Ребята с нашего двора - Шим Эдуард Юрьевич. Страница 20

Милиционер осторожно вдвинулся в тупичок, пересчитал всех взглядом. Тронул козырек:

— Старшина Гребенкин. Что у вас тут?

— Горю вот, как ракета американская! — Дед съездил по шкафчику локтем. — Отпирай скорея! Позабыл эту цифирь!..

— Попрошу документы.

— Зачем еще?!

— Извините, но так положено.

Из глубинных пластов — под ватником и рубахами — дед выкопал поношенный паспорт с заломившимися уголками.

— На!.. Да не канителься, поезд ведь!..

Ногтем подцепляя странички, старшина исследовал паспорт от корочки до корочки. Приятно было смотреть на старшину. Сердце радовалось от его вежливости, воспитанности, внешнего вида. Форма так сидела на нем, что хоть сейчас на парад.

— Скорея ты!.. Завели манеру: то не сыскать никого, то чешутся заместо дела!

— Спокойнее, гражданин. Сами виноваты, а высказываетесь.

— Ну, мой грех, мой! Дак чего — в ногах валяться теперь? Отпирай, а то разнесу этот дот!

— Нехорошо, гражданин. Напрасно вы так. Это сделано для вашего удобства. Культура, порядок. Не надо в очереди время терять…

— Что ты мне библию читаешь?! — еще яростней вскинулся дед. — Твое дело — отпереть, и до свиданьица! Где ключи?!

Старшина выправил уголок на паспорте, вернул деду.

— Все сделаем, что положено.

— Дак валяй!..

— Сейф вскрывает механик. При свидетелях. Вы, гражданин, назовете свои вещи, а мы проверим. У нас ведь инструкция существует.

Дед ахнул:

— Столько еще мороки?!.

— А как вы думали?

— Упущу поезд, упущу ведь!

— Поедете следующим.

— Кабы я мог следующим-то — неужто кричал бы? Неужто перед тобой выплясывал бы?! Ну, шутник! Бежи за своим механиком! Чтоб через минуту здеся был!

Старшина еще раз обвел взглядом всех присутствующих.

— Дети — ваши?

— Ай не видишь: вылитые мои!

Вера улыбнулась:

— Мы просто так. Мы помочь хотели.

— Прошу без меня ничего не предпринимать! — сказал старшина, поворачиваясь по-строевому.

Малиновые подковки прозвенели за шкафчиками, обозначая каждый размеренный шаг старшины.

— Во народ! — потрясенно произнес дед. — Эх, кабы время было, я б их тут перевернул кверху воронками! Глядите: не может он бегом, малокровный! Ему — что на этот поезд, что на другой пихнуть. А я телеграмму отбил, опоздаю — дым коромыслом взовьется!

Вера смотрела на деда, поправляя волосы растопыренной пятерней. Улыбалась. Дед чем-то ей нравился — это было заметно.

— Вы когда этот шкаф закрывали? — спросила она. — Вчера?

— Утром, чтоб ему треснуть!

— Как это было?

— Чего — как?! Сломя голову было! Время — в обрез, соскочил с поезда, несуся на телеграф. Да по лестницам этим! Да с чемоданом! Все руки пообрывал! Вот на обратном-то пути и соблазнился: гляжу — конура эта собачья нарастопашку!

— Ага, ага… Сначала, значит, вы телеграмму отправили. А сможете вспомнить — как вы ее отправили?

— Опять — как?!

— Ну, постарайтесь подробно: заполнили бланк, подошли к окошечку… А потом?

— Да что ты ко мне привязалась-то? — замученно спросил дед. — Али я дикий? Задом наперед телеграмму отбиваю?

— Не в этом дело, господи! Нечего тут обижаться! Просто попытайтесь вспомнить!.. — Вера говорила все настойчивей.

— У меня одно в голове! — закричал дед. — Беги да ложись под поезд!

— Как не стыдно!

— Чего-о?!

— Конечно! Как не стыдно — панику тут устраивать! Вспоминайте!.. — Вера обернулась к мальчишкам: — И вы не торчите столбами, думайте! Ну? У кого «ай-кью» выше?

— «Ай» чего? — спросил дед.

— «Ай-кью»!

— Это еще что такое?!

— Коэффициент умственного развития!

У деда брови полезли под шапку.

— Мать честная!.. — проговорил он. — Ну, тогда само собой. Тогда помирать рано. Напрягай, ребяты, коэффициент!

Вера не смогла на него больше сердиться — рассмеялась. Отличный был дед, честное слово. Даже ругаться с ним было интересно.

— Ладно, — сказала она. — Сейчас напряжем. Не помните, сколько вы за телеграмму уплатили?

— Кабы знать — навек затвердил бы. Рупь с копейками.

— Сдачу вам сдали?

— Сдачу?!

Дед переспросил это — и вдруг распрямился и тихонечко замычал, застонал, будто язык прикусивши. Разбойничьи его глаза, мерцавшие как темная торфяная вода, сделались пусты и бессмысленны. Целую минуту, не меньше, он переживал какое-то потрясение, отключившее его от окружающего мира.

Потом дед запустил руку под ватник и рубахи, судорожно там закопался. Извлек из тайных глубин какие-то затертые бумажки, ключик на веревочке, страшных размеров пуговицу. И в довершение — три лотерейных билета, совсем чистых и свеженьких.

— Вот… — произнес он, словно вполголоса «ура» крикнул. — Вот они!.. Как же я не вспомнил-то?! Ну, старый я пень! Ну, чурка осиновая!! Ребяты, отоприте-ка… У меня аж в глазах черно!

А они еще не понимали ничего, даже Вера не догадывалась — тупо смотрела на розовенькие, в разводах, билетики.

— Здеся номер-то! — загремел дед. — С билета он взятый! Всучили мне лотерею, сдачи на телеграфе не было! А я и забыл про них, затолкал поглубже в карман — и забыл! До выигрыша не вспомнил бы!

Сережка и Павлик выхватили у него билеты, сунулись к шкафчику. Сверяясь с цифрами серии, ошибаясь от спешки, защелкали ребристыми черными кнопками.

— Ну, девка!.. — сказал дед и ткнул ее в плечо. — В министрах тебе заседать! Удивила!.. Поспею ведь теперь, ей-богу! Настигну поезд! А напоследок вот чего: эти билеты — чтоб им в печке сгореть! — забирайте себе как премию! По штуке на нос!

— И не вздумайте, — отказалась Вера. — Еще чего!

— Награждаю! Не спорь!!

— А вдруг выигрыш там? Автомобиль «волга»?

— Дак что — спохвачусь? Пожалею? И-и, милая, я тебе автобазу цельную не пожалел бы! Эй, там!.. Ребяты!.. Не кувыркайте вы чемодан, лешаки!!

Сережка и Павлик уже открыли дверцу шкафчика и теперь вдвоем вытягивали фанерный, обтянутый драною клеенкой чемодан. Наверное, когда дед сотрясал шкафы, чемодан завалился набок, его покоробленная крышка отомкнулась. И на железное дно шкафчика, до блеска натертое тысячами узлов и сумок, просыпались комья глины.

Этой глиной чемодан был набит доверху. Отдельные ее комья запакованы были в оберточную бумагу, в тряпки, в пленку, но добрая половина лежала просто так, навалом. К глине пристали желтые листики, мусор. Ничего не скажешь — ценнейший груз транспортировал дед. Стоило переживать и кипятиться…

— Не кувыркайте!!. — Дед растолкал Сережку и Павлика, присел перед чемоданом и широкой ладонью, как черпаком, принялся тщательно собирать глину. — Эдак и не довезешь… Р-размазали бутерброд!! Сколь времени-то на казенных?

— Без пяти, — сказал Сережка.

— Рысью надо, рысью!.. — Дед прижал крышку коленом, в чемодане чавкнуло и запищало. — Прощайте, ребяты. Малокровному скажите: пусть шибче бегает! Инструкция хилая!.. Мне бы лишний часок — я бы навел здесь порядки!..

— Я помогу тащить, — сказал Сережка.

— Пупок не развяжется? Впрягайся тогда. Да сбоку, сбоку держись, а то стопчу еще ненароком!..

Дед рывком оторвал от пола чемодан. Сережка схватился за скрипящую ручку с другой стороны — сопя, как борцы, они выбрались из тупичка, побежали по мраморным плитам, приседая и оскальзываясь.

— Где дорога-то? — кричал дед. — Сюды, что ли?.. Как в норе кротовьей: кругом отнорки!

Павлик отряхнул куртку, вынул носовой платок, послюнил и стал вытирать замазанные глиной пальцы. Глина была въедливая, под стать владельцу. Вытрешь — а она опять проступает.

— Лихо у тебя получилось! — сказал он Вере.

— Да ну… Случайно вышло. Я сама не ожидала.

— Нет, лихо! Прямо потрясла логикой — где, что, когда?.. Все подробности! Мне и в голову бы не стукнуло — про эту сдачу спросить.

— Это не логика, — сказала Вера.