Белая западинка. Судьба степного орла - Колесников Гавриил Семенович. Страница 26

Но есть в этой книге и ещё один герой. Это природа знойного, беспредельно просторного и несказанно богатого степного края. Вся жизнь Пал Палыча была наполнена заботами о сбережении и умножении его красоты и богатства. В памяти всех его учеников и в моей книге живая природа и Пал Палыч неотделимы.

В этой книге я выступаю перед вами как бы полномочным представителем всего нашего класса. На встрече в школе Наташа Гончаренко — она стала хорошим виноградарем — прямо потребовала от меня:

— Раз ты писатель, оправдывай своё звание. Пиши книгу о нашем классе. Обо всем. Что сам не забыл. Что мы помогли тебе вспомнить.

А Вася Коростылев увёл меня в дальний угол и шёпотом, чтоб другие не слышали, сказал:

— Ты, главное, Пал Палыча изобрази. Что мы без него… Он же… Ну, сам понимаешь…

Мог ли я отказаться от такого почётного поручения? И вот перед вами моя книга.

ТОЛЬКА И ТОНЬКА

Пал Палыч знал все о том, что делается в степи. Во всяком случае, мы были в этом глубоко убеждены. Все окрестные пастухи и чабаны, пасшие в тихих и потаённых местах скотину, были его друзьями. Но особенно крепкая дружба связывала его с Наташиным отцом — Прохором Савельевичем. Наверное, их сближали любовь ко всему живому, тревога за судьбу диких обитателей степи, общая радость за то, что многое, казалось бы, навсегда утраченное, удалось заново возродить.

Одно лето Пал Палыч прямо?таки пропадал в далёком летнем лагере, где Прохор Савельевич пас на степном приволье коров. К этому лагерю у Пал Палыча не случайно появился особый интерес. Он знакомился там с жизнью лосей, которые с недавнего времени начали расселяться и в нашей степи.

Пал Палыч имел хороший обычай приглашать на уроки коренных степняков. Для нас их рассказы о своей жизни и работе всегда были интересны и крепко западали в душу.

Побывал гостем нашего класса и Прохор Савельевич. И не просто побывал, но рассказал одну степную быль, которую я и хочу пересказать вам, тем более, что её главным действующим лицом была наша одноклассница Наташа Гончаренко.

А началась эта история с того, что Наташа стояла на берегу Дона и смотрела, как работают чайки. Они пролетали над самой рекой и, трепеща крыльями, присаживались на волну. Планируя неподвижно распростёртыми крыльями с чёрными отметинами на концах, показывали Наташе то белое брюшко, то серую спинку.

По отлогому противоположному берегу к реке бежала большая серая корова. Не останавливаясь, она плюхнулась в воду и поплыла прямо к Наташе.

«Чудная какая?то…» —подумала девочка и на всякий случай спряталась за толстый осокорь.

Чудная корова легко переплыла Дон, стряхнула с себя воду и спокойно пошла к стаду, которое пас Наташин отец. Корова была и в самом деле чудная: долговязая, безрогая, голубовато–серая, с толстой смешной губой.

Наташа побежала к отцу. Надо же было точно узнать, что это за странная корова.

— Это лосиха, дочка. Ты не пугай её. И сама не бойся. Она к нашему стаду приблудилась. То уйдёт, то опять придёт.

— Серенькая, — улыбнулась Наташа.

— Ну вот и хорошо, — сказал отец. — Значит, уже и окрестила. Пусть будет Серенькая.

Почти весь день у Наташи ушёл на то, чтобы поближе познакомиться с гостьей. Лосиха сначала с подозрением присматривалась к девочке: что это за странное существо бродит рядом? Да и Наташа побаивалась подходить к ней близко. Но уж очень хотелось угостить её коркой хлеба. С этой коркой на ладошке она и подступила к своей новой знакомой. Та насторожённо подняла голову и втянула ноздрями воздух. Так вкусно запахло с маленькой ладони, что лосиха не устояла перед соблазном и ловко подхватила угощение толстыми влажными губами. Наташа с трудом, но все же удержалась от того, чтобы не отдёрнуть руку, не испугала Серенькую резким движением. С этого и началась их дружба. Хлебные корки из Наташиных рук Серенькая брала с удовольствием. Наверное, они казались ей вкуснее травы.

А вечером из посёлка приехали женщины доить коров. Вместе с ними приехала и мать Наташи— Анна.

— Отпустила я тебя к отцу — вся душа изболелась, — вздыхала она. — Больно не храбрись возле коров. Скотина — она бодливая бывает. Как подденет рогом! И с лосихой этой осторожней. Подумает чего-нибудь, лягнёт копытом.

— Нет, не лягнёт. Серенькая у нас смирная, — Наташа засмеялась. — И бесстрашная: хлеб у меня из рук не боится брать. Губой, как ложкой, подцепит корку и жуёт.

Мама заплела Наташе косу, пощупала её голые пятки и опять вздохнула:

— Задубели совсем. Как деревянные сделались.

— Ничего, —спокойно, с улыбочкой, сказал отец. — С нежными пятками по степи не бегают. Зимой отмякнут.

— Ты, отец, хоть делами?то своими её не неволь. Пускай побегает. Наработается ещё.

— А я вчера сама Белобокую доила, —похвалилась Наташа. — Кулаками доила, как ты. Она у меня подойник выбить хотела, а я не дала.

Мама всплеснула руками:

— Так я и знала! Ой, Прохор, Прохор! Покалечат дитя твои коровы.

Прохор только усмехнулся в усы:

— Какая же она дояркина дочь, если корову подоить не может?

Мать оставила хлеба, сала и уехала с подругами домой.

Отца своего Наташа любила. Я его запомнил, каким он в класс к нам приходил. Чубатый, в выгоревшей армейской фуражке,. с щекотными, наверное, мягкими усами, он был добрый, как многие сильные люди, и ничего не боялся: ни ночной темени, ни степной грозы, ни буянящего в бурю Дона. Наташе хотелось быть такой же смелой, и она нарочно (выходила ночью в таинственно притихшую степь. Жутковато было идти в темноте по холодной росистой траве, но она все-таки шла; правда, возвращалась домой пусть и не совсем бегом, но чуточку быстрее, чем надо. Да ведь и то сказать: степь, ночь. Мало ли что…

Но ничего с Наташей не случалось, и она настолько осмелела, что в одну из своих ночных прогулок отважилась дойти до темневшей вдали лесной полосы. Дошла — и едва не умерла от страха. У кромки степного леса, в кустах скумпии, лежало что?то большое и тёмное. Оно шумно и жалобно дышало. Наташа не сразу сообразила, что это Серенькая. Обычно лосиха ночевала вместе с коровами за крепкой оградой из жердей, куда отец загонял стадо на ночь. Зачем же ушла Серенькая в лес? Осмелев, Наташа подошла ближе. Из?за тучки выглянула яркая луна. Наташе показалось, что лосиха смотрит на неё глазами, полными боли, и плачет. Девочка вдруг поняла, что Серенькая в беде, и со всех ног бросилась домой, разбудила отца.

— Пап, Серенькая умирает!.. В лесу. В кустах, — Она плачет.

Отец спокойно одевался, расспрашивая о случившемся:

— Ты зачем же ночью в степи оказалась?

Наташа утёрла кулаком слезы:

— Я не бояться училась. Как ты…

— А! —кивнул Прохор, —Это хорошо. Теперь сама знаешь: в степи ничего страшного нет ни днём, ни ночью. Но больше ночью в степь не ходи. Ночью люди спать обязаны… Где же ты лосиху оставила?

— У лесной полосы. С нашего края… Она умрёт?

— Не умрёт. Не бойся. Спи. Я теперь не скоро приду. Спи!

Прохор укрыл дочку одеялом, и она, успокоившись, крепко уснула.

Проснулась Наташа совсем поздно. В окошко било жаркое солнце.

На стуле у кровати лежали чистые трусики и майка. На спинке висело выстиранное платье.

«Мама была, — верно определила Наташа. —Это я всю утреннюю дойку проспала».

Она проворно вскочила, наскоро умылась, выпила кружку молока и только собралась бежать к отцу, как он сам показался на пороге.

— Серенькая живая? — крикнула Наташа.

Отец хитровато подмигнул ей:

— Позавтракаешь — сама узнаешь.

Сели за стол. Ел Прохор, как всегда, обстоятельно, степенно, долго, а Наташе не терпелось поскорее увидеть лосиху.

— Не егози, — сказал отец. — Пока не съешь, что положено, не видать тебе твоей Серенькой.

Наташа знала, что спорить с отцом бесполезно, —все равно сделает, как решил. К стаду они подошли уже за полдень. Серенькая паслась среди коров, но не одна, а с двумя долговязыми, ушастыми и губатыми лосятами. Широко расставив тонкие ноги, лосята с двух сторон уткнулись в набухшее вымя своей матери, а она стояла тихо и, как казалось Наташе, блаженно улыбалась.