Дольчино - Жидков Станислав Николаевич. Страница 39
Между тем у осаждённых подходили к концу последние запасы фуража и провианта. Уцелевших овец кормили опавшими листьями и мелко изрубленными ветвями. Люди ели раз в день. Лишь дети и раненые получали пищу дважды. Правда, выпавший снег давал теперь возможность утолять жажду, зато появился новый враг — холод.
Сильные вьюги и метели безжалостно обрушились на вершину горы. Старые, рваные палатки не спасали от ледяного ветра. Приходилось укрываться в наспех вырытых сырых пещерах и продымлённых землянках. Спали на охапках хвои и мха, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы согреться под заиндевевшими овчинами.
В невысоком бревенчатом срубе, что стоял на склоне возле горной тропы и служил аванпостом, у камина сидела Маргарита. Огромный серый волкодав, положив морду на лапы и неподвижно глядя на огонь, растянулся у её ног. Вдоль стен, не снимая доспехов, спали сменившиеся с постов караульные. Над изголовьем у каждого к закоптелому потолку были подвешены арбалет и колчан со стрелами. Копья и боевые секиры лежали в углу.
Маргарита погладила собаку.
— О чём думаешь, Кардинал? Вспоминаешь Чезаре? Не придётся вам больше вместе пасти овец, отбиваться от волков — убили твоего хозяина.
Вздохнув, она подбросила в камин веток. Сквозь вой ветра донеслись голоса людей. Женщина тревожно взглянула на пса. Тот продолжал лежать, не выказывая беспокойства. Отряхивая с плащей снег, вошли Дольчино, Лонгино Каттанео, Ринальдо ди Бергамо и несколько воинов.
Дольчино снял шапку и стал оттирать щёки.
— Ну и пурга! Придётся менять часовых каждые полчаса. Целую неделю дует! Хоть бы на день стихла. Откуда только берётся?
— А внизу почти нет ветра. Латники у стен в кости играют. — Лонгино Каттанео протянул к огню скрюченные пальцы.
— Зато здесь безопасно, — уступая ему место у камина, сказала Маргарита. — Неизвестно, сумели бы мы ещё где продержаться пять месяцев против такой армии.
— Позиции отличные, — согласился старейшина. — Только к рождеству всё равно конец. Продуктов почти не осталось.
— Самое страшное — что епископ сжёг соседние деревни. Теперь на много миль вокруг, кроме солдат, никого не встретишь. Будь теплее, можно было бы пробиться и уйти в другое место. А так, куда двинешься, да ещё с детьми.
— У Катрин сегодня родился сын, — улыбнулась вдруг Маргарита. — Антонио стал отцом. Они решили назвать первенца Альберто, в честь погибшего кузнеца. А как ребёнок? — обратилась она к Ринальдо.
— Ребёнок вот-вот умрёт, у матери почти нет молока. Зачем он родился!
— Мы все родились, чтобы умереть, доктор, и живём недолго, — негромко сказал Дольчино. — Подумайте о бесконечной бездне прошедшего и грядущего и поймёте цену настоящему.
— Странные вы люди, — пробормотал медик. — В таком положении ещё можете размышлять о прошедшем и грядущем.
— Потерять разум в трудное время — значит потерять всё, — ответил Дольчино.
— Но знать цену настоящему, не значит ли это — дорожить им?
— Не пристало человеку печься о том, как бы подольше топтать землю, — ответил Лонгино Каттанео. — Лучше, возложив надежды на бога, позаботиться, чтобы то время, которое нам отведено, прожить доблестнее.
— И с пользой для дела, — подтвердил брат Ремо, привязывая к поясу колчан со стрелами. — Что ты на это скажешь, Кардинал?
Услышав своё имя, волкодав вскочил на ноги.
— Видите? Пёс тоже понимает, что новому члену общины необходимо питание.
— Хочешь взять Кардинала? Не помешает? — спросила Маргарита.
— Напротив, он прекрасный охотник, умеет бесшумно подкрадываться и хватать волков за горло.
— Ты имеешь в виду солдат?
— Разве крестоносцы не те же волки?
— Неужели его «преосвященство» питается католиками?
— Что тут особенного? Это делают все кардиналы.
— Боюсь, как бы нам не пришлось последовать его примеру, — заметил один из караульных. — Говорят, в Африке едят трупы.
— Жрать падаль мало радости. Попробую достать что-нибудь посвежее. — Ремо похлопал собаку и снял со стены арбалет.
Голод
Подошло рождество. Последняя овца была разрезана на мелкие части и поделена среди больных и слабых. Второй день в общинных котлах варили старые ремни и кору деревьев. Братья впервые не получили даже маленькой сухой лепёшки, выдаваемой каждому к полдню. Люди настолько обессилели, что не могли уже выносить умерших из жилищ.
У необтёсанного столба, поддерживавшего крышу большой землянки, неподвижно сидел Дольчино. Он молча смотрел на измождённую женщину, кормившую грудью ребёнка. Молодая мать покачивала закутанного в тряпки малыша, напевая колыбельную. Рядом метался в бреду Антонио. Марина и Анжела то и дело поправляли сползавшую с больного овчину.
Перед сильно дымящей печкой стоял Милано Сола, помешивая в котле давно вываренные кости. Тесно сбившись вокруг старика, Энрико и его маленькие товарищи слушали в который уже раз пересказываемые сказки. Дети жевали найденные под снегом жёлуди и не спускали глаз с котла. Лишь иногда кто-нибудь боязливо кидал взгляд на лежавшие в углу непокрытые трупы.
Тут же, сбросив латы, спали сменившиеся с дежурства караульные и воины, ходившие ночью в расположение крестоносцев. Их заросшие, осунувшиеся лица казались восковыми. Падавшие с отсыревшего потолка крупные капли скатывались по щекам спящих, но люди не чувствовали этого. Если бы не тяжёлое, неровное дыхание, трудно было бы отличить живых от мёртвых.
В землянку вошёл Паоло. В руке у него был подстреленный заяц. Он положил добычу на лавку:
— Рождественский подарок!
— Откуда это? — изумился Милано Сола. — Неужели косой забежал на гору?
— Снизу. — Паоло устало махнул рукой. — Спускались по хребту.
— Ты, кажется, не очень рад удаче? — настороженно подняла голову Анжела.
— Удача? Брат Ремо заплатил за неё ногой. Едва пробились.
— Сильно ранило? — негромко спросила Марина.
— Стрела раздробила кость. Всю дорогу на руках несли. Раза три терял сознание.
— А что Ринальдо, неужели нельзя помочь?
— Говорит, придётся отрезать, пока не начала гнить.
В землянке стихло. Слышалось лишь потрескивание в печи да глухие порывы вьюги. Милано Сола поднял зайца за задние ноги и, подвесив к гвоздю, принялся не спеша потрошить зверька. Все молча следили, как он ловко орудовал ножом, снимая шкурку и бросая в котёл внутренности.
Дети жались поближе к старику, жадно вдыхая запах сырого мяса.
Стоявшая впереди девочка лет четырёх вдруг упала, ударившись головой о связку хвороста. Энрико и подбежавшая Анжела подняли её и уложили на нары. Покрытое лёгкими морщинками, серьёзное, как у взрослой, лицо ребёнка стало совсем белым.
— От голода, — сказала Анжела, прижавшись щекой к хилому тельцу. — Не дождалась!
— Надо было покормить сразу.
Паоло в изнеможении опустился на лавку.
Дольчино с болью смотрел на мёртвого ребёнка. Из всего, что обрушилось на осаждённых за последние дни, смерть детей была самой тяжкой.
Снова и снова Дольчино напряжённо искал выхода из безнадёжного положения и не находил его. Ни осенние ливни, ни зимние холода не заставили крестоносцев уйти. Уничтожение соседних деревень отняло малейшую возможность получать от населения помощь. И вот надвигается развязка. То, чего не сделал враг, делает голод.
В смятении думал Дольчино о людях, избравших этот трудный путь, о несправедливости провидения к тем, кто добровольно отказывался от собственной жизни, чтобы драться за счастье для своих братьев. Мысль о муках товарищей была невыносимой. Впервые он чувствовал себя бессильным облегчить их страдания.
В землянку вошёл Ринальдо ди Бергамо. Пошатываясь от слабости, доктор шагнул к Дольчино и положил руку ему на плечо:
— Иди, зовут раненые, я им больше не нужен.
Дольчино с минуту ещё продолжал сидеть, не трогаясь с места, потом медленно поднялся и побрёл к выходу.
В длинной пещере, вырытой в склоне горы и превращённой в лазарет, царил полумрак. Несмотря на огонь, постоянно горевший в двух очагах, здесь было холодно и сыро. Запах разлагающихся человеческих тел и испражнений, смешанный с дымом и жжёной хвоей, густо насыщал воздух.