Самая высокая лестница (сборник) - Яковлев Юрий Яковлевич. Страница 29
Но всё начиналось с точек.
Маленькая Инга любила поспать. Отец успевал уйти на работу, а она всё спала. И тогда мама будила её бабушкиной присказкой:
«Ранние птички зобик набивают, а поздние только глазки открывают…»
Инга была поздней птичкой.
Летом Инга с мамой уезжали к бабушке в деревню, на берег большого озера, в котором водились угри. Инга называла их ужами, а себя — Королевой ужей. Это мама рассказывала ей сказку про Королеву ужей. А маме когда-то рассказывала бабушка. Вообще жизнь в деревне во многом походила на сказку. В поле росла горящая трава — неопалимая купина, а под окном стояла берёза, которая ночью так сильно пахла молодой смолкой, что Инга находила её в темноте, по запаху.
Рядом с бабушкиным домом жил старый-старый плотник. Он учил Ингу пилить.
«Тяни пилу до конца, — приговаривал он, — чтоб все зубья сыты были».
Пила казалась Инге худой и голодной. И сколько ни пилила — никак не могла насытиться.
Ещё сосед-плотник любил приговаривать:
«Помирать буду — всем прощу. Только еловому сучку не прощу!»
«За что он так рассердился на еловый сучок?» — думала Инга.
В середине лета она с мамой ходила в поле слушать, как поёт рожь. Они ждали, когда поднимется ветер и каждый стебелёк превратится в струну. Струны-стебельки звенели тихо-тпхо…
Это было давно, но почему-то сегодня, шагая по тёмным осенним улицам, Инга вдруг вспомнила о той поре, когда она была Королевой ужей. Возвращаясь со съёмки усталая, она одновременно испытывала необъяснимое облегчение, почти радость. Она не помнила мрачного павильона, в котором собралось много людей. Перед её глазами стоял светлый островок — комната с жёлтыми обоями и фотографиями в рамках. На этом островке они были вдвоём: она и Гедра.
Как это получилось, что чужую женщину она назвала самым дорогим словом «мамите»? Как это слово слетело с её губ? Почему она не удержала его? Только бы отец не догадался о существовании Гедры! Когда Инга думала об этом, кровь приливала к лицу: девочка стыдилась робкого, необъяснимого чувства, которое проклюнулось в ней, как первая весенняя травка.
Надо поспеть домой раньше отца! Чтобы не смотреть ему в глаза. Чтобы не отвечать на его вопросы: «Где была? Что делала?»
Отца дома не оказалось, и Инга облегчённо вздохнула. Она скинула промокшие ботинки и надела мамины тапочки — нога у неё подросла, стала почти как мамина. Потом она открыла шкаф и увидела белый халат, который висел среди других маминых вещей. Инга вынула халат и осторожно надела его на себя. Халат доставал почти до пола, а из рукавов торчали только кончики пальцев. Инга посмотрелась в зеркало. И покраснела. Потом быстро сняла халат и пошла в ванную. Она развела в тазу мыльный порошок и опустила халат. Она стирала его очень бережно: не тёрла, а осторожно гладила ладошкой, словно боялась причинить ему боль.
За этим занятием застал её отец.
— Устроила стирку?
— Да. Я стираю мамин халат.
— Зачем? — Отец нахмурился.
— Просто так.
— Ну ладно, — сказал отец и пошёл к себе.
Все дни года делились на студии на съёмочные и несъёмочные. В дни съёмок студия преображалась, приходила в движение, напоминала аэродром в лётную погоду. «Внимание…»
К каждому съёмочному дню тщательно готовились, и каждый раз на съёмочной площадке возникали непредвиденные неприятности: у осветителей сгорал софит, ассистент оператора забывал нужный фильтр, в декорациях не закрывалась дверь, помреж заболевал гриппом… Но, несмотря ни на что, кино снималось! Загорался другой софит, появлялся фильтр, дверь становилась послушной, с лихорадкой на губах появлялся помощник режиссёра. Самолёт поднимался в небо!
Прошло два месяца с того дня, как на улице к Инге подскочила Кика и почти силой ввела её в таинственный мир кино. Теперь Инга уже не удивлялась, когда заставала в буфете белых генералов, мирно попивавших чаёк с красноармейцами, и мушкетёров, уписывающих сосиски. И вместе с тем Ингу совсем не занимала мысль, что через год можно будет купить билет за двадцать копеек и посмотреть на себя в кино. Нечто совсем иное влекло девочку к дверям киностудии.
Гедра. Это имя напоминало ей поющую рожь. Когда кажется, что, кроме тебя, никто в мире не слышит этих, едва уловимых звуков. Инга пыталась разобраться, прислушивалась к себе. Но слышала только, как поёт рожь, как звучит имя Гедры. Инге хотелось ещё хоть разочек прижаться лбом к её тёплому плечу. И тогда исчезнет тот день со стайкой девочек, бегущих между белых стволов…
Инга накрахмалила и выгладила белый халат. И он обрёл новизну и свежесть выпавшего за ночь снега.
Как-то вечером отец сказал:
— Скоро наступят зимние каникулы, и ты поедешь в деревню к бабушке.
Инга испуганно посмотрела на отца.
— Я не поеду…
— Это ещё почему? Будешь кататься на лыжах. А после бани будешь бросаться в пушистый снег.
— Нет, нет! Я буду занята!
— Чем же ты будешь занята?
Инга мучительно думала, что бы сказать отцу, чтобы он не настаивал на поездке к бабушке. Потом она придумала:
— У нас в школе спектакль! Понимаешь? Мы ставим пьесу.
— С белым халатом?
— С белым халатом, — ответила Инга. — Я его выстирала и накрахмалила.
Белый халат выручил её. Отец покачал головой и больше ничего не сказал. Весь вечер Инга исподволь поглядывала на отца. Но он больше не заговаривал о поездке к бабушке. Так всё хорошо получилось. Он забыл или ему самому не очень-то хотелось расставаться с Ингой.
Лёжа в постели, Инга долго не могла уснуть. Она думала о Гедре. Она видела её большие глаза, светлые волосы и родинку на левой щеке возле уха. Ах нет, родинка была не у Гедры, а у мамите… Как это она спутала!
На другой день перед съёмкой Инга протянула Гедре пакет.
— Что это? — спросила артистка.
— Это тебе… Возьми.
Артистка удивлённо посмотрела на девочку и неторопливо развернула пакет. В нём лежал аккуратно выглаженный белоснежный халат.
— Халат? — удивилась Гедра.
— Мамин, — сказала Инга. — Я, когда вырасту, буду его носить. А пока ты… Он не с чужого плеча.
Гедра взяла халат в руки и осторожно, словно боясь повредить, надела. Он пришёлся ей впору. В самый раз. Гедра скрестила руки и обняла себя за плечи, чтобы своим телом согреть принесённый с улицы халат.
— Тебе не жалко?
Инга ничего не ответила. Она сказала:
— Я пойду гримироваться. А то Арунас будет сердиться.
Она выбежала. А Гедра всё стояла посреди комнаты, обнимая себя за плечи. В таком положении её застал Арунас.
— Пора, пора, — сказал он. — Через десять минут…
— Войди в комнату и закрой дверь, — сказала Гедра. — Ты видишь, что на мне?
— Халат. — Режиссёр стал наматывать бородку на палец.
— Это халат Ингиной матери… Ты знаешь, что у неё нет матери?
— Нет?..
— Она сирота, — сказала Гедра. — У неё нет матери.
— Она сама сказала об этом?
Артистка покачала головой.
— Я смутно догадывалась, а когда Инга принесла мне халат матери…
— Я заметил, как она тянется к тебе. Но что будет потом? Ты думала об этом?
— Я не думала, — сказала Гедра. — Я боюсь думать.
— В плохих фильмах, — сказал Арунас, — папа женится на женщине, которую полюбила его дочь. Хеппи энд!
— Хеппи энд! Счастливый конец, — тихо повторила Гедра. — Но жизнь не похожа на плохие фильмы. Она интересней, хотя тяжелее.
— Инга любит тебя.
— Может быть, и я её люблю… как дочь…
— Вы не равны, Гедра, — сказал Арунас, пощипывая свою бородку. — У тебя может родиться дочь, а у неё мать уже никогда не появится.
— Но ведь я появилась, — прошептала Гедра. — Роль вышла из берегов.
— Вышла из берегов, — согласился Арунас.
Роль вышла из берегов, но наводнение наступило в тот момент, когда Инга совершенно случайно узнала, что по сценарию — а в кино всё делается по сценарию — Гедра должна будет умереть.