Сорванцы - Ронасеги Миклош. Страница 32

— Да прекрати же, Мица! — раздался чей-то энергичный голос. — Ты ведь еще и не мыла его, не стирала и не гладила. Да и не будешь. Мы дадим все чистое этому чудесному карапузу.

Девушка с пухлыми губами, улыбаясь, принесла одежду: летний комбинезон, нагрудник и красную в горошек шапочку с козырьком.

И хотя в этом не было сейчас никакой необходимости, на голову Крохи натянули шапочку — уж очень она ему шла!

Ничего не скажешь, когда вымытый мальчик появился в дверях ванны, вид у него был просто чудесный! На лице Крохи играла озорная улыбка, он весело оглядывался по сторонам, сидя на руках облаченной в белый халат Панчане.

Впрочем, нет! За спиной Панчане появилась еще одна Панчане, та самая, круглолицая.

Ах, вот в чем дело! Здесь работала сестра кассирши, поэтому она и поспешила именно в этот детский сад.

Вторая Панчане, в белом халате, широко улыбалась. У нее тоже было круглое, как булка, лицо, даже еще круглее.

— Ах ты маленький разбойник! — ласково прижимала она к себе Кроху. — Я с радостью бы взяла тебя к себе. Не бойся! Если не найдут твою маму, я буду вместо нее. Хорошо?

Кроха вцепился ручонками в шапку, пытаясь сорвать ее с головы, но это ему не удавалось — шапочка надвинулась на глаза и придала мальчику очень озорной вид.

— Ах ты мой золотой! Золотая букашечка! — произнесла детсадовская Панчане.

В этот момент из большой комнаты выбежала девочка, до ушей перемазанная овощным пюре.

— Тетя Эмми, тетя Эмми, это я — золотая букашечка! — пропела она.

Вслед за нею появился растрепанный мальчик:

— Нет, я — золотая букашечка!

Из-за распахнутой двери прощебетало множество детских голосов:

— Я — золотая букашечка! Я золотая букашечка! Я! Я! Я!

Все завершилось веселым смехом. Малыши, как видно, любили добрую тетю Эмми.

— Вы все, все — золотые букашечки! А сейчас марш назад, за стол и продолжайте обедать!

Терчи почувствовала, как из открытой двери на нее пахнуло знакомым теплым запахом детского сада. На низеньких вешалках в прихожей висели сумки и домашнее платье детей. Над каждой вешалкой — рисунок. Домик — над вешалкой Евы, яблоко — Ютки, цветок — Пити, над другими вешалками — мяч, кубик, вишня.

В глубине просторной комнаты (настоящий зал!) за столами сидела веселая, шумная компания малышей. Позвякивали ложки, постукивали тарелки, на детских рожицах было размазано овощное пюре, дежурные приносили и уносили корзинки с хлебом и кувшины с водой; порою вдруг возникал громкий смех — в детсаде шло настоящее пиршество.

Терчи так залюбовалась малышами, что даже не заметила, как остановилась в дверях столовой. Какие они милые, симпатичные! А вглядишься пристальнее и заметишь, что каждый из них — на особинку и уже сейчас в детском личике проглядывает индивидуальность, которой будет отмечен человек и в пору его взрослости. Один — разговорчив, другой — молчалив, третий — упрям, четвертый — уступчив; один — веселый, другой — беспричинно грустный. Кто-то так и норовил зачерпнуть из тарелки соседа, а кто-то щедро предлагал свою порцию желающим.

— Шкварки! Шкварки! — закричал большеухий мальчик и чуть не свалился со стула от смеха, так нравилось ему это слово, таким веселым оно ему казалось.

Как заразительно веселье! Через несколько мгновений загудел весь зал:

— Шкварки! Шкварки!

Терчи засмеялась, вспомнив свои собственные «смешные» слова: ничего не значащие «эпче» и «ногаче», означающие, кажется, что-то вроде «нога чешется». Эх, как давно все это было! Терчи так глубоко вздохнула, словно уже стала пенсионеркой.

— Девочка, ты можешь покормить малыша? — вдруг услышала она. Седая симпатичная женщина, заведующая детским садом, коснулась плеча Терчи.

— Нас мало. Конечно, это могла бы сделать Эмми, но, кажется, ты знакома с мальчиком.

— Конечно, с удовольствием! — обрадовалась Терчи.

— Спасибо. А мы с Дёме и Панчане обсудим, что делать дальше. Все столы были заняты, и бедный Кроха снова угодил в коляску.

Впрочем, он хорошо там себя чувствовал, весело хлопал ладошками и лепетал. Эх, кто бы только мог понять его!

Коляску вкатили в столовую. Кроха с интересом оглядывался по сторонам. Ему очень нравилось многолюдье, он что-то лепетал, стараясь привлечь к себе внимание. Вскоре ему принесли порцию фаршированной тыквы и повязали салфетку на грудь.

Терчи еще не доводилось кормить детей, и все же она решительно принялась за дело, благо утренняя возня с Крохой кое-чему ее все же научила. К тому же девочка внимательно посматривала, как с этим трудным делом справляются воспитательницы. Тут главное — проявлять терпение и брать на ложку немного еды, так, чтобы ребенок не подавился.

Терчи склонилась над Крохой и, ласково разговаривая с ним, быстро управилась с кормлением. Кроха был, по-видимому, голоден. Он похлопывал себя по коленкам, с готовностью открывал рот и даже съел несколько ложек добавки.

Тут какая-то девочка с косичкой важно подошла к Терчи и спросила Кроху:

— Где твоя умная голова? Малыш, конечно, не понял вопроса.

— Вот твоя умная голова! — рассмеялась девочка и показала на свою голову.

Кроха тоже засмеялся и начал шлепать ладошками по голове, шапочка тут же слетела на пол.

Ну конечно: один глупец делает сто умников глупцами — гласит венгерская пословица. У девочки и Крохи тотчас нашлись последователи.

— Где моя умная голова? Где моя умная голова? — хором загудела малышня, и, как по команде, все начали шлепать себя по голове.

Некоторые отвесили себе такие оплеухи, что свалились со стульев. Вскоре уже вся детвора, крича и смеясь, каталась по полу.

— Я сейчас вытащу его из коляски. Пусть поползает с ребятишками, — сказала девушка с пухлыми губами, убирая посуду со столов.

Ложка вдруг замерла в руке у Терчи, она увидела, что дядя Дёме, с несколько озадаченным выражением лица, выходит из канцелярии.

— Конечно, я понимаю, это дело милиции, — говорил он. — На ночь, конечно, в ясли. Но мои друзья… У таксистов свое понимание чести! Все мои товарищи ищут мать малыша. Если мы до вечера не найдем, придется обратиться в милицию.

— Повторяю, на ночь мы не можем оставить ребенка. Наш детский сад — дневной.

— Понятно, понятно. Я хотел бы привезти сюда двух мальчиков. Может быть, вы их покормите? Разумеется, я заплачу.

И Дёме, как всегда, мгновенно умчался.

Терчи уже не разговаривала с Крохой, не напевала ему, она вытерла малышу рот, сняла салфетку, попоила его водой из стакана и с грустью смотрела, как мальчик с удовольствием посасывает соску: видно было, что он вот-вот уснет. Но тут снова открылась дверь канцелярии.

— Как ты можешь говорить такое, Эмми? Как ты можешь?! Пусть милиция проведет расследование! Если меня обвинят в пропаже этого сосунка, я скажу, что виной всему девчонка. Я поговорю с ее матерью и все ей выложу! Оказывается, я теперь должна тащить малыша к себе! Или ты думаешь, что этот круглолицый шофер за здорово живешь мотается туда и сюда? Нет уж! Небось хочет награду получить! Ишь унюхали, что за дитя богача иностранца отвалят хорошие деньги! Тут пахнет скандалом. А сейчас он еще подцепит тех двух мальчишек. В мое время такого не было!

— Да прекрати ты, Мици!

— Меня отец воспитывал затрещинами, да и тебя тоже. И как только в голову взбрело такое! Она, видите ли, готова стать ему матерью! Тебе что, не хватает этой оравы? Впрочем, ты всегда была такой. Мне вечно приходилось защищать тебя. А теперь меня считают самой занудливой кассиршей на свете! Хорошо, я возьму его домой, а потом выдам мамаше по первое число! Пожалуйста, не прерывай меня, не прерывай и не успокаивай. Я заявлю в милицию. Или ты тоже желаешь получить вознаграждение?

Дверь закрылась. Эмми всячески пыталась успокоить сестру, а заведующая требовала прекратить перепалку, чтобы не пугать детей.

Малыши-то не испугались, а вот Терчи запаниковала: вдруг Панчане унесет Кроху к себе домой? Правда, она попытается ласково обращаться с ним. Но какую ласку можно ждать от такого крикливого человека! А вдруг она начнет кричать на Кроху, придираться, почему он спит или не спит, ест или не ест, почему не понимает, что ему говорят. И тетя Эмми тут не поможет, кассирша крута в обхождении с ребенком.