С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Бойн Джон. Страница 6

— Но я не могу, — грустно ответил ей сверху Барнаби.

— Немедленно вниз! — закричала она, багровея от злости.

— Я не умею, — отвечал мальчик. — Я такой, и все тут.

— Ну тогда извини, — сказала Элинор уже тише и покачала головой. — Но мне в таком случае просто не нравится, какой ты.

И с этими словами она ушла на кухню, закрыла за собой дверь и весь день потом больше ни с кем не разговаривала.

Глава 4

Покамест лучший день в жизни Барнаби

— Святой Алоиз, само собой, — сказала Элинор в тот вечер, когда они с Элистером обсуждали, что делать с образованием Барнаби. — В конце концов, эта школа на нашей улице.

— Я его туда не отправлю, — сказал Элистер. — Почти все дети наших соседей там учатся. О нас будут судачить все в Киррибилли. А если дойдет до «Хлоппота и Нафигга»? На меня там начнут странно посматривать.

— Ну и что ты тогда предлагаешь? — спросила Элинор.

— Как называется та школа в Лавандовой бухте? Она чуть дальше, но…

— Категорически нет, — отрезала Элинор, глядя на мужа так, словно с нею вдруг залопотал кролик. — Туда ходит малыш Данкан, сын Джейн Мэкуори-Хамид. Что она скажет?

— Ну я тогда не знаю, какой у нас выбор, — вздохнул в ответ Элистер. — Можем, наверное, и дальше держать его дома. Зачем ему вообще образование?

— Нужно, разумеется, — ответила Элинор, пролистывая в интернете список сиднейских школ — вдруг какая-то ее удовлетворит. — К прочим его недостаткам нельзя добавлять глупость и невежество. Ну вот смотри — есть, — победно добавила она, разворачивая к мужу лэптоп. — Академия для нежеланных детей «Юный лосось».

— Строили как будто специально для Барнаби, — сказал Элистер, изучая веб-сайт школы. Там весьма подробно излагалось, что эту школы основал бывший начальник женской тюрьмы «Диллвиния» — давать образование тем детям, которых по той или иной причине отвергла обычная школьная система.

— Записаться к ним на прием?

— Посмотреть, что там и как, не повредит. Да и выглядит симпатично, — сказал Элистер, щелкая по фотографиям на мониторе. — Вся эта колючая проволока по верху стены — вероятно, так они рассказывают детям о лагерях военнопленных.

— А само здание, — вторила ему Элинор. — Это же вылитый работный дом из «Оливера Твиста». Дети просто обязаны его обожать!

— Совершенно точно обязаны, — согласился Элистер.

И потому через три дня они оказались лицом к лицу с Хэрриет Хупермен-Холл, директором школы.

— Нельзя сказать, что он отстает в развитии, — сказал Элистер.

— Он на самом деле очень смышленый, — сказала Элинор. — Весьма необычайные книжки читает. Больше всего любит тех писателей, которые уже умерли, — прибавила она, хохотнув, словно никогда раньше не слыхала о подобных причудах.

— И он никогда никому не доставлял никаких хлопот, — сказал Элистер. — Но мы убеждены, что Барнаби только выиграет от… как бы выразиться?.. особого к себе внимания.

Миссис Хупермен-Холл улыбнулась и погладила бородку. Она походила на козла в женском облике, хотя двумя передними зубами смахивала скорее на дромадера. Прежде чем что-то сказать, она провела языком по толстому комковатому слою темно-красной помады, прилипшей к углам ее рта, как строительный раствор к кирпичу, и довольно мерзко повиляла кончиком взад-вперед.

— Элистер и Элинор, — произнесла она. — Или мне вас лучше называть мистер и миссис Бракет? Мы в академии «Юный лосось» давно уже страдаем от этого недопонимания: дескать, ученики у нас труднее, нежели в других школах. Это правда: некоторые не по разу бывали в исправительных учреждениях для малолетних правонарушителей, даже не научившись еще ходить. И да, это правда, — камеры наблюдения установлены у нас во всех классах, а каждая дверь оборудована металло-искателем. Но нет, мы не следуем этой нынешней ахинее, которая требует, чтобы все наши педагоги «одобрялись советом», что бы это ни подразумевало. Значения этого термина я вообще никогда не понимала, а вы?

— Ну, мне кажется, это означает…

— Однако, несмотря на все это, мы гордимся тем, что распахиваем свои двери каждое утро в восемь, а в три часа дня запираем их снова на засов. И хотя в этот восьмичасовой промежуток ничего особо полезного за дверями нашей школы не происходит…

— По-моему, на самом деле это семь часов, — сказал Элистер, у которого цифры всегда хорошо складывались.

— Хотя в этот восьмичасовой промежуток ничего особо полезного за дверями нашей школы не происходит, — стояла на своем миссис Хупермен-Холл, — мы, по крайней мере, не даем вашим детям путаться у вас под ногами. А ведь именно этого, будем честны, вы и хотите. Мы здесь горой стоим за необычность, — продолжала она с большой душой. — Что с того, что ваш малыш Барнаби летает? Какая разница? У нас учится шестилетний ребенок, который прыгает, как кенгуру. Еще один совершил вооруженное ограбление винного магазина и отказывается сообщать, куда спрятал добычу. Третий бегло говорит по-французски. Мы разве ставим все это им в упрек? Нет, не ставим.

Элистера и Элинор это более чем устроило, и вскоре они уже выходили из школы, стараясь не замечать, что на стенах лохматятся обои, все ковры прожжены сигаретами, а переполненные корзины для мусора явно пожароопасны.

Всю свою короткую жизнь Барнаби почти не общался с другими детьми — ну, за исключением Генри и Мелани, конечно, — а потому, ясное дело, всю первую неделю в академии для нежеланных детей «Юный лосось» очень волновался. К счастью, посадили его с другим новеньким — Лиэмом Макгонагаллом. Его прапрапрадеда в XIX веке одним из первых уголовников отправили в Австралию из Англии, куда, в свою очередь, экспортировали из Ирландии за то, что он пописал на статую короля Георга IV. Как и Барнаби, Лиэма пугала мысль о том, что весь день придется сидеть в классе с совершенно незнакомыми детьми; ему тоже не удавалось заводить себе друзей — руки у него заканчивались запястьями, а там, где следовало быть ладошкам с пальцами, располагались аккуратные стальные крючья. Всех прочих детей в классе они приводили в ужас, а вот Барнаби даже глазом не моргнул. Вообще-то в самое первое утро, когда они только познакомились, он бы просто взял и пожал Лиэму правый крюк, да и каждое утро потом так бы с ним здоровался, только не получалось: миссис Хупермен-Холл всегда забирала его у самых дверей школы и доводила до места, где привязывала его к стулу крепкой веревкой на несколько очень сложных узлов.

— Это авария была? — спросил Барнаби у Лиэма, когда они подружились достаточно, чтобы задавать друг другу личные вопросы; случилось это всего через пару часов. — Где ты руки потерял, то есть?

— Нет, я так родился, — ответил Лиэм. — Всякое бывает. Вон у некоторых мозга нет. — Он показал на мальчика по имени Дэннис Ликтон, который был выше всех остальных в классе и беседовал с собственными ботинками. — У некоторых — стиля, — продолжал он, поглядев на нервного субъекта по имени Джордж Рафтери — тот ходил в Робин-Гудовой шапочке. — А у меня вот нет рук. Пробовал с фальшивыми ходить, но так и не привык. С крюками удобнее. Крюками я все могу. Только в носу не поковыряешься.

— Очень блестят, — сказал Барнаби, любуясь, как на них играет свет.

— Это потому, что я их чищу каждое утро перед выходом из дома, — сказал Лиэм, довольный, что Барнаби это заметил. — Мне нравится хорошо выглядеть. Да я и не знал ничего другого, поэтому мне все равно. Жалко только, что в баскетбол не поиграешь, а у меня бы здорово получалось.

— Я б тоже блестяще играл, — сказал Барнаби. — Там же ничего делать не надо — взлетел с мячом и бросай себе в корзину. Только очки считай.

— А ты всегда летал?

— Как только родился.

— Вот молодец! — сказал Лиэм Макгонагалл. Тут-то они и стали друзьями. Это ведь на самом деле очень просто.

Шли недели, а распорядок жизни не менялся. Барнаби приводили в академию «Юный лосось» перед самым выстрелом стартового пистолета, тут же привязывали к стулу и оставляли так на весь день, а он изо всех сил старался не расстраиваться, когда его дразнили другие мальчишки. И все это время крепла их счастливая дружба с Лиэмом.