Дети с Горластой улицы - Линдгрен Астрид. Страница 5

– Вы действительно выходите на этой остановке? – спросила она у нас.

– Действительно! – хором ответили мы. Ведь мы в самом деле хотели выйти, правда, собирались потом вернуться обратно.

Мы пошли вдоль перрона к концу поезда, и тут поезд медленно тронулся, но мы всё же успели вскочить в последний вагон и через весь состав дошли до своего купе. А в это время наша мама разговаривала с той тётенькой, которая помогла нам открыть дверь. Рядом с ними стоял проводник.

– Сейчас же остановите поезд! – требовала мама. – Мои дети остались на перроне!

Но тут как раз подоспели мы, и Юнас сказал:

– Не волнуйся, мамочка, мы успели сесть в поезд!

Тогда мама заплакала, а проводник и тётенька стали нас бранить. Хотя непонятно, почему нас бранила эта тётенька? Разве она не сама помогла нам открыть дверь?

– Сейчас же отправляйтесь в купе к Лотте и только попробуйте ещё раз выйти оттуда! – строго сказала нам мама.

Мы вошли в купе, но Лотты там не оказалось. Мама опять чуть было не расплакалась. И мы все принялись искать Лотту. В конце концов мы её нашли – она была в дальнем купе, где занимала разговором сидящих там пассажиров.

– С нами едет дядя с бородавкой на подбородке, – услышали мы Лоттин голосок, – но он даже не знает, что она у него есть.

Тут мама взяла Лотту за руку и отвела её в наше купе. И мы сидели там тихо-тихо, как мышки, потому что мама ужасно рассердилась и сказала, что легче уследить за стадом взбесившихся телят, чем за её тремя детьми.

Это напомнило мне, что уже совсем скоро я увижу настоящих телят, и я ужасно обрадовалась.

Дедушка с бабушкой стояли на веранде, когда мы подошли к их дому. Пёсик Лука лаял и прыгал вокруг нас, и в саду пахло летом.

– Внучата мои золотые, приехали наконец, – сказала бабушка.

– Золотые… Что верно, то верно, – согласилась с бабушкой мама.

– Завтра я вас покатаю на Буланке, – пообещал дедушка.

– Идёмте со мной на гумно, я покажу вам, какие котятки народились у нашей Мурки, – позвала нас с собой бабушка.

Но Лотту интересовало совсем другое, и она потянула бабушку за фартук.

– Бабушка, а у тебя в буфете ещё остались карамельки? – спросила она.

– Может, и остались, – улыбнулась бабушка. – Думаю, несколько штучек мы там отыщем.

Вот теперь-то я наконец почувствовала, что мы действительно приехали к дедушке с бабушкой.

Лотта говорит плохие слова

У дедушки с бабушкой нам всегда весело. Вы только представьте: на большом дереве, что растёт у них в саду, наверху сооружено что-то вроде терраски. Высоко-высоко.

Туда ведёт лесенка, и когда поднимешься по ней, попадаешь как раз на терраску. Там стоит стол со скамейками, а к террасе приделаны перила, чтобы никто не упал вниз. Бабушка называет эту терраску Зелёной беседкой. Из всех мест, где мне приходилось есть, мне больше всего нравятся те, что расположены на деревьях.

В первое же утро, как только мы проснулись, Юнас попросил у бабушки:

– Бабушка, а давай сразу договоримся: завтракать, обедать и ужинать мы будем в Зелёной беседке!

– А как думаешь, что на это скажет наша Майкен, которой три раза в день придётся подниматься с едой по шаткой лесенке? – спросила бабушка.

– Я скажу: «Ни за что!» – заявила Майкен.

Майкен – это бабушкина работница. Она очень добрая, но есть на деревьях не любит.

– Но, бабушка, мы можем сами носить еду в Зелёную беседку! – сказала я.

– А то мы на тебя рассердимся! – вмешалась Лотта. Она хитрая и иногда встревает очень кстати.

Тогда бабушка сказала, что не хочет, чтобы Лотта на неё сердилась, и разрешила нам взять блины в Зелёную беседку.

Она напекла блинов так много, положила их в корзинку вместе с мешочком с сахаром и мисочкой с вареньем, а ещё дала нам с собой тарелки, вилки, бутылку молока и три пластмассовых кружки.

И мы полезли на дерево. Сначала Юнас с корзинкой, потом я, а за нами Лотта.

– Если Юнас уронит корзинку, я буду смеяться, – сказала Лотта.

Но Юнас корзинку не уронил, и мы накрыли на стол, уселись на скамейки и принялись за блины с сахаром и вареньем, запивая их молоком. А вокруг нас шелестели листья. Блинов было так много, что Лотта не смогла справиться со своей порцией, и тогда она развесила оставшиеся блины на ветки.

– Я играю, как будто это листья! – сказала она.

Когда налетал ветер, блины качались на ветках и выглядели совсем как настоящие листья.

– Смотри, как бы мама не узнала о твоих листьях! – сказала я Лотте.

Но Лотта не обратила на мои слова никакого внимания. Она не спускала глаз со своих блинов и пела песенку, которую обычно напевал наш папа. Песенка начинается так: «Как славно шелестит листва!»

Однако вскоре Лотте снова захотелось есть, и она откусила по кусочку от каждого блина. Теперь на дереве висели уже не целые блины, а только их половинки.

– Я маленький ягнёнок и ем листья с деревьев, – объяснила Лотта свой поступок.

Неожиданно на ветку села птичка, и Лотта сказала ей:

– Ты можешь есть мои блины, если хочешь, тебе можно, а вот Юнасу и Миа-Марии нельзя. – Хотя птичка вовсе и не собиралась есть Лоттины блины.

А вот мы с Юнасом от них не отказались бы. Тогда я протянула к Лотте руку и жалобным голосом пропела:

– Подайте Христа ради на пропитание! – И Лотта дала мне надкусанный блин.

Я посыпала его сахаром, намазала вареньем и съела. Он был очень вкусный, хоть и надкусанный. Тогда Юнас тоже попросил: «Подайте Христа ради на пропитание!» – и тоже получил блин, потому что Лотте это казалось смешным. А когда мы съели все её блины, она сказала:

– Блинные листья кончились. Теперь вы должны есть настоящие!

Она нарвала целую пригоршню зелёных листьев и потребовала, чтобы мы их съели. Но мы с Юнасом сказали, что уже сыты.

– С сахаром и вареньем это будет очень вкусно, – рассудила Лотта, посыпала лист сахарным песком, намазала вареньем и съела.

– Смотри, не проглоти вместе с ним червяка! – предостерёг её Юнас.

– Пусть червяк сам за собой смотрит, я ему не нянька, – ответила Лотта.

«Эта девочка за словом в карман не лезет», – всегда говорит мама.

На другой день было воскресенье, и на обед у нас была салака и рыбные тефтели, которых Лотта терпеть не может. Погода стояла хорошая, а в хорошую погоду бабушка с дедушкой всегда обедают в саду под большим деревом. Мы все собрались вокруг стола – дедушка, бабушка, мама, Юнас и я. А Лотта играла с кошкой и к нам даже не подошла, хотя мама звала её несколько раз. В конце концов она соизволила подойти, но, увидев, что мы едим салаку, сказала:

– Фараон вас подери, кто же ест салаку в воскресенье!

Мама ужасно рассердилась, ведь она тысячу раз говорила Лотте, что выражение «фараон вас подери» – это почти ругательство, такое же, как «чёрт подери», и произносить подобные слова неприлично, и если Лотта произнесёт их хотя бы ещё раз, она сейчас же уедет в город. Сесть с нами за стол мама ей не разрешила, и, пока мы обедали, Лотта ходила по саду и громко причитала.

Потом, когда мы все поели, мама усадила Лотту за стол, и ей пришлось обедать в полном одиночестве. Она продолжала плакать и причитать, и мама отослала нас с Юнасом играть в другой конец сада, чтобы Лотта осталась одна, пока снова не станет послушной девочкой. Но мы спрятались за углом и наблюдали за плачущей Лоттой.

В конце концов Лотта успокоилась, но только потому, что ей в голову пришла одна из её сумасбродных идей. Она взяла со своей тарелки салаку, подошла к бочке с водой, что стояла под водостоком, и бросила салаку в бочку. Когда мама поинтересовалась, что она делает, Лотта, глядя на жареную салаку, сказала:

– Какого чёрта, неужели ты даже плавать не умеешь?