Открытие Джи - Джи - Гнедина Татьяна. Страница 14

Иностранец медленно вынул из кармана портмоне и извлек из него серебряную монету.

— Пожалуйста, возьмите это на случай, если мне придется побеспокоить вас письмом.

Монета осталась на плюшевой скатерти.

— Значит, вы считаете, что не было ни писем, ни визитов сэра Вильяма Крукса?

Вдова отрицательно покачала головой.

Посетитель снова взглянул на часы и встал. У миссис Кемп мелькнула мысль, что он вовсе не похож на делового американца. Скорее на немца. И почему-то ей очень хотелось, чтобы он скорее ушел. Посетитель направился к выходу.

— Благодарю вас. Сожалею, что не застал мистера Томсона.

Он медленно открыл тяжелую дубовую дверь и неслышно спустился по лестнице.

Хозяйка задумчиво постояла перед узким окном, выходящим на кембриджскую улочку, и, когда темная фигура скрылась за углом, отцепила один из ключей от связки, висевшей у ее пояса, и направилась в комнату, которую занимал раньше Джозеф Джон Томсон. Там было темно и сыровато. На столе лежали засушенные цветы; собранные Томсоном лесные маргаритки, вереск, дрок; валялось несколько распечатанных писем; на одном из них была печать Лондонского Королевского общества:

Вдова не была уверена в том, что подпись прочитана ею правильно. Росчерк был неразборчив, возможно, ей показалось, что он похож на имя лондонского Крукса, которым так интересовался иностранец…

В дверь снова позвонили, и она пошла отворять с некоторым опасением, что вернулся сердитый американец.

Перед ней стоял бледный, скромно одетый человек, в шляпе с порыжевшими полями.

— Что вам угодно, сэр?

Он протянул миссис Кемп записку, написанную четким бисерным почерком мистера Томсона.

— Пожалуйста, войдите в дом, мистер…

— Эбенизер Эверетт, — подсказал посетитель и прошел в дом. Он немного прихрамывал.

В гостиной он сел на стул подле стенных часов, взглянул на них мельком, хотел было что-то сказать, но промолчал.

В записке к миссис Кемп Томсон просил предоставить его бывшую комнату ассистенту Кавендишевской лаборатории мистеру Эверетту.

— Вам известны условия, мистер Эверетт?

— Да, сударыня.

— Вы знаете, что я не терплю шума?

По лицу посетителя мелькнула слабая улыбка.

— Я никогда не произвожу шума, кроме как в лаборатории. Там я бью много стекла.

— Сэр, я вас не понимаю.

— Я стеклодув и изготавливаю экспериментальные приборы.

Новый жилец встал.

— Вы позволите мне снять плащ? Я хотел бы посмотреть ваши часы — мне кажется, механизм засорился. Когда они били, я заметил неисправность.

— Вы можете починить мои старинные часы? Мистер Эверетт, разрешите, я приму у вас плащ.

Эверетт остался в куртке, на локтях которой были положены аккуратные заплаты в виде ромбов.

В руках у него мгновенно появилась крошечная отвертка и пинцет. Он бесшумно открыл резную дверцу футляра часов и весь погрузился в работу. Он работал самозабвенно, молчаливо и сурово. Казалось, даже терял дар речи и забывал об окружающих. Он сливался с механизмом, с движением шестеренок так же, как срастался в лаборатории с газовой горелкой, с вакуумной трубкой, с тончайшими золотыми лепестками электроскопа, с зелеными стеклянными изоляторами электростатической машины, с накаленной вольфрамовой спиралькой, которую надо было бережно впаять в прибор. Эверетт был волшебник. Стеклодув. Конструктор. Мужественный молчальник, не ронявший ни единого слова, пока эксперимент не становился предельно ясным.

Молчание Эверетта было лучшей опорой Джи-Джи и в отчаянные минуты сомнения, и в трудные дни головокружительного успеха, когда не хватало сил, чтобы полностью разобраться в значимости сделанного открытия.

Эверетт, поселившийся в скромной комнатке миссис Кемп, сделал для науки то, что нельзя оценить никакими статьями и премиями. Без него не была бы откачана первая вакуумная трубка в Кавендишевской лаборатории, позволившая увидеть отклонение загадочных катодных лучей в электрическом и магнитном полях. Без него не были бы восстановлены десятки треснувших и развалившихся стеклянных приборов. Без него нельзя было бы оценить степень погрешности экспериментов Джи-Джи. Он знал количество «утечки» в каждой трубке. Он честно отчитывался перед Джи-Джи за неточность прибора, за скверную смазку мотора, за плохое качество стекла. Но и он, Эверетт, знал об ошибках Джи-Джи все. А Томсон всегда принимал решение, лишь оценив старые ошибки.

Отличие великого ученого от ремесленника в науке, как и гениального музыканта от грамотного исполнителя, состоит в том, что они обладают «абсолютным слухом» и не могут «играть дальше», если чувствуют ошибку, фальшь. Поэтому они и вносят в науку или в искусство такие произведения, которые несравненно выше будничных свершений.

В лаборатории Томсона появляется Резерфорд

Эверетт позавтракал. Вернее, открыл шкафчик с брикетами для «политического чая» и разгрыз один из них, запивая черно-золотой заваркой, подогретой на спиртовке.

«Политический чай» пили в лаборатории обычно в пять часов. Это был час обсуждения любых проблем, кроме физики. Разговор о науке запрещался — зато болтовня на светские темы, начиная со спорта и живописи и кончая политической сенсацией, всемерно поощрялась словоохотливым шефом, который сам был мастером остроумной беседы.

В комнате полутемно. Слабо фосфоресцирует трубка с катодными лучами. Пучок лучей падает в виде веера на разграфленную стеклянную пластинку. Его легко отклонить магнитом. Свечение стекла пересекается темными полосами. Это магнитный спектр катодных лучей. Эверетт фотографировал его уже несколько раз. Он встал рядом с Джи-Джи, чуть видимый в призрачном свете газоразрядной трубки, готовый немедленно накинуть черную накидку фотоаппарата с раздвижной гармошкой и щелкнуть затвором.

— Не надо, — говорит Джи-Джи. — Мы это уже видели. Давайте попробуем еще раз действие электрического поля. В предыдущей трубке лучи удалось отклонить. А в этой?

Он нетерпеливо подкручивает зажим между конденсатором и батареей. Снова заряжаются пластины, создающие электрическое поле в трубке с катодными лучами. Щелкает переключатель. Электрическое поле включено. Веер катодных лучей резко качнулся вправо.

— Два, три, четыре, — считает Эверетт клетки, на которые отклоняется веер лучей. — Электрическое поле снова отклоняет катодные лучи.

— Значит, у немцев просто были плохие вакуумные насосы, — замечает Томсон. — Они не могли откачать остатки газов, и эти-то нейтральные частицы заслоняли катодные лучи от действия электрического поля.

Теперь он включает электромагнит, и на катодные лучи действуют одновременно и электрическое и магнитное поля. Лучи описывают изогнутые траектории.

— Это параболы, — негромко произносит Томсон. — Ведь это замечательно, Эверетт, если лучи будут описывать параболы! По уравнению параболы легко определить отношение массы к заряду! Если, разумеется, эти лучи — частицы, а не волны.

— Кажется, никому еще не удавалось отклонить катодные лучи и в электрическом и в магнитном полях одновременно, — заметил Эверетт.

— Но если мы и сделаем это, — задумчиво проговорил Томсон, — и, может быть, мне удастся рассчитать отношение массы к заряду этих катодных лучей, мы еще ничего не сможем сказать об их истинной природе. Для того чтобы угадать, что такое катодные лучи, надо иметь возможность их с чем-нибудь сравнить. Но с чем?