Жизнь и деяния маленького Томаса по прозвищу Мальчик-с-пальчик - Тик Людвиг. Страница 7

Томас

Хотел я утром вышмыгнуть из дому,

Что камушков собрать, как в прошлый раз, –

Не тут-то было: двери на замке,

А нас уже торопят в путь-дорогу.

Так ничего и не успел я сделать.

Петер. Выходит, и ты, замухрышка несчастный, не можешь нас из беды вызволить.

Томас

Хлеб, что с собой родители нам дали,

На крошки раскрошил я и украдкой

Бросал под каждым деревом большим.

Тропинку мы найдём по этим знакам.

Смелее, братья, следуйте за мной.

Петер. Хлеб? Крошки?

Томас. Здесь ничего нет.

Маттиас. И здесь ничего.

Август. Нигде никаких крошек.

Томас. Плохо дело.

Петер. Ах ты, ослиная твоя башка! Крошки! Это ж надо додуматься – крошки! Да я сам за

работой нашёл этих твоих крошек штук пять – шесть, ещё удивился, откуда они взялись, ну и, ясное дело, съел.

Томас. О Господи!

Петер. А остальное наверняка птицы склевали. Ты что, думаешь, все твари Божьи на тебя

похожи? Это только ты один и способен – мимо хлебной крошки пройти и не подобрать.

Томас. Тогда, значит, мы и вправду заблудшие дети.

Петер. Ну и осёл! Разбрасывать хлебные крошки. Сколько живу, таких дураков не

видывал!

Томас. Как же нам быть?

Петер. Кричите, братцы, вопите, что есть мочи! ( Про себя). Этот гнусный карлик всех нас

погубил.

Все кричат.

Авось эхо нам поможет, куда-нибудь да донесётся, кто-нибудь да услышит. Кричим ещё

раз!

Кричат.

Вальтер. Ой, как громыхает!

Август. А тучи какие низкие и чёрные, темнеет как быстро, нет, несдобровать нам.

Петер. У меня от голода кишки переворачиваются, будто коршун всё нутро когтями дерёт.

Зигмунд. Дождь все хлеще, темень всё гуще, а вокруг никого – ни человека, ни жилья.

Петер. Ну, ты, умник, пораскинь мозгами, может, придумаешь чего?

Томас. Льёт-то вон как, боюсь, сейчас ручьи потекут, и меня смоет.

Петер. И в кого ты такой маленький уродился, не пойму.

Томас. Помогите-ка мне взобраться на это дерево, надо осмотреться.

Петер. Дурень, что ты увидишь – тьма хоть глаз выколи.

Томас. Чем темнее ночь, тем легче разглядеть свет вдали.

Барнабас. То же верно. Помоги ему, Петер.

Петер. Ну так иди сюда, забирайся. Держись крепче. Да слезь ты с моего носа, головастик

несчастный. Погоди, вот так… Скоро ты там вскарабкаешься?! Давай, давай, ползи! А

толку что? Ветер его с верхушки сорвёт и начнёт носить по белу свету. Как пёрышко, пока

его ворона не склюёт или голуби в гнездо не унесут.

Томас ( сверху). Я вижу свет!

Петер. Где?

Томас. Там, левее, внизу, очень далеко. Сейчас спущусь, я запомнил, в какую сторону

идти. ( Спускается). Ой, ветер-то как свищет, ливень стеной, и гром гремит. Сюда, сюда, все за мной.

Плача и сетуя, все уходят.

Сцена третья.

Хижина, освещённая огнём большого очага.

Мальвина прядёт, Геут жарит на вертеле целого барана.

Мальвина. Да, господин советник, при странных обстоятельствах свела нас судьба. Могла

ли я думать, что в рассвете юности и таланта, получив превосходное воспитание, я в один

прекрасный день, – а с этого дня минуло уже пять лет – во время прогулки, когда, заигравшись, отобьюсь от подружек, – буду похищена и стану супругой чудовища? О небо, беспредельно было моё отчаяние, но всё та же судьба распорядилась послать в наш дом

вас, советник – увы, к вашему несчастью – и даровало мне высокую дружбу вашей души, ваше благородство, дабы утешить и укрепить меня в моей печальной участи.

Геут. О доброе, нежное сердце! Возможность излить вам душу, поведать о невероятных

моих страданиях – единственное, что укрепляет мой дух и тело, помогая выносить все эти

жуткие потрясения, иначе они давно бы свели меня в могилу.

Мальвина. Позвольте спросить, дорогой советник, воспользовались ли вы примочками, которые я вам дала?

Геут. О да, добрейшая, родственная душа, без них мне бы давно пришёл конец – сегодня

он предавался своей мерзкой забаве, как одержимый.

Мальвина. Можно ли придумать игру более отвратительную и извращённую?

Геут. Только он способен находит удовольствие в подобных развлечениях.

Мальвина. И всё же только эти игры и спасают вас, дорогой господин советник. Иначе он

давно бы вас зарезал и съел, ибо вы при всех несчастьях и оскорблениях, выпавших на

вашу долю, не можете похвастаться особой худобой.

Геут. О злодей из злодеев! Сегодня я совсем было решился на побег, и только мысль о вас, моей благородной подруге по несчастью, удержала меня от этого шага.

Мальвина. Дорогой мой, поверьте, это безнадёжная затея. Вам не всё известно. Вон в том

накрепко запертом железном сундуке, ключи от которого он всегда носит при себе, хранится пара волшебных, магических сапог. Не знаю, от кого и как они ему достались, только стоит ему их надеть, и каждый его шаг – в семь миль. Я имею в виду наши, английские мили. Так что, вздумай вы бежать, он просто наденет эти проклятые сапоги, нагонит вас в одну секунду и уж здесь, не сомневайтесь, прикончит.

Геут. О, чем заслужил я столь жестокий жребий – лишиться профессии и здесь, вдали от

любимой супруги, быть предметом нечестивых забав злодея и вертеть жаркое у очага!

Мальвина. Вертите, советник, как следует вертите, а то ещё, не дай Бог, подгорит.

Геут. Силы мои увядают в бездействии, и это в такое-то критическое время, когда отчизна

нуждается во мне.

Мальвина. Но разве не достойное занятие – осушать слёзы несчастной женщины?

Геут. Да, но мой ищущий дух, моя деловая сметка, моё знание людей, мой внутренний

мир, наконец, – всё пропадает втуне. Неужели все эти таланты даны мне только для того, что бы взлетать с этой проклятой доски?

Мальвина. И всё же мой удел горше вашего. Как радовалась я, став матерью, как я мечтала

всю себя посвятить моим ангелочкам и в заботах материнства забыть об их диком отце! Но

его натура сказывается во всех троих: та же кровожадность, та же дикость, и, глядя на его

потомство, я подчас содрогаюсь от ужаса.

Геут. Знаете, что здесь недавно было? Я спал в саду, вдруг чувствую – будто меня кто

ущипнул. Просыпаюсь – и что же: все трое ваших деток повисли у меня на шее и

изготовились, как вампиры, пить мою кровь.

Мальвина. Беспрецедентный инцидент!

Геут. А на прошлой неделе поймали зайчонка и съели живьём.

Мальвина. О кровожадное племя!

Геут. Постойте, там как будто кто-то застонал. А теперь вроде в дверь скребётся…

Мальвина. Кто бы это мог быть?

Голос Томаса ( с улицы). Будьте милосердный, пустите переночевать бедных заблудших

сироток, на улице дождь и холод, мы продрогли и промокли.

Мальвина. Дети? Ах, бедные малютки! Они и не знают, куда угодили.

Геут. Такое мудрено вообразить.

Мальвина. Впустить?

Геут. Им же будет хуже – он найдёт их и съест.

Мальвина. А если спрятать их до утра, а потом незаметно выпустить?

Геут. Поступайте по вашему благоусмотрению.

Мальвина. Счастье ещё, что малютки наверху уже спят, иначе бы я ни за что не

поручилась. ( Уходит).

Геут

О горький рок! Пыл сердца молодого

Растратить на верчение жаркого!

Порывы юных сил отдать подскокам,

Лишившись цели в истинно высоком!

Мальвина вводит детей.

Мальвина. Сюда, детки, садитесь поближе к огню, обогрейтесь, обсушитесь. Сейчас я вам

дам поесть, вы, верно, проголодались не на шутку.

Петер. Никогда в жизни так есть не хотелось.

Томас. Благодарю вас, добрая госпожа, за сострадание и милосердие.

Мальвина. Вот, мои малютки, подкрепитесь. Суп горячий. Только ешьте побыстрей, мне

ещё надо успеть хорошенько вас спрятать, пока муж не вернулся.

Томас. Добрая госпожа, ведь вы не выбросите нас обратно на улицу в такую непогоду?