В просторном мире - Никулин Михаил Андреевич. Страница 33

2. На Миусе

В Иловской, переправившись через Дон, Иван Никитич получил от паромщика записку, в которой Василий Александрович писал ему: «Мы с майором Захаровым и с другими товарищами обсудили ваше положение: низом гнать стадо не безопасно, через самбекские высоты — тем более нельзя… Придется вам сделать крюк: пойти в обход через Желтый Лог. Кстати, я буду там на строительстве железнодорожного моста. Обязательно найдите меня. Стоянку сделаете на ферме колхоза „Передовик“. Об этом я заранее договорюсь с председателем колхоза. Коровник у них уцелел, а коровами еще не обзавелись. По-товарищески жму вам и вашим помощникам руку. Оставляю свежие газеты, хотя не уверен, что найдете время их прочитать».

Переночевав в Иловской, Иван Никитич, Миша и Гаврик ранним утром вывели стадо на холмистый гребень правобережья. Здесь они заметили, что ветер, унявшись, менял направление. К половине дня проселок, которым они шли, взобрался на сивый холм и, перешагнув через него, неожиданно завилял, будто испугавшись грейдера, в который ему надо было влиться, как ручью в речку.

В отличие от проселочного запустения и глухоты на грейдере чувствовалась напряженная жизнь. На запад бежали военные грузовые «ЗИСы» с кладью. В иных машинах бронзовой накипью сверкала копченая рыба: донской лещ, тарань… В других по дну кузовов танцевали маленькие бочонки. Что в этих бочонках была донская селедка, об этом старый плотник, Миша и Гаврик безошибочно узнавали по остро щекочущему запаху.

— Товарищ Опенкин! Иван Никитич! Вот и встретились! Заворачивайте к нам!

По мягкой усмешке, появившейся на морщинистом лице старого плотника, ребята догадались, что он уже знал человека, кричавшего ему из бурьянов; под бугорком в нескольких шагах от этого человека стоял легковой «газик».

— Это же и есть Василий Александрович! Отгоните коров от грейдера, спутайте их и подходите поближе! — ускоряя шаг, звал ребят Иван Никитич.

Миша и Гаврик не спешили к курганчику. Они знали, кто такой Василий Александрович. Вспомнив, как дед готовился к встрече с секретарем Целинского райкома, они стали осматривать друг друга.

— Гаврик, у меня сзади шинель не измята? — спросил Миша.

Гаврик дважды обошел его и дважды поправил складки шинели под хлястиком.

Затем уже Миша, осматривая Гаврика, снял с его полушубка колючие листья засохшего осота.

…Василий Александрович показался ребятам вначале человеком строгим. Крупное выбритое лицо его, стянутые к носу густые черные брови выражали недовольство, когда он говорил стоящему рядом Ивану Никитичу:

— Они каждый раз твердили району: я могу, мы можем помочь, можем помочь немного этим и немного тем… А чем колхозники могут помочь? — спрашиваем. Что вы все «якаете»? Что вы отгораживаете колхозников от таких больших задач, как шефская помощь?

Возмущаясь, Василий Александрович посматривал через плечо, и ребятам показалось, что тот, кого он ругает, стоит за бугорком. Но за бугорком никого не мыло, и ребята, поздоровавшись, присели в стороне на траву.

— И мы, Иван Никитич, решили эту перегородку снять. Перенести обсуждение шефского вопроса в колхозы. И доказали «якающим», как умеют советские люди помогать своим товарищам, — продолжал Василий Александрович.

Из дальнейшего рассказа Василия Александровича Миша и Гаврик узнали, как после собрания колхозные шефы организовывали обозы…

Поднялось все село: застучали топоры, молотки, засвистали пилы. Из своих дворов на бригадный люди несли кто лист железа, кто доску, дверь, раму. Тут же кричали связанные гуси и куры. Стемнело… Ночь — не помеха.

Слушая этот рассказ, Миша и Гаврик вспомнили, что так же вот и целинский секретарь райкома организовывал для них шефскую помощь. Он тоже не спал и утром выехал посмотреть, все ли сделано как нужно… И теперь, независимо от того, сердился ли Василий Александрович или улыбался, он им все равно нравился. Им уже нравился теперь и его потрепанный «газик» с ободранным кузовом. Впервые внимательно взглянув на «газик», ребята заметили, что из-под откинутого капота вытянулась нога шофера. Самого же шофера почти не было видно, и ребятам весело было смотреть, как нога его в рыжем сапоге штопором вертелась в воздухе.

— Володя, что-то обоз не показывается на грейдере! — громко сказал Василий Александрович, оборачиваясь к машине.

Из-под капота послышался молодой голос:

— Василий Александрович, не беспокойтесь! Пока я своей старушке подправлю здоровье, он подъедет. Эту ж старушку забраковали фронтовики. А там знают, что забраковать. У нее к чему ни притронься, все болит!

Миша и Гаврик переглянулись и согласились, что шофер шутлив и находчив.

— Подойдем к нему? — вставая, сказал Гаврик.

— Может быть, ключ, молот, швайку надо принести из кабины? — подсказал Миша.

Ребята, наверное, договорились бы, чем и как надо помочь шоферу, и, наверное, пошли бы помогать ему, как они не раз помогали и трактористам и шоферам, но до кургана с холодной ветровой струей донеслась песня. В ней переплетались простуженные женские голоса с певучими трелями баяна. Василий Александрович и Иван Никитич вытянулись. Ребята догадались, что с бугорка они уже видят появившийся на грейдере обоз.

Скоро обоз стал виден и ребятам. Встречные грузовики давали ему дорогу. Мише и Гаврику казалось, что обоз двигается очень быстро, так как им приходилось то и дело отлучаться и подворачивать разбредавшихся коров. Они видели, что старый плотник, жуя морщинистые губы, считал подводы. А Василий Александрович, уже подсчитав их, гордо говорил:

— Вот посмотрите, что сделали люди от всего сердца!

Шофер на секунду высовывал из-под капота курчавую голову и, вытирая вспотевшие, запачканные маслом щеки, сожалеючи говорил:

— Из-за этой машины много хорошего не увидишь.

Переднюю подводу с развевавшимся над ней флагом везли рыжие, хорошо вычищенные кони. В этой подводе густо сидели колхозницы и баянист. На следующих подводах лежали доски, железо, бревна.

А на последней стояли плетеные садки.

— Миша, погляди, погляди, — гусак из садка голову высунул!

— Гаврик, да там есть и куры!

Иван Никитич, восхищаясь, сказал:

— Хорошо, душевно организовано. Даже в гривы и в упряжь нашли время вплести красные ленточки!

— Ага! Заметили! — услышали ребята торжествующий голос Василия Александровича и увидели, как он, сдвинув овчинную шапку, расставил ноги, как рыбак в лодке, и стал рассказывать:

— На райисполкоме некоторые товарищи были против ленточек. Люди, говорили, пока еще под землей живут, а мы к ним с баяном и с ленточками… А мой земляк, рыбак, поддержал меня. Он сказал: и баян нужен и ленточки. Если помогать, мол, так помогать весело.

— А как зовут рыбака этого? — спросил Иван Никитич.

…Сидевшие на передней подводе обоза уже заметили Василия Александровича. Они стали махать задним, подводчикам, чтоб забирали влево. Обоз круто повернул, беря направление на холмик, на котором стояли Василий Александрович и Иван Никитич.

— Василий Александрович, а мы думали, что вы зоревать уехали.

— На заре лучшие сны снятся! — громко и шутливо заговорили колхозницы, вылезая из передней остановившейся подводы.

— Кто это «мы»? — прихрамывающей походкой обходя лошадей справа, спрашивал баянист. — Я ж вам говорил, что Василий Александрович откуда-нибудь сбоку наперерез выскочит! Так оно и случилось! — и, гордо поправляя висевший на плече баян, он присоединился к людям, обступившим секретаря райкома.

Ребята видели, как Василий Александрович, здороваясь, почти каждого называл по фамилии и разговаривал с колхозниками так же просто, как просто разговаривали с ним колхозники.

— Товарищ Коптева, я обязательно учту, что на заре самые лучшие сны снятся! А вам, товарищ Беланов, надо было спорить с ними на что-нибудь существенное. Не догадались? Жалко, — сочувственно улыбался он, медленно проходя со всеми мимо подвод обоза. Он только не спешил ответить суховатому человеку с подстриженными усиками, с бегающими глазами, одетому в поддевку с косыми накладными карманами, из которых он почти не вытаскивал рук.