нападают все вместе, отрядами мстителей, или же бегут от белых нашественников. Что означает эта новая тактика? Не окажется ли прав Том Риджер, убеждавший нас в существовании новой секты «курунгура»?

Он встал. Может быть, благодаря эвкалиптовым листьям, может — антибиотикам, а может быть, сам по себе его здоровый организм преодолел приступы лихорадки. Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Силы быстро возвращались к нему.

— Попробуем, Бурамара? — сказал он. — Раскроем и эту тайну?

Крум застал искателей разъяренными, с пистолетами в руках, направленными друг на друга. Пастор был ранен в ногу. Он сидел в стороне, перед своей хижиной, и делал себе перевязку. Никто из озверевших искателей и не думал помочь ему.

— Как это произошло, Пастор? — спросил его Крум.

— Не виноват я, инспектор! — заговорил раненый. — Бог мне свидетель! Кто-то выкрал у Кенгуру его камешки. Он взбесился. Бросился обыскивать все хижины. И нашел их у меня под подушкой. Как можно во мне усомниться? Бог сказал устами Моисея: «Не укради!» Божьи заповеди для меня священны. А он не стал ждать, чтобы я ему это объяснил. Сразу же и выстрелил...

Тут вмешались и другие. Заговорили все разом. Кто-то кого-то обвинял, кто-то смущенно оправдывался. Совсем нерадостно, когда у тебя найдут чужие опалы! По неписаным законам искателей «крыс» пристреливают на месте. Озлобленные люди и сейчас бы быстро свели счеты, но было здесь что-то, смущавшее их. Нечто не совсем ясное. И Крум высказал это:

— Вор не прячет добычу у себя под подушкой.

Это была истина. И все почувствовали это. Позеленевший от злости Джонни Кнегуру закричал:

— Ты, что ли, будешь вершить здесь правосудие? Ты сам, возможно, убивший человека?

Задохнувшись от обиды, Крум обернулся к нему. Среди этого сброда, потерявшего всякий человеческий облик, он вдруг почувствовал, что и сам начинает походить на них. Он схватился за оружие.

Но в этот момент до него донесся тревожный крик Бурамары:

— Марию похитили!

Моментально все другое вылетело у него из головы. Он бросил гудевшую, словно рой разъяренных ос, толпу и побежал на крик. Бурамара ждал его возле рухнувшей во время борьбы хижины.

— Чернокожие! — задыхаясь, сказал он. — Те же самые! Пока мы здесь разбирались...

Племя Гурмалулу

пробуждалось. Первыми поднялись женщины и собрались все вместе, чтобы разжечь огонь в главном очаге. Мужчины и дети еще долгое время потягивались на теплом пепле. Ночь была холодной. Поэтому вечером все легли между двумя кострами, чтобы хоть немного согреть свои промерзшие голые тела. Когда угли остыли, они улеглись прямо на пепел. А до этого пели и танцевали до поздней ночи. Пели свои протяжные песни, ритмично ударяя в такт в ладоши. Как всегда, они воспевали источники и животворную влагу. Черные люди легко находят себе пищу повсюду. Так уж устроен мир, в котором всегда можно найти еду — начиная с корней, змей, ящериц, личинок, жуков, червей, почек на деревьях, меда, цветочного нектара и кончая птицами, вомбатами и кенгуру. Но воды в нем всегда была нехватка. Источники встречались редко, и добывать воду было трудно. Потому-то в их песнях чаще всего слышалось слово «вода». Оно употреблялось также в значении «селения», означало оно и «жизнь».

Один за другим начали подниматься мужчины. Они потягивались и выпрямлялись. Каждый начинал заниматься тем, что ему первым приходило в голову — одни укрепляли наконечники на копьях, другие чинили силки, третьи, усевшись скрестив ноги, выщипывали из головы и бород седые волосы. Им кажется, что так они забудут о старости. Только Джубунджава перестал уже выщипывать седые волосы. Он смирился со старостью, и сейчас голова его походила на копну побелевшей травы, что росла к западу от стана.

Скоро проснулись и дети. Окрестности огласились их веселыми криками. С гомоном и визгом они носились, словно маленькие кенгуру. Никто не одергивал их, никто не мешал им играть. Пусть себе носятся, пусть падают, пусть обдирают коленки. Одно дело — рассказывать о колючках, другое — самому уколоться. Дети носились по степи, но и в играх они не забывали об обязанностях каждого черного человека. И поэтому в играх подражали взрослым. Девочки выкапывали из земли коренья и личинки, мальчики гонялись за ящерицами и змеями и собирали в свои сетки острые камни, которые могли бы послужить наконечниками для копий или лезвиями для ножей.

Джубунджава подошел к разожженному огню, закашлялся от дыма, а когда немного отдышался, сказал:

— Пусть женщины принесут женскую пищу. Мы объелись мясом.

Он был прав. Им надо было найти что-нибудь растительное, чтобы разнообразить свою пищу. Они не привыкли есть так много мяса.

— Я хочу, чтобы женщины принесли побольше женской пищи, —добавил он.—Чтобы надолго хватило. Плохие дни ожидают нас. Злые духи покинули пещеры Радужной Змеи. Их огненное дыхание выжгло листву. Не к добру это изобилие. Оно означает, что трава выгорела повсюду. И только у нас она еще держится. А вы знаете, что это означает?

— Это значит, что мы должны перейти на другое место! — высказался один молодой мужчина. Было видно, что мысль о путешествии доставляла ему удовольствие. Надоела ему эта стоянка.

— А знаете ли вы, через сколько дней мы найдем пищу? Может, и там трава побелела, как моя борода?

Пока мужчины разговаривали, женщины двинулись в поле. Малыши сидели у них на плечах, ухватившись ручонками за волосы матерей. За спинами у женщин висели сетки, сплетенные из собственных волос, куда они складывали все, что собирали. В руках они держали колышки для выкапывания кореньев. Они знали — Джубунджава слов на ветер не бросает. Нужно было набрать много луковиц и кореньев, собрать больше плодов, чем они могут съесть, чтобы остались запасы на дорогу. Вечером они придавят их тяжелыми камнями, чтобы из них вышла вся влага. сплющат их, чтобы слепить в комки, которые можно хранить долго и легко переносить.

За ними, но в противоположном направлении, вышли мужчины со своими плетенками, подвешенными к поясу. В левой руке они держали по нескольку дротиков, а в правой — лангуро, приспособление для их метания. Но лангуро служит не только для того, чтобы удобнее метать дротики. Оно служит также топором и ножом, когда нужно освежевать и разрезать тушу убитого животного. В него собирают кровь и перья птиц, которыми чернокожие украшают себя для танцев. А оказавшись вдали от селения, люди добывают с их помощью огонь трением.

Неподалеку от стоянки охотники встретили несколько одичавших коз. Однако не тронули их. По привычке они избегали убивать любое животное, которое появилось в их стране вместе с белыми пришельцами: козу, осла, верблюда, буйвола, корову, овцу. Они помнили, как еще совсем недавно белые фермеры устраивали облавы и истребляли целые племена из-за одной убитой овцы. Обе стороны не могли понять друг друга. Для белого скотовода это означало грабеж, посягательство на священную частную собственность. Для черного охотника всякое существо в его охотничьем районе было законной добычей. Верх взяло право более сильного. Черные научились не трогать скот белых, но так и не поняли, почему. И так как им не удалось вникнуть в премудрость закона собственности, они так и не научились отличать козу с фермы от одичавшей бесхозной козы. И ради того, чтобы жить в мире, они ограничивались дичью, на которую охотились их прадеды: кенгуру, эму, вомбатой, опоссумами, змеями, ящерицами и птицами. Скот белых людей стал для них табу.