Человек с горящим сердцем - Синенко Владимир Иванович. Страница 38

Но Нечаев так и не подал сигнала. Генерал вдруг всхлипнул и, уткнувшись носом в платок, высморкался. Полковник вздрогнул и едва не опустил резко руку. Огонь без сигнала Нечаева?! Ярясь на начальника гарнизона, полковник пробормотал: «С таким генералом бунт не подавить... Надо действовать на свой страх и риск!»

Но Артем опередил полковника, крикнул демонстрантам:

— Остановитесь, товарищи! Потолкуем с карателями. Выть может, под их шинелями еще бьются человеческие сердца... Дети одного народа, мы все стремимся к свободе!

Солдаты мятежной дивизии и дружинники замерли на месте, а несколько боевиков и связной железнодорожников Наседкин по знаку Артема подбежали к нему. Он что-то шепнул им, и они быстро шмыгнули в подъезды ближних домов.

Артем, Одишария и с десяток дружинников приблизились к залегшим за пулеметами охотцам, но ротный предупредил смельчаков:

— Назад, краснофлажники! Каждый получит по пуле.

— За что, ваше благородие? — спросил Федор, не сбавляя шага. — Пропустите шествие через центр — и мы мирно разойдемся.

— Как бы не так, — ухмыльнулся капитан, ища глазами полковника, который уже пробирался к нему. — Ужо познакомлю ваши шкуры с пулеметами. — И крикнул расчетам: — Приготовиться!

— Не пугайте, ваше благородие, — сказал Корнеев. — Сами с усами, и солдат у нас поболе!

— Со свиным рылом в калашный ряд? — презрительно усмехнулся офицер и кивнул на станковые «максимы». — Что ваши ружья и револьверишки против этих штучек? А ну, вшивая команда, отойди!

— Наши гостинцы не хуже, — подбросил Дима Бассалыго на ладони бомбу.

Вытащив из кармана такую же, Степан Россохатский добавил:

— Отведаете апельсинов! Чур, не кривиться — кисловаты.

— Вдрызг разнесут, — доверительно пояснил Васильев, придвигаясь поближе к пулеметам.

Пулеметчики завороженно уставились на бомбы.

Дело принимало плохой оборот. Офицер предупредил:

— Если через десять минут демонстрация не разойдется...

— А мы даем вам пять минут сроку, — перебил Федор. — Если не пропустите нас или примените оружие... — И, осмотрев крыши ближайших домов, добавил: — Тогда наши товарищи забросают вас бомбами более страшными, чем модные скорострелки.

— Помирать, так с музыкой, — подтвердил Россохатский и подошел почти вплотную к пулеметам.

Офицер и пулеметчики с опаской поглядели вверх. На крышах стояли дружинники. Деповский слесарь Володя Наседкин уже раскручивал над головой что-то, словно пращу. Артем лихо свистнул, и этот предмет вырвался из рук Володи. Кувыркаясь в воздухе, он летел в самую гущу карателей. У охотцев сжалось сердце, многие закрыли глаза.

Артем призывно махнул демонстрантам, а сам с горсткой дружинников, перепрыгивая через пулеметы, разорвал строй охотцев.

Противники смешались. Рабочие обнимали сконфуженных пехотинцев:

— Молодцы, солдатушки! Так-то лучше, чем палить в нас.

Те виновато улыбались. Разве рабочие поймут их? В казармах строгая дисциплина, присяга. Кому охота попасть под военный суд? Прикажут — хоть зажмурься, да стреляй... А ослушаешься — самого казнят!

Но взрыв, которого боялись солдаты, так и не последовал. Сверху на них плавно спускались тысячи листовок, и охотцы поспешно рассовывали бумажки по карманам. Оказывается, Володя Наседкин раскрутил над головой и швырнул вниз не бомбу, а пачку с прокламациями, и они разлетелись во все стороны еще в воздухе.

Широко расставив руки, словно ловя курицу, генерал Нечаев бросился с крыльца к солдатам своей дивизии:

— Нехорошо, ребятушки, нехорошо... Зачем покинули казармы и явились сюда с фабричными? Ведь присягали за веру, царя и отечество!

— А мы, ваше превосходительство, родине не изменяем, — сухо отозвался Клочко. — Только царю не желаем служить!

— Прочитайте-ка. — Вольноопределяющийся Мешков протянул генералу список солдатских требований.

Нечаев уставился в бумажку, а затем взмолился:

— Помилуйте, ребятушки! Хорошие харчи и вещевое довольствие, наконец, мыло — это еще понятно... Но такое: «Отказываемся от борьбы с так называемым «внутренним врагом» и не поднимем оружия на своих братьев — рабочих и крестьян». И это пишут царские солдаты?! Тут целая программа...

— Зам-мечательные слова! Це-це-це! — закрыв глаза, причмокнул Одишария. — Пр-равильно говоришь — программа. Выполнишь? Ведь солдат нынче просит, а завтра сам возьмет. Ай, нехорошо будет!

Взволнованный Нечаев даже не заметил, что ему «тыкают».

— Разве политика — воинское дело? Избави бог! А вот мыло и новые сапоги прикажу выдать. И приварок улучшим...

— Прежде обещайте, что солдат не накажут за сегодняшнее шествие с рабочими, — сурово потребовал Артем.

— Да кто вы такой? — опомнился Нечаев. — Военные не обсуждают со штатскими свои дела. — И он снова обратился к солдатам: — Марш, ребятушки, в казармы, там разберемся!

— Не выйдет, генерал, — строго произнес Федор. — Сегодня им приказывает революция. За мной!

Старобельцы, богодуховцы и лебединцы гордо пронесли красное знамя мимо генерала и офицеров. Глядя на сияющие лица демонстрантов, охотцы не выдержали и, сняв шапки, закричали:

— Ур-р-р-а-а!

Офицеры, трясясь от злости, поспешили увести их на вокзал, в теплушки эшелона. Не вышли из них каратели!

Миновав Павловскую и Николаевскую площади, демонстрация спустилась к мосту через реку и разлилась по Скобелевской площади.

Начался грандиозный митинг, длившийся часа три.

Вечером Аплечеев отослал в Петербург очередное донесение:

Картина была подавляющая, и торжество революционеров неописуемое. Взбунтовавшиеся солдаты с музыкой и толпой тысячи в три со своими революционными флагами прошли между расступившихся колонн Охотского полка... Как оплеванные, стояли казаки, драгуны и охотцы со своими пулеметами...

И генерал-губернатор жаловался командующему военным округом:

События, имевшие место 23 ноября, совершенно убедили меня, что надеяться на Старобельский, Лебединский и Богодуховский полки в решительную минуту нельзя, — по моему глубокому убеждению, они либо не откроют огня по команде, либо будут стрелять вверх.

Артем и его товарищи тоже в это страстно верили. Солдаты с ними! Сломить бы еще сопротивление меньшевиков. Эти путаники по- прежнему колебались.

Время накатывалось грозное, любой промах грозил обернуться бедой. Впереди борьба — нелегкая и кровавая.

«НАСТАЛ ЧАС ПОСЛЕДНЕЙ БИТВЫ...»

Лабиринты под Сабуровой дачей темны и пустынны. Вез плана легко заблудиться. Но Сергеев расхаживал здесь уверенно, как дома. Все обследовал, все изучил.

В круглых камерах, соединяющих друг с другом туннели из котельной, хранилось оружие и печатный станок.

Сегодня в этих катакомбах собрался штаб вооруженного восстания. Наконец и меньшевики под давлением рабочих высказались «за». Самых осторожных подстегнуло восстание в Москве. Поговаривали даже, будто в первопрестольной провозглашена республика.

В узких галереях с низкими сводами, несмотря на зиму, тепло. Лампы коптят в спертом воздухе, насыщенном запахом плесени. Но люди словно не замечают этого.

— Настал час последней битвы... Мы или они!

Настроение у всех праздничное, лица светлы и торжественны.

Заседание штаба ведет Артем. Утвердив план вооруженного выступления, он дает каждому поручение. Место сбора и главный очаг восстания — завод Гельферих-Саде на Конной площади. Уточняются маршруты колонн. Тут возвести баррикады, там поставить заслоны против казаков. Занять полицейское управление и почту. Железнодорожникам захватить вокзал и выслать сюда крупный отряд.

Закрывая заседание, Артем напомнил всем:

— Возьмите у товарища Мечниковой наше обращение «Ко всем гражданам». Расклеить ночью по городу, сбросить с галерок театров. Остались считанные часы... Все предусмотрели?