Три плова - Гехт Семен Григорьевич. Страница 6

— Мы очень довольны, — успокаивали ее гости.

И успокоенная Миранса приговаривала, вздыхая:

— Ешьте, дорогие гости! Обрадуйте слепую женщину, добрые советчики моего сына! Я такая старая — мне скоро будет девяносто лет. И мой старик тоже очень состарился — ему скоро будет восемьдесят; мы с ним сравняли свои годы.

А прежде женщины меня упрекали, зачем пошла за молодого: «У вас не может быть с ним долго жизни». Пускай, кто осуждал, проживет такую долгую жизнь! Мой старик даже не кашляет, только вот я не могу не вздыхать — совсем мало осталось внутри воздуха. Ешьте, дорогие гости, добрые советчики моего сына!..

САФУРЛ — СТОРОЖ ХРАМА ОГНЕПОКЛОННИКОВ

1

озвращаясь из Сураханов в Баку, я вспомнил, что здесь, на промысле, находится храм огнепоклонников. Мне захотелось его осмотреть, и я спросил у прохожих дорогу.

Железнодорожник армянин насмешливо улыбнулся и ответил:

— О, далеко! Десять километров надо пройти.

Другой прохожий — русский и, судя по инструменту, слесарь— спросил:

— Вам какой храм? Их тут два.

Когда же третий прохожий сказал мне, что храм куда-то перенесли, я понял, что бывшая святыня индусов-огнепоклон-ников здесь совсем не популярна. Зная по путеводителю, что храм где-то неподалеку от станции, я стал бродить среди насосов, баков и вышек. Правильная была мысль! Я сделал всего сто шагов — и внезапно из-за железной шапки нефтяного бака показался серый купол, затем я различил башенку и стены с зубцами. Через минуту я стоял у храма, низкого и незначительного сооружения, удивившего меня полным отсутствием парадности и пышности Востока.

И сейчас же из-за бака выбежала маленькая девочка с очень тонкими голыми ножками. На ее худые плечики была наброшена черная шелковая ткань. Она уставилась на меня своими большими и сияющими, как у всех тюрчанок, глазами, и я восхищенно разглядывал ее красивое лицо с тонкой кожей

и большим, но необыкновенно нежным носом. Она дернула меня за полу и спросила, глядя снизу вверх:

— Тебе храм?

— Да, мне в храм... — И я увидел в ее руках огромный ключ.

— Иди за мной, — сказала девочка и, подпрыгивая, побежала к воротам храма.

— Значит, ты дочка сторожа? — спросил я.

— Дочка, — ответила она, вдвигая в тяжелый замок огромный ключ.

— Как же тебя зовут?

— Сафура, — ответила она и с восторгом воскликнула: — Смотри, дядя, я открыла!

Мы вошли во двор храма, где Сафура сразу же подвела меня к небольшому колодцу и рассказала, что здесь когда-то был вечный огонь.

Чувствуя на себе обязанности гида, она показала мне кельи в стенах и старинные рисунки на камнях. — Дядя, смотри— слон!.. А вот обезьяна!

Различив на одной из плит древнюю надпись, я спросил Сафуру, что здесь написано. Она посмотрела на меня, как на чудака.

— Это же по-старинному написано, — ответила она, рассматривая слона и обезьяну.

— Где же твой папа, Сафура?

— Папа вон куда поехал! Лок-Батан знаешь? — Она показала на дороги, уходившие к морю. — Начальник сказал: он возьмет папу на работу, — болтала Сафура. — Папа не хочет сторож, папа хочет рабочий...

Вспомнив о своей роли гида, девочка взяла меня за р>ку и подвела к башенке.

— Видишь? — спросила Сафура. — Здесь жил главный монах.

— Давно?

— Совсем давно, — ответила она, — я его не видала. И папа тоже не видал главного монаха.

Слова «мама» Сафура не произносила. Мать девочки умерла, должно быть, давно, и Сафура ее не помнила. Я спросил, ходит ли она в школу. Девочка ответила, что еще не ходит.

— Здесь теперь другой сторож будет, — сказала Сафура.— Папа в Лок-Батан пойдет работать. Папа говорил, я тоже пойду с ним в Лок-Ба-тан... — Вдруг Сафура жалобно попросила: — Дядя, нагнись!

Я нагнулся. Сафура бережно сняла с моего плеча божью коровку; она подула насекомому в крылышки.

Продолжая показывать мне храм, Сафура ловила на ходу жуков, стрекоз, бабочек. Ей захотелось прокричать свое имя в колодец, откуда некогда извергался вечный огонь, то есть зажженный монахами газ. Они сделали из этого простого явления «чудо», а таких «чудес» на новых промыслах много. Бывает, что администрация промысла еще не подготовилась к приемке газа, то есть не соорудила газопровода. Как быть с газом, который поднялся из скважины вместе с нефтью и в мернике-резервуаре от нее отделился? Его приходится зажечь. И горят, горят день и ночь факелы, а люди поглядывают с укором: зря расходуется топливо. Храм огнепоклонников и был когда-то выстроен не знавшими наук людьми около такого факела. Это был обыкновенный выход подземного газа на поверхность. Теперь этот забытый храм опекал бакинский музей, и у потухшего «вечного огня» забавлялась Са-фура.

— А! О! Па-па! — кричала она в колодец.

Невнятно откликнулось эхо.

— Как тебя зовут, дядя?

— Семен Григорьевич.

Сафура снова уткнулась в колодец и крикнула:

— Сенон! Гегогара!..

Здесь, показывала она, жили в кельях двенадцать монахов. Они пришли из-за моря, молились огню и брали деньги за вход. Но потом вернулся с войны солдат. Солдат прогнал монахов и сам стал молиться огню и брать деньги за вход. А потом положили трубы, потушили огонь и назначили ее отца сторожем. Когда отец дома, он тоже берет деньги за вход. Сафура денег не берет — отец запрещает. Но ключ он оставляет дома. Сегодня приходила старая женщина в очках, она спросила, любит ли Сафура мандарины. Сафура сказала, что любит. Старая женщина в очках пошла на станцию и купила два мандарина...

Закончив осмотр храма, мы вышли за ворота. У Сафуры не ладилось с замком. Я помог ей закрыть храм огнепоклонников и спросил, что она еще любит, кроме мандаринов. Например, орехи?

— Орехи тоже, — сказала девочка.

Мы пошли на станцию, где я купил ей в ларьке полкило грамма грецких орехов. Затем мы попрощались:

— До свиданья, Сафура!

Она расхохоталась.

- Сеной Гегогара... — сказала она сквозь смех. — До свиданья, Сенон Гегогара!

Живя в Баку, я встречался с инженерами и техниками окрестных промыслов. Они заселили много домов около Парапета и Арменикенда. По утрам трамваи, электропоезда, «кукушки», автомобили и баркасы развозили их на Биби-Эйбат, Лок-Батан, Пута, Бухту Ильича, Балаханы, Сураханы и остров Артема. Многие, оказалось, знали Сафуру. Иные показывали ей при встрече язык — так просила Сафура. Играя в доктора, девочка всех находила больными. Сафуре было невдомек, что доктор может признать человека здоровым. Она забредала иногда и на промысел, особенно в дни, когда ее отец работал на желонке. Этот забытый инструмент, которым давно перестали добывать нефть, появлялся порой на каком-нибудь участке, если надо было прочистить скважину.

Сафура говорила и по-русски и по-азербайджански, даже немного по-осетински — на промысле было много масленщи-ков-осетин. Бывало, кто-нибудь из масленщиков поймает ее на ходу и сдерет, шутки ради, с ее худых плечиков искусно наброшенную черную шелковую ткань. Сафура разъярится, затопает ножками, трижды прокричит: «Пусти! Пусти! Пусти!» Затем стремительно умчится, снова закутываясь в свой легкий полушалок. Отец о ней порой тревожился. На промыслах.— ухабы и нефтяные ямы, поле пересекали рельсы, по которым мчалась «кукушка», по асфальтированному шоссе бегали автомашины. Как бы не случилось чего-нибудь с девочкой...

Когда я рассказал в обществе бакинских инженеров, что побывал в храме огнепоклонников, меня спросили:

— Значит, вы познакомились с Сафурой?

А инженер Майер сказал:

— Не вы ли тот дядя, который купил ей орехи?

И рассказал известный случай, как Сафуру прогнали с Соленого озера. Бойкая девчонка привела к эстакаде ораву мальчуганов. Запасшись самодельными — из картона, щепок и жести- корытцами, они шли добывать соль. Сафура где-то услышала, что надо зачерпнуть в корытце воду из Соленого