Голубые луга - Бахревский Владислав Анатольевич. Страница 20

В горячке новой жизни Федя не разглядел, где сидит Оксана. На уроке он оглядывался, но не нашел ее.

Когда прозвенел звонок, Федя прибежал за свою парту, стал искать, оглядел свой ряд и задние парты, вытягивая шею, — нет, не было Оксаны. И вдруг:

— Хи-хи-хи!

Тихонько, счастливо.

И Федя заалел, как роза: Оксана сидела у него за спиной, на второй парте. Она положила голову на руки, поглядывала на него и хихикала.

— Смышляева, прекращайте смех! — сказала учительница, стремительно пересекая пустое пространство от двери к столу. — После уроков всем классом идем на поле собирать колоски для нашей родной армии.

— Чего же делать-то? — спросила на перемене у Феди и Яшки Оксана. — Маму бересклет драть отправили. Малышня дома одна. Голодные, небось, сидят.

— Сбеги! — посоветовал Яшка.

— Бересклет тоже для армии нужен, — сказал Федя. — Из него каучук делают.

Оксана сбежала. Не будь одной ее, не заметили бы, но беглецов оказалось пятеро.

— В первый же день учебы такое непослушание! — изумилась учительница. — Немедленно отмечу это в журнале.

Федя не замечал, как мелькают дни. То в школьную библиотеку записывался, то о колосках думал, об Оксане. В субботу на большой перемене в класс пришел редактор газеты Илья Ляпунов с фотоаппаратом на треножнике. Появились директор школы и завуч.

Среди бела дня зажгли электрический свет, Мартынова усадили за парту, раскрыли перед ним учебник и попросили быть сосредоточенным, но глядеть мимо глазка объектива.

Редактор Илья Ляпунов сделал снимок, потом сфотографировал Мартынова с учительницей у доски. Звонок уже давно прозвенел, всех усадили по местам, но урок не начинался, у Мартынова брали интервью о начале учебного года и о сборе колосков.

— Когда ты, Виталий, собирал колоски, ты в первую очередь думал о своем воине-отце? — спрашивал Илья Ляпунов, впиваясь глазами в Мартынова и одновременно сильно встряхивая над раскрытым блокнотом самопишущую ручку.

— Я старался, — ответил Виталик, и его желтые глаза глядели мимо всех. — Все старались. Наша учительница…

— Виталик, — быстро перебила его учительница. — Отвечай на вопросы товарища редактора. Ты, конечно, думал о наших славных бойцах-защитниках, думал о своем отце, раненном на поле боя!

— Я думал! — сказал Виталик.

— Прекрасно! — воскликнул Илья Ляпунов. — Записываю.

Однако ручка писать не пожелала.

— Позвольте! — Илья Ляпунов наклонился к Фединой парте, взял его ручку, обмакнул перо в чернильницу и что-то записал в блокноте.

Потом он сунул Федину ручку в карман, сложил гармошку фотоаппарата и удалился.

— Времени у нас еще достаточно. Напишем диктантик! — сказала учительница. — Раскрыли тетрадочки. Страшнов, почему ты сидишь?

— У меня ручку взяли.

— Ах, эти писатели, такие рассеянные! — засмеялась учительница. — Возьми мою.

— Эй! — окликнули Федю, когда он вышел из школы. Из-за угла выглядывала Оксана. — Поди-ка!

Федя подошел.

— Какие уроки задали, покажи!

Федя раскрыл тетрадь и дал списать Оксане домашние задания.

— Как же ты со школой будешь? — спросил Федя.

— Не знаю. Скорее бы Клавдия Алексеевна приезжала. Она — добрая. Ей про все рассказать можно. Вот увидишь. Она даже дочке своей двойки за дело ставит.

— А кто ее дочка?

— Во! — удивилась Оксана. — Ты же сидишь с ней.

— Я с мальчишкой… — И Федя тотчас прикусил язык. Вот это да! — А как же… зовут дочку?

— Лилька она!

— Лилька? — Федя никак не мог заставить себя прекратить краснеть. Он краснел, краснел. — Домой мне надо.

— Иди! Чего, тебя держат, что ли?

Федя бросился бежать.

— А тетради-то?

Пришлось вернуться, и тут их увидал Яшка. Он подошел и сказал:

— Федька, на мельницу, может, сходим? Оксана рыбное место покажет.

— Пошли! — согласился Федя.

И они сразу перебежали дорогу, чтобы подальше от школы быть, чтоб учительница не заметила.

— А вот Кук! — увидал Федя.

Кук стоял на пригорке и глядел в их сторону.

— Пошли с нами! — крикнул Яшка.

И Кук бросился догонять их.

По низкому бревенчатому мосту — его перед половодьем разбирают — ребята перебежали на низкий степной берег Истьи. Стежка повторяла изгибы реки, и ребята шли и глядели на воду, на свои отлакированные водой тени.

Река не узнавала их. Она все всплескивала и всплескивала под размытыми берегами, будто старуха бормотала. Она была холодная, как ужинка. На середине течение морщинило отливающую железом речную гладь, и с этой мелкой ряби срывались тощие, едва приметные косицы холодного пара.

— Как зимнее дыхание! — сказал Федя.

Яшка задрал голову.

— Чего же не зимнее. Вон небо-то — совсем пустое.

— Мой папаня пятое ранение получил! — погордилась Оксана. — Слава богу, не сильное. Обещает скоро подлечиться и до Берлина дойти.

— Ты скажи, чего делать будем с учительницей нашей? — Яшка даже остановился от своего вопроса, а потом сел.

И все сели.

— Сказать ей надо, — предложил Федя.

— Какое там! Это не Клавдия Алексеевна. — Яшка кинул комок земли, и все затаили дыхание и послушали, как он булькнет.

— Давайте колоски собирать за себя и за Оксану! — обрадовался придумке Федя.

— Ярослав, а чего ты молчишь? — рассердился Яшка.

Кук вздрогнул.

— Я не знаю, как быть.

— Ты думай!

— Чего тут думать? — Яшка опять кинул в реку комок земли, и опять все послушали, как булькнет. — Я у ней в первом учился. Поучился да и остался на второй год. Она день-другой покричит, а на третий как ничего и не было. Ты, Оксана, не бойся, завтра приходи. Вот увидишь, она тебе ничего не скажет.

Оксана поднялась с земли.

— Побежала. Я одна, бегом. Дел по хозяйству много.

Ребята смотрели девочке вслед, потом опять на воду.

— У нее через неделю день рождения! — сказал Кук.

— Пятнадцатого сентября. — Яшка обеими руками, как большой парень, поправил кепку. — Подарок бы надо ей сделать.

— Давайте все вместе подарим! — загорелся Федя.

— А ты что, тоже ее любишь? — спросил Яшка.

У Феди от такого вопроса макушка вспотела. Яшке неправду сказать нельзя, а скажешь правду, может, и засмеют.

— Люблю!

— Вот и я люблю! — Яшка солидно покачал головой. — И Кук тоже любит. Мы ее двое любили, а теперь вот трое нас.

— Втроем подарок легче купить, — сказал Федя.

— А чего купить? Чего есть-то в сельпо?

— Компас можно купить.

— Матерьялу бы на платье…

— Такое большие дарят.

— Ну, мы тоже не маленькие! — нахмурился Яшка, а Кук вскочил на ноги:

— У мамы есть материя! Бордо! На платье куска этого ей не хватает… Я могу попросить.

— Попросить… — уныло протянул Яшка. — И матерьял, небось, дорогой. Сам говоришь — бордо.

— Бордо! — согласился Кук.

— У меня рубликов пятнадцать припрятано, — сказал Яшка.

— У меня семь рублей! — подхватил Кук.

— А у меня двести!

— Не привирай! — осадил Федю Яшка.

— Я не вру! — Федя не мог сказать про тридцаточки тети Люси. — Мне давали на дни рождения, я не тратил… Вот и накопилось.

— На такие деньги мы чего-нибудь на толкучке приглядим, — раздумался Яшка.

Они пошли домой.

— Как хорошо, что мы все любим Оксану! — не удержал в себе радости Федя. — Ну ведь правда?

— Выходит, что так! — согласился Яшка. — Мы еще пацанье, нам одну любить можно. Это уж потом драться будем.

Федя покосился на Яшку и зябко повел плечами: не хотелось ему ни Кука бить, ни Яшку…

— А как мы подарок будем дарить? — опять спросил Федя.

— Вынем да подарим, — сказал Яшка.

— А лучше привязать к стреле и пустить в форточку.

— Раскокаешь стекло, а попробуй его достань.

Нет, Яшка не понимал таинственного!

Когда отца брали в армию, мама научилась прясть шерсть. У нее была хорошая, легкая прялка. Засыпалось под прялку сладко. Колесо ветерки затевает: ж-жу да ж-жу-у педаль поскрипывает. Сколько раз глядел Федя на железную трубочку, через которую пряжа на катушку наматывается, совсем один глядел — никого в доме в то время не было, а все-таки ничего не высмотрел. Будто и маячило что-то, да неясно. Не удалось Феде и через прялку волшебное углядеть.