Добровольная жертва - Метелева Наталья. Страница 78

– Вижу, – согласилась тварь, – но ты не знаешь, что воздух, сам воздух, которым ты дышишь – тоже часть меня, и моя сила. А я могу и отойти от тебя, совсем отойти, вместе с воздухом. Вон в тот угол.

И я мгновенно задохнулась, как вытащенная на берег плотвичка. Раздавила самое себя. Еще доля секунды, и я разорвалась бы на капли. Но мгновенный спазм, не успев накатить, схлынул, воздух вернулся и я с всхрипом завершила вдох.

– Ну, каково без меня? – Ведьма расхохоталась, правда, с некоторой натугой, сначала как будто закашлявшись. – Там, где я есть, я просто жизненно необходима, не так ли? Основа твоей жизни. Можешь ли ты убить меня, не убивая одновременно себя?

Я подняла на нее незрячие глаза:

– Видишь ли, Олна … а ты должна видеть больше меня, поскольку зряча … ты не можешь дышать сама собой. Воздух – это не совсем ты. Ты ведь тоже сейчас умирала, когда попыталась меня убить, не так ли?

– Так, – честно призналась тварь. – Значит, силы равны?

Она предлагала! Она поняла, что бессильна! Оставалось дожать, что я с легкостью сделала:

– Нет. Я умирала без воздуха, а ты умирала потому, что умирала я. Но ты боишься смерти, потому и отступила. А я не боюсь умереть, убивая тебя. Я столько раз умирала, что это уже не ново. Я бы пошла на последнюю, окончательную смерть, если б дело встало только за этим. Ты сдалась, когда не убила меня ценой своего бытия. Но дело даже не в этом. Дело в том, что я могу тебя убить, не уничтожив при этом себя, а ты не можешь. Я – твоя судьба, а не ты моя. Я – судьба, ниг! И могу прекратить твое бытие, когда захочу.

– Что ж, бери, дочка, – с достоинством ответила тварь. Она умела сдаваться.

– Не сейчас, – мягко отказалась я. – Я еще не отблагодарила тебя за наше спасение.

– Пустое, дочка, ты уже это сделала, – отмахнулась Олна без тени иронии. – Сейчас, когда показала мне, что не зря я ночей не спала у твоей постели. Не напрасно делила с тобой это время. Теперь я могу уйти спокойно. Отдать мою вечность и умереть. Отпусти меня, госпожа.

Я честно доиграла до конца:

– Нет, матушка, не проси. Не пришло твое время.

Она вздохнула тяжко и вкрадчиво прошелестела:

– Зато твое время пришло. Не отпускаешь меня, так возьми. Возьми меня, госпожа. Ты готова!

Я не провидела ее намерения. Псы не успели даже вздыбить шерсть. Гром содрогнуться. Она усыпила меня мнимой победой. Обманула мою силу показной слабостью. И напала.

Тварь разом, в мгновение ока, оказалась везде, налипла со всех сторон, – словно воздух, которым я дышала, внезапно сгустился в студень и объял меня всюду. Псы рычали, наседали, царапали меня когтистыми лапами, и отступили: они ничего не могли сделать. Тварь плотной маслянистой пленкой расползлась по всему телу, поглощая меня целиком, растворяя меня в себе, и мы были неотделимы. «Возьми меня, Госпожа, а я возьму тебя, всю без остатка. Всю до конца! До капли! До вздоха!»

Олна охватила меня с алчной лаской, сдавила с жадной нежностью, обволокла плотным коконом всепоглощающего объятия, вибрирующим от нетерпения. Просочилась под одежду, растеклась по коже, осела на каждом волоске, закупорила уши, забилась в нос, в легкие, проникла в рот, раскрывшийся в судороге невозможного вдоха, и потекла внутрь скользкой змеей, заставляя сглатывать свое бесконечное тело, пожирающее меня уже изнутри. «Смертным не ведома сила нашей любви и объятий! Так изведай! Никогда не будет страданий, никогда не будет боли! Только радость любви. Дай мне себя!»

Она меня пожирала. Я таяла. Исчезала. И это было прекрасно. Тварь убивала, вызывая немыслимый экстаз у жертв. «Я стану тобой, возлюбленная! Всепоглощающе, вечно. Ты – мое юное тело. Я – сила твоя, твоя воля. ВЗГЛЯНИ, как это прекрасно!»

И я послушно взглянула. Словно вылезла из кокона и осмотрелась. Я парила в полумраке под самым потолком просторной комнаты, больше похожей на пещеру, свет из окна проливался на пол солнечной лужицей, а у стен, сложенных из огромных каменных глыб, сидели, высунув алые языки, мощные черные псы, настороженно и укоризненно взирая на недосягаемую свежевылупившуюся бабочку.

«Смотри, моя радость, как тебе светло во мне! Тебе нравится, я знаю. Неисчерпаемо счастье. Смотри, какой сочный, роскошный мир будет нашим вечно!»

Меня повлекло к потолку и выше. Каменная толща скользнула сквозь тело, оставив мимолетное чувство тяжести. И я воспарила к пушистым облакам, прикрывшим слепящее солнце, цепенея от восторга, оглядывая мир, который будет моим миром – миром нига. Оглядывая так, как никогда не смогла бы нмощными человеческими глазами, вправленными в тесный череп, – всеохватно, всесторонне, словно я – сплошной восхищенный Глаз. Дивные цвета воссияли в этом мире.

Я умирала в бескрайнем счастье, в бесконечном восторге. И знала, что смерти нет, но умирание вечно. И это была прекрасная вечность. Я не могла от нее отказаться и победить в этой схватке. Не могла, схваченная силой невероятной, нечеловеческой, всеохватной любви.

И не было в мире большего искушения, чем дар Любви, который предлагала мне тварь. Вечной Любви. Вечного счастья.

Тварь искушала, заклинала: «Стань навсегда моим телом, я буду любить бесконечно! Сердце мое, я – чистая сила, я – воля твоя и желанье. Хочешь, и крылья любви распахнутся, как птица, и ветер взвихрит наши перья? Руки твои превратятся в мощные крылья».

Из горла вырвался крик, превратившийся в клекот, крылья раскинулись, обнимая сразу и небо, и землю. Поджав когтистые лапы, я парила в воздушном потоке, поднимаясь выше и выше, в тучу зарылась, облачной влагой осевшей, утяжеляя перья. И боролась, все еще боролась за мой человеческий разум.

Тварь обольщала, словно пела гимн: «Хочешь, дождем прольемся на жаркую ждущую землю? Ласковой влагой стечем по стволам и ладошкам подставленным листьев, будут ловить они нас, мы же – играть и струиться – в землю и в корни; кронами станем деревьев, солнце и ветер целуя! О, нет, моя радость, этот восторг достоин иного! Стань, моя детка, молнией, солнечным сгустком, шаром из чистой всепоглощающей мощи! Ты – мое сердце, я знаю, кого ты так страстно желаешь! Дай мне свой разум, любимая, дай свои мысли!»

Из последних угасающих сил я ответила:

– Нет! Что мне твой мир, если человека в нем не будет?

– Нет? Ну так падай! Лови наслажденье в паденье!

…Тело обрело тяжесть глыбы и рухнуло на скалистую крышу логова нига, окруженную клыками каменных стел. Я стала слитком пламени, бьющим в огромное, стремительно разрастающееся лоно земли. А когда накалившийся под солнцем камень уже дохнул ответным жаром, меня не стало совсем.

Страх развеялся облаком пыли и осел на поверхность камня. Я тихо лежала, забившись в трещины, обмирая по песчинкам, наслаждаясь покоем. Но нетерпеливый порыв ветра поднял пыль, выдул из трещин, взвихрил, и я сгущающимся в плоть облачком скатилась с крыши на ласковую траву, где снова обрела тело. И нига.

Нет, не нига. Тот, кто передо мной стоял, никак не мог быть нигом. Ни старухой, ни ведьмой, ни монстром. Передо мной стоял во плоти, во всей красе, во всей долгожданной невероятности – живой и невредимый Дик. С ахнувшим от изумления ртом. С тусклыми от дорожной пыли соломенными вихрами. С руками, схватившимися за рукоять меча. С изумленно распахнутыми синими очами. Синими, как небо в полдень. С обомлевшей мордой лошади за плечом.

– Дик, – пролепетала я. – Дик, это ты? Это правда ты? Ты мне не кажешься?

– На, ущипни, – щедро предложил Дик и протянул загорелую руку.

Ну, я и ущипнула, от всей натерпевшейся за это время души. Как еще я ему всю руку не отхватила на радостях? Он запрыгал по травке, как необъезженный жеребенок с горящей паклей под хвостом. Он вопил и чертыхался, выкладывая мне сходу, бесплатно, щедро все сокровища родной речи. Я восхищенно внимала.

– Как ты меня нашел?

– Альерг подсказал. Он там через лес еще прорубается, а я не утерпел, чуть ли не по верхушкам поскакал. Ну и лес тут у вас! Жуть. Здравствуй, Косичка. Сто лет, сто зим. Ты стала такой … красавицей, – сияющий солнышком Дик полюбовался как пунцовеют мои щеки и плеснул ведром воды. – Но щиплешься хуже ведьмы.