Самая высокая лестница (сборник) - Яковлев Юрий Яковлевич. Страница 27

— Может быть, ты сама недолюбливаешь Ингу? — спросил Арунас и внимательно посмотрел в глаза Гедре.

— Я расположена к ней. Но у меня не хватает сил. Мне кажется, я бьюсь о каменную стену. Она смотрит на меня враждебно. Лучше мне уйти… пока не поздно.

— Поздно! — Арунас встал, и в купе сразу стало тесно. — Всё дело в том, что твоя роль началась задолго до сценария. Сценарий — продолжение, а начало ты должна придумать сама.

— Сама?! — Гедра растерянно посмотрела на режиссёра.

В купе стало тихо.

— Ты помнишь, как твоя мать вернулась с фронта? — спросил Арунас, задумчиво глядя в окно.

— Помню. Я не узнала её. И заплакала.

— Может быть, Инга тоже ещё не узнала тебя?

Гедра вопросительно посмотрела на режиссёра. Но тот больше ничего не сказал. Вышел из купе и плотно закрыл за собой дверь. Гедра уронила голову на грудь. В слишком далёкое путешествие посылал её Арунас на поезде, который отходит и тут же возвращается…

Когда мама вернулась с войны, Гедре было четыре года и она жила у тёти Ирены. Она совсем забыла про маму, когда в дом, опираясь на палку, вошла чужая женщина, похожая на солдата. Она прижала Гедру к колючей шинели. Гедра вырвалась, заплакала и побежала к тёте Ирене искать защиты. Она так и не подошла к женщине-солдату.

Но когда мама, сломленная усталостью, прилегла на диван и уснула, маленькая Гедра опасливо приблизилась к ней и стала разглядывать спящую. Она коснулась ладонью коротко подстриженных волос, погладила грубую мужскую рубашку с завязочками на груди. Вдруг мама стала тихо плакать. Тихо всхлипывая, она плакала во сне. Наверное, ей приснилось что- то страшное. Маленькая Гедра растерялась, не могла взять в толк, что делать. Потом она села рядом и стала нашёптывать: «Не бойся, я с тобой. Не плачь…» Голос девочки проникал в глубины сна, и незнакомая мама перестала всхлипывать, затихла. Маленькая Гедра почувствовала усталость. Приклонила голову к подушке и накрылась шинелью.

Шинель покалывала щёку, как сухая травинка, и от неё пахло перегретым на солнце сеном. От этого тепла в сердце Гедры неожиданно оттаял, забился серебряный родник дочерней любви, и она крепко прижалась к плечу матери. И так они спали, накрывшись одной шинелью…

Вагон качнуло. Поезд медленно пополз на своё рабочее место. Гедра очнулась и посмотрела в окно. Ей показалось, что она возвращается в родной город после долгого отсутствия.

В этот день на дома упала огромная серая сеть мглы, и город замер в ожидании снега или дождя. Гедра вышла из ворот студии и увидела впереди знакомую фигурку девочки. Инга шла, временами подпрыгивая на своих тонких ножках. Гедра окликнула её. Инга остановилась.

— Холодно! — сказала Гедра. — Сейчас бы посидеть у горячего очага. Чтобы трещали поленья…

Инга с любопытством посмотрела на Гедру.

— У нас паровое отопление, — сказала она.

— А я знаю одно место, где топится очаг! Зайдём?

Инга пожала плечами.

— Я бы позвала тебя к себе, — сказала актриса, — но у меня мама болеет.

— Что у неё болит?

— Старая рана. Она на войне была санитаркой.

— Разве у санитарок бывают раны? — спросила Инга и посмотрела на свою спутницу.

— Пуля не разбирает, кто солдат, кто санитар.

— Почему?

Гедра пожала плечами.

Кафе находилось в подвале, и там горел очаг. Весело постреливали высокие сырые поленья. Пламя то взбиралось вверх, то сбегало вниз. От огня шёл плотный жар и приятно пахло дымом. Очаг напомнил Инге бабушкин дом в деревне. Там была большая печь. Даже когда она не топилась, от неё пахло дымком.

— Нравится? — спросила Гедра.

Инга кивнула головой. Они устроились напротив очага. Гедра заказала кофе. Неожиданно она попросила Ингу:

— Расскажи мне о своей маме.

Девочка испуганно посмотрела на Гедру, и глаза её потемнели.

— Зачем? — спросила она. В голосе звучали нотки тревоги.

— Я хочу всё знать о тебе и твоих близких.

— Я лучше расскажу о папе, — сказала девочка. — Мой папа очень интересный человек — он лечит коров и собак. Однажды ему привели больного львёнка. И представьте — он вылечил! Хотя никогда раньше не лечил львят. Интересно?

— Очень. Но я прошу тебя…

— Рассказать, как папа познакомился с мамой? Это тоже очень интересно. У мамы была кошка Флора. Эта кошка упала с балкона. И ей было плохо… Не интересно?.. И вот мама пришла с кошкой к ветеринару. Ветеринар лечил корову. Он сказал маме: «Мне не до кошки!» — «Я буду ждать!» — сказала мама. «Вам долго придётся ждать! — сердито сказал ветеринар. — Я провожусь до ночи». — «Я буду ждать до ночи!» — сказала мама… Не интересно? Ночью он освободился. Мама всё ждала. Он посмотрел на маму и вдруг заметил, что мама красивая. И он всё смотрел и смотрел на маму. А она сказала: «Что вы смотрите на меня? Вы смотрите на кошку». И тогда…

Инга вдруг замолчала и внимательно посмотрела на Гедру.

— Что тогда, Инга?

— И тогда они поженились… На днях папа спас собаку. Её звали Веста… Расскажите о своей маме-санитарке.

— Ты когда-нибудь зайдёшь ко мне, и она сама всё расскажет.

— Когда твоя мама поправится, ты будешь очень счастливой, — задумчиво сказала Инга.

— Она никогда не поправится.

Инга вопросительно посмотрела на артистку. Но промолчала.

Родился месяц. Он лежал на спине, задрав острый носик вверх, и над ним, как побрякушка, сверкала звёздочка. Месяц был тоненький и хрупкий. И чтобы не было жёстко, ему под голову легла тучка. Инга стояла посреди двора и рассматривала новорождённый месяц. Ей казалось, что если она крикнет, месяц отзовётся тоненьким голосом.

Потом она пришла домой и спросила папу:

— Почему в санитарок стреляют? Тех, кто лечит, нельзя трогать, иначе некому будет лечить.

— Ты правильно рассуждаешь, Инга, — после некоторого раздумья ответил отец. — Но в жизни бывает иначе. Сломя голову мчится самосвал. Асфальт мокрый. Шофёр тормозит. Машину заносит. А для самосвала «скорая помощь» как скорлупка.

— Как скорлупка? А на войне?

— На войне, дочка, у всех есть защита. У танков — броня, у пехоты — окоп, только у врачей и санитаров нет защиты. Белый халат и никакой брони.

— А пуля не разбирает, где боец, где санитар?

— Верно. Не разбирает.

— Всё равно я буду врачом, — сказала Инга. И, немного подумав, добавила: — Лучше бы маму ранили на войне…

— Почему? — Папа тревожно посмотрел на дочь.

— Она была бы раненой, но с нами. Понимаешь, папа?

Отец ничего не ответил. Он подумал, что, когда была война, маме было три годика и она не могла быть санитаркой. Но было бы хорошо, если бы она была с ними. Раненой, больной, лишь бы с ними…

Всё последующее время Инга продолжала думать о Гедриной маме, которая на войне была санитаркой. Инга представляла её в белом халатике и в белой косынке, идущей по полю навстречу фашистам. Она шла, а танки стреляли прямо в неё. У неё не было ни брони, ни окопа. Её ранили, а Ингина мама приехала за ней на «скорой помощи». Почему у врачей и санитаров нет никакой защиты? Почему для самосвала «скорая помощь» как скорлупка?

Инге вдруг стало жалко Гедру, словно на войне ранили её, а не её маму.

Потом Инга подумала, какая Гедра счастливая, раз у неё есть мама, пусть раненая.

Потом она подумала о молодом месяце. Наверное, когда он заснёт, то погаснет. И во всём мире станет темно. Без месяца.

В центре огромного павильона была построена декорация комнаты. В пустом, полутёмном пространстве комната казалась счастливым островком тепла и уюта. В комнате стояла нормальная мебель, на стенах желтели обои и висели фотографии в рамках. На столе стояла лампа. И хотя она не горела, в комнате было очень светло. Инге показалось, что это её комната сорвалась с места, перелетела через весь город и очутилась в центре огромного пространства. Инге захотелось войти в комнату, закрыть за собой дверь и остаться одной. И тогда вся эта непонятная суета останется там, снаружи. Будет тихо и покойно. Как дома.