В просторном мире - Никулин Михаил Андреевич. Страница 34

— Василий Александрович, мы, значит, везем… Василий Александрович, я старался сделать, как указывали, чтоб деревянного стройматериала было больше. Товарищи, тише! Я ж хочу доложить…

— Товарищ Тартакин, а мы же вот идем и смотрим. Докладывать не стоит, — ответил Василий Александрович и, поддерживая чей-то веселый разговор, пошел дальше.

Миша и Гаврик побежали согнать коров и телят, которые успели разбрестись в разные стороны. Они вернулись, когда Василий Александрович и колхозники, осмотрев обоз, снова собрались около передней подводы и слушали секретаря райкома. Он говорил негромко, неторопливо, как говорят с людьми своими, близкими. Говорил коротко и просто.

— …От райкома большевистской партии спасибо вам, товарищи, за все, что собрали для колхозников, больше вас пострадавших от войны. Спасибо за любовную организацию и в существенном и в мелочах. Спасибо за товарищеское единодушие, за хорошее настроение, с каким помогаете.

Василий Александрович замолчал. По лицу его заметно было, что он собирался сказать еще что-то, такое же простое и короткое. Мысль его неожиданно остановилась на чем-то веселом: большое лицо заулыбалось, округлые глаза засветились.

— А и в самом деле обоз готовили с хорошим настроением.. — И вдруг он остановил себя, решительным движением достал из кармана газету.

— Спрашивается: а почему нам не быть веселыми, если, слушайте вот, товарищи, как наша армия, освобождая родную землю, сбрасывает фашистов в Днепр и гонит дальше..

К ребятам тихо подошел шофер и зашептал, вручая им ведро:

— Товарищи шефы, пожалуйста, из той вон глинистой ямы принесите хоть полведерка воды: немного подолью в радиатор и руки помою.

…Захватив ведро, Миша и Гаврик убежали за водой. Возвращаясь из глинистой ямы, они увидели, что обоз стоял на прежнем месте. Около передней подводы, где развевался флаг, было людно и весело: баянист играл плясовую, а колхозницы танцевали.

Василий Александрович, стоявший здесь вместе с Иваном Никитичем, от души поощрял:

— Товарищи, хорошо вы пляшете! Просто хорошо!

Протеснившись к самому кругу, Миша и Гаврик увидели, как одна из колхозниц, подтягивая широкий ремень на ватной кофточке, шутливо крикнула, кивнув в сторону секретаря райкома:

— Василий Александрович, «хорошо» чужими ногами не считается! А своими ногами считается! Вот так! — и, перехватив себя руками в поясе, подскочила, ударила каблук о каблук и завертелась около самого баяниста.

— Кто сказал, что «хорошо чужими ногами»? — услышали ребята допытывающийся голос Василия Александровича.

— Кто знал, тот и сказал! — отвечала ему колхозница, зазывно приглашая подруг: — Бабочки, давайте пополнение, чтобы шире круг!

Миша и Гаврик, теснимые назад, помня, что позади они оставили ведро с водой, опасливо поглядывали друг на друга. Танцующих в кругу становилось все больше.

— Может, скоренько отнесем ведро шоферу и вернемся? — прошептал Миша.

— Как хочешь, — схитрил Гаврик.

Миша тоже не мог решиться уйти отсюда: он видел, что Василий Александрович, продолжая настойчиво допытываться, «кто сказал, что хорошо чужими ногами», выходил на круг.

— Василий Александрович, по такому делу пиджачок придется снять. Мешает развернуться! Бросайте мне его на руки! С большой охотой подержу! — услышали ребята голос Ивана Никитича.

Круг стал расширяться, и вдруг под чьими-то ногами хлюпнула вода и зазвенело ведро.

— Слышал? — спросил Миша Гаврика и с беспечным весельем добавил: — Гаврик, шире круг!

— Миша, так мы ж потом можем десять раз сбегать за этой водой! — ответил Гаврик, ноне во-время, потому что шофер, взяв его легонько за локоть, сказал:

— Товарищ шеф, слышал я по голосу, что мое ведро где-то зазвенело. Найди ею, пожалуйста, а уж за водой, видать, я сам схожу. Шефы, должно быть, разные бывают, — и, распорядившись, чтобы Гаврик принес ему ведро к машине, удалился.

— Миша, что будем делать? — опросил посрамленный Гаврик.

— Плясать, — сердито вытаскивая из толпы Гаврика за полушубок, ответил Миша.

Схватив валявшееся ведро, Миша и Гаврик, стараясь не попасться на глаза шоферу, опять побежали к глинистой яме. Как ни торопились они вернуться и еще посмотреть на танцующих, но опоздали. С пригорка им стало видно, что обоз уже на сотню метров отъехал от того места, где недавно было весело и людно. Остались только Иван Никитич, Василий Александрович, колхозница Коптева, что бойчей других танцовала, и Тартакин.

Он стоял в стороне, засунув руки в карманы. Ребята обратили внимание, что Тартакин и теперь был таким же скучным, каким он был тогда, когда все веселились и плясали.

Василий Александрович, Иван Никитич и Коптева сейчас смеялись, глядя на то, как четверо колхозниц, отделившись от обоза, гонялись за белым петушком и золотистой курочкой, которые ухитрились выскочить из садка и быстро убегали от обоза.

— Так можно и кур проплясать!

— А ты пляши в другой раз с оглядкой! — смеялись колхозницы.

Ка-гай! Ка-гай! — откуда-то из-за холма кричал гусь.

Мише и Гаврику гусиный крик «ка-гай! ка-гай!» показался очень похожим на «ка-тай! ка-тай!». Получалось, что гусь ободрял убегающих петушка и курочку. Наверное, нечто похожее представилось и Василию Александровичу.

— Товарищи, прошу, не надо больше! — шутливо погрозил он смеющимся ребятам. И, будто сейчас только угадывая, что это были Миша и Гаврик, кинулся к ним, обнял и, заглядывая в глаза то одному, то другому, говорил:

— Друзья мои, а ведь степь и черная буря уже остались позади! Теперь-то ясно, что таким товарищам, как вы, можно поручить и более ответственное дело. И мы уже договорились с Иваном Никитичем, что такое дело вы получите сейчас.

…Когда Миша и Гаврик, вручив шоферу ведро с водой, повернулись, чтобы незаметно взглянуть на Василия Александровича, к их удивлению, он уже сидел в кабине «газика» и что-то писал. Отрываясь от страниц блокнота, он через открытую дверцу разговаривал с Тартакиным.

— Жгите сорняки! Ведь они мешают и минерам и трактористам! Жгите, пока они сухие, пока не пошли дожди! — говорил он.

Миша и Гаврик заметили, что Василий Александрович стал снова похожим на того Василия Александровича, что ругал «якающих», и косо поглядывал через плечо. И снова Тартакин, слушая секретаря райкома, смотрел куда-то в сторону. Казалось, что окружающее его мало интересовало, а то, что говорили ему, было для него не ново.

— На двенадцатый километр железной дороги почему не послали людей в помощь ремонтникам? — спросил Василий Александрович.

— Район не давал такого распоряжения, — удивленно повел плечом Тартакин.

— Товарищ Опенкин, — обратился секретарь райкома к старому плотнику, — у этого председателя и его заместителя носы всегда повернуты в одну сторону: раз указаний из района нет — значит, можно ничего не делать. Двенадцатый километр у них под боком. Там нужна срочная помощь ремонтникам, чтобы быстрей исправить железную дорогу, а они объезжают его, как вражескую засаду.

Иван Никитич кашлянул, но ничего не ответил.

— Колхозу спасибо за обоз, — смягчаясь, проговорил секретарь райкома.

— А председателю? — скупо усмехнулся Тартакин.

— Воздержусь, — ответил Василий Александрович и опять стал писать в блокноте.

— Я знал, что воздержитесь. Даже когда мы на райисполкоме бьем фактически — отчитываемся по мероприятиям…

Выговаривая слово «мероприятия», он поворочал в своих карманах туго сжатыми кулаками.

Василий Александрович продолжал писать, а Тартакин скучно говорил ему:

— Ваше указание — в три дня собрать для пострадавших от войны трактор — мы выполнили… До срока выполнили ваше заданье по саженцам для разоренных войной. Фактического не переспоришь. Как энтузиасты, мы с заместителем все время наступали на пятки — он тракторной бригаде, а я садоводческой.

Василий Александрович медленно повернул голову, чтобы лучше видеть стоящего сзади Ивана Никитича, и спросил его: