Голубые луга - Бахревский Владислав Анатольевич. Страница 19

Учеба учебой, а ранец Феде очень понравился. Наденешь, и как десантник с парашютом. Одно опасно: после такого подарка тетя Люся обязательно будет дневник проверять, требовать тетрадки с домашними работами.

— Федя! — сказала мама, указывая на тетю Люсю:

— Большое спасибо! — опомнился Федя.

Покраснел, дал Милке и Феликсу потрогать пряжки, положил ранец в свой угол и хотел удрать, но бабка Вера была тут как тут.

— Ранец-то повыше убери! На печку, а то дети до школы отделают. Такое богатство не на год.

Федя послушался. Поставил табуретку, положил ранец на печку.

— Ты бы хоть поцеловал тетю! — сказала мама.

Федя чмокнул в рыжеватую, пахнущую духами теткину мягонькую щечку. Чмокнул и бежать.

— От радости он такой, — сказала бабка Вера. — Замечаю, боится нежным быть. К нему с добром, а он как волчонок.

— Возраст у него такой, — повинилась за Федю мама.

Раньше Федя учился в школах-избах, в обыкновенных, деревянных, деревенских. Старожиловская школа была двухэтажная, каменная, с библиотекой, с батареями вместо печек, настоящая городская школа.

Федя не захотел, чтоб его провожали. Ребята засмеют: третьеклассник с мамой пришел. Но и к школе подойти не осмелился. Перед высоким крыльцом кипела школьная братва.

— Гам-гам-гам-гам! — висело окрест.

— Гав-гав-гав! — брехали все собаки Старожилова.

— Гий-гий-гий! — кричали с деревьев школьного парка соскучившиеся по ребятам галки.

Федя стоял под деревом, шагах в пятидесяти от школы, не зная, как ему быть: то ли обратно повернуть, то ли нырнуть в эту кашу и спрашивать, где третий класс.

— Федька, здоров! — кто-то больно трахнул ладонью по плечу.

Это был Яшка.

— Ну, чего? Поучимся?

Яшка положил под дерево свой облупившийся белый дерматиновый портфель и сел на него.

— Садись. Учителя выйдут, тогда и подойдем. А то все орут, как маленькие.

Федя снял с плеч ранец, положил на землю…

— Зачем такую вещь портить? — расстроился Яшка. — На мой садись.

Он подвинулся, а у Феди от благодарности навернулись на глаза слезы: как-никак страшновато в первый же день отделать «тети Люсин» ранец.

— Ну так что, говорю, поучимся?

— Поучимся!

Пахло непросохшей побелкой, партами, мелом. Ребята вертелись, перекрикивались, толкали девчонок, девчонки, поднакопив обиду, собирали учебники стопкой и вдруг трахали обидчиков по головам.

Учительница завела ребят в класс, сказала, чтобы садились, как сидели в прошлом году, и, когда Федя остался один, показала ему на первую парту:

— А ты, Страшнов, — сюда.

Федя удивился — учительница уже знает его, и еще больше тому, что посадили его с маленьким мальчиком, наверное, тихоней. Все мальчики сидели с девчонками, даже Мартынов.

Первый урок в новой школе начался необычно, по-городскому.

Учительница, прямая, как спинка стула, с мешочками под глазами (а глаза у нее были как дважды разведенные водой синие чернила) улыбнулась и напряженными тонкими губами сказала четкие слова, словно камушки холодные просыпала:

— Новая программа третьего класса упрощена. Уроки истории будут давать теперь только в четвертом классе. Однако первый урок нового учебного года мы посвятим все-таки истории. Назовите основные победы нашей Красной Армии, которых она достигла летом текущего года.

Руки взметнулись, словно лес вырос.

— Третьего июля взяли Минск.

— Форсирован Буг.

— 1-й Белорусский фронт вошел в Польшу.

— Взяли город Люблин.

— Наши взяли Брест.

— Войска армии Чуйкова форсировали Вислу.

— Еще, ребята! Еще! — говорила учительница, и в глазах у нее почему-то стояли слезы.

— Взят Львов!

— Белосток!

— 20-го августа войска 2-го и 3-го Украинских фронтов разгромили фашистов под Яссами — Кишиневом, — это сказал Мартынов, четко, полным ответом, сразу понятно: сын офицера.

— Молодец, Виталий! — похвалила учительница. — Еще, ребята! Еще!

— В Словакии народное восстание!

— В Крыму и на Украине уничтожено восемнадцать вражеских дивизий!

— Еще, ребята!

Федя перебирал в памяти сводки Совинформбюро. Что же еще взято?

— В последних боях на Украине взято пятьдесят семь городов.

Хотелось поднимать и поднимать руку, и называть, называть взятые у врага города, но вот кто-то сказал:

— Маршалу Жукову во второй раз присвоили звание Героя Советского Союза.

— Ура маршалу! — вдруг звонко крикнула учительница и взмахнула сухим, напряженным, острым кулачком.

И Федя закричал:

— Ура!

И не услышал себя, так все громко закричали.

И потом все ребята оглядывались, смотрели друг на друга, словно это они взяли города, уничтожили дивизии, форсировали реки.

— Спасибо, ребята! — учительница отошла к окну и вытерла глаза белым, почти голубым от белизны платочком.

Но когда вернулась к столу, она была прежняя, сухая, строгая и, наверное, злая.

— Продолжим урок, — сказала она. — Скажите мне, что вы знаете о героическом прошлом нашей Родины. Назовите полководцев.

Руки бодро поднялись, но когда был назван Суворов, Кутузов, Александр Невский и Минин и Пожарский, увяли.

— Виталик Мартынов, помоги классу! — вызвала учительница.

Виталик встал, глядя желтыми глазами перед собой и слегка улыбаясь, назвал Багратиона, Дмитрия Донского, адмиралов Нахимова, Ушакова, Лазарева.

— Корнилов! — подскочил Федя.

— Адмирал Корнилов. Руку надо поднимать, Страшнов. Еще можешь назвать полководцев?

— Князь Святослав! Князь Олег! Князь Меншиков, Петр Первый, Иван Грозный, князь Потемкин и Барклай де Толли.

— О! — учительница даже глаза закрыла. — Ералаш. Монархи, князья, впрочем, за исключением Потемкина и Барклая де Толли, ответ правильный.

— Суворов командовал корпусом, а Потемкин всеми войсками, — не сдался Федя. — А Барклай де Толли хоть и отступал, но Кутузов тоже отступал и даже сдал Москву.

Учительница посмотрела на Федю так холодно и так долго, словно примораживала.

— Садись, Страшнов! Кто еще добавит?

Мартынов поднял руку.

— Богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.

— Молодец! — расцвела учительница.

— Никита Кожемяка еще! — пробурчал Федя.

— Ярослав, что ты тянешь руку? — слегка поморщилась учительница.

Федя так и развернулся всем корпусом. Как же он не увидел? На последней, самой большой парте, в углу, сидел маленький Кук. Он теперь встал, но над партой были видны только голова да плечи.

— Забыли назвать адмирала Макарова, генерала Брусилова, генерала Скобелева, Тотлебена, гетмана Богдана Хмельницкого, а из богатырей Садко, богатого гостя.

— Мы не забыли, Ярослав, а не успели как следует сосредо…

— …точиться, — договорил Мартынов.

— Садись, Ярослав. Твои добавления, за исключением Садко, правильные. Кто скажет, почему нельзя было называть Садко?

— Потому что он купец! — сказал Яшка с места.

— Яша, поднимись, отвечай полным ответом.

— Садко — купец! — повторил Яшка. — Он совершил подвиги ради наживы, а не ради народа!

— Молодец! — учительница открыла журнал. — За такой ответ ставлю «отлично». «Отлично» получает также Мартынов. Страшнову — четыре.

— А Куку? — спросил Яшка.

Учительница сердито покраснела.

— Ответ был с ошибкой, а троек в первый день я не ставлю.

В перемену Федя узнал, что учительница у них не настоящая, настоящая в Москве, ей делают операцию. Настоящая — добрая, не то, что эта, нынешняя — историчка, из старших классов.

Федя узнал все это от мальчишки в зеленой длиннющей кофте.

— Это мамкина! — сказал он беззаботно. — У нас дома ветерок гуляет. Папаню в первый год убили, а маманя на всех нас не наработается. Да мы ничего, не горюем. У папани еще три брата на войне.

Федя подошел к Мартынову, постоял возле него, но Мартынов разговаривал с мальчишками из пятого, Федю не заметил.