Вечные всадники - Байрамукова Халимат. Страница 39

– Горим! Наши скирды на огороде запылали! – вскрикнула жена и от страха осела на пол.

Кривой, поспешно натягивая сапог, зарычал:

– Это соседи! Позавидовали, сволочи, что у меня пять коров и сотня овец… Куда я сунул пистолет?

Кривой ринулся на огород, освещаемый огнем скирды, как заревом. Ослепленный пламенем. Кривой с пистолетом обежал огонь и метнулся к еще целой скирде, крича наугад:

– Стой! Иначе пуля вдого…

Он не успел договорить слово «вдогонку», захлебнулся в крике: чьи-то цепкие руки вцепились сзади в горло, впихнули в рот тряпку, накинули на голову мешок.

Кривого повалили, связали ему ноги и, подтащив к плетню, перекинули через него. Там его, как хурджун [25], подняли и положили поперек седла. Все делалось беззвучно и быстро.

Кто-то вскочил на круп лошади, и Кривой почувствовал, как конь помчался галопом. «Туган!» – похолодел Кривой от ужаса. Только у Тугана мог быть во всем Аламате такой бешеный аллюр.

Топот копыт приглушился. Кривой понял, что они скачут теперь по лесу.

Конь остановился. Кривого лихорадило.

Ни голоса, ни звука… Неужели ушли? Сквозь мешок ничего не видно. Он начал кататься по земле и охнул от боли: впились в тело золотые вещи, рассованные по карманам.

«Золото! Со мной! – обожгла его надежда. – О аллах, ты спас меня. Откуплюсь!»

Его куда-то поволокли, как мешок с початками. Подняли, прижали спиной к дереву, привязали к нему сначала за кривую талию, потом за плечи и щиколотки.

Сняли мешок с головы. Вынули изо рта кляп.

Солтан зажег спичку, чтобы предатель мог видеть лица тех, кто свершит сейчас правосудие.

– Щенки…— прошипел Кривой. – Что это за шутки? А ну, развяжите!

– Тихо…— сказал Солтан. – Мы тебя судим, полицая!

– Кто это – вы? – удивился Кривой, глядя на ребят.

– Отряд мстителей. Отряд «Вечный всадник»! Мы тебя судим за то, что ты предал Родину и пошел прислуживать к фашистам! За то, что ты надругался над своими земляками! Говори свое последнее слово, если тебе есть что сказать…

– Голодранцы! Босяки! – зарычал Кривой. – Если с моей головы хоть один волос… Да я вас…

– Мы думали, что ты раскаешься хоть перед смертью…— произнес Хасан жестко.

– Приговор привести в исполнение! – суровым, размеренным голосом приказал Солтан.

– Стойте! Стойте! -трясущимися губами сказал Кривой. – У меня в карманах… Все отдаю вам! Развяжите… Я сам! Я сам достану сколько надо…

Шайтан подскочил, вывернул ему карманы. В траву, позвякивая, посыпалось что-то не видное в темноте.

– Какие-то железки, – объяснил Шайтан друзьям.

– Дурак! – гневно закричал Кривой. – Это не железки, а золото. Чистое золото. Все – вам… Разбогатеете! А мне – жизнь. Только жизнь…

– «Золото» … Это и есть твое последнее слово. Кривой? – с презрением сказал Солтан и распорядился: – Готовьте его.

Ему снова заткнули рот, отвязали от дерева. И подвели к самому краю Белой скалы.

Дна пропасти с его кинжалообразными камнями не было во тьме видно…

…В эту же ночь в Аламате произошло происшествие, к которому юные мстители не имели отношения. Арестованных жен офицеров Красной Армии, а с ними и Марзий, освободили партизаны, перебив охрану. Всех этих женщин, которых ждала мрачная судьба, партизаны увели с собой.

Что случилось, то случилось. К добру! В Аламате ломали голову над другим: как стало известно партизанам столь быстро, что фашисты арестовали женщин? И еще: после налета кто-то из полицаев проболтнулся родственникам, что женщин собирались отправлять в городскую тюрьму тайком, среди ночи, в три часа утра.

Но за час до этого и нагрянули партизаны! Значит, есть у них свой человек даже в самой комендатуре…

***

После «партизанской ночи» в Аламате количество фашистских солдат при комендатуре увеличилось. Комендант и Сушеный бок, еле уцелевшие в ту ночь, да еще встревоженные таинственным исчезновением Кривой талии и непонятным пожаром в его дворе, озверели вконец. Беспрестанно шли в дворах повальные обыски. Запрещалось выходить со двора после шести часов вечера. Отлучаться из аула даже на похороны можно было лишь по разрешению. Комендатуру оцепили колючей проволокой и расставили там пулеметы.

Говорили, что карательные отряды из города будут прочесывать все леса в округе в поисках партизан, причем с собаками-ищейками.

…Шайтан уже встал, когда мать вошла с охапкой дров.

– Зима нагрянула, сынок! Каково же там, на войне, нашим?

Шайтан оделся, наскоро поел и выскочил из дому. Снег шел мягкий, большими хлопьями. Весь Аламат был одет в белое.

На улице ни души, ни звука. «Как оживал Аламат при первом снеге! – вспомнил он. – Катались на санях, играли в снежки, даже взрослые не удерживались!»

Во дворе делать ему нечего, никакой живности нет. Он брел по улице, засовывая озябшие руки в рукава шубы. Свои ботинки он отнес Солтану и сейчас шагал в неуклюжих отцовских сапогах сорок третьего размера. Повязал голову серым отцовским башлыком, из-под которого выглядывала черная шерсть шапки, а из-под нее – собственные рыжие волосы.

Шайтан почувствовал, что за ним кто-то неотступно идет, хотя шагов на мягком снегу и не слышно. А вдруг узнали, кто казнил Кривого, и сейчас сцапают? Его пробрал холодный пот, но он не оглянулся.

– Здравствуй, Шайтан! – раздался сзади негромкий голос.

Это была учительница, которая сидит в комендатуре с немцами и болтает на их языке.

Не ответив, он хотел свернуть в узкий переулок.

– Стой! – попросила она. – Впрочем, давай свернем вместе, а то здесь ветрено. С каких это пор ученик перестал отвечать на приветствие учителя?

– Гутен морген! -насмешливо и презрительно произнес он.

– Что это ты так гордо держишься, словно… защитник Отечества!

– Не защитник. Но ведь и не предатель, верно? – ответил он и удивился: чего это она так просияла, если ей намекнули, кто она такая?

– Я слышала, твоей однокласснице Мариам опять плохо. Пойдем со мной, я достану лекарства, а ты отнесешь.

– Сами достанем! К немецкому лекарству не каждый в Аламате привык.

Она хотела сказать еще что-то, но Шайтан круто повернулся и пошел назад, со жгучей ненавистью думая о предательнице.

…В полдень Шайтан, Хасан и Сулейман тайком сошлись в пустом хлеву, теперь таких в Аламате много.

А в следующую ночь в Аламате вспыхнуло сразу два пожара: загорелся дом Сушеного бока и заполыхал школьный сарай, где хранились боеприпасы и продукты фашистов.

Среди тех, кого согнали тушить пожар во дворе старосты, были и рыжий Шайтан, и Хасан, и Сулейман, и другие ребята из отряда «Вечный всадник». Они шумели и делали вид, что стараются вовсю. Пробегая мимо них в свете пламени. Сушеный бок крикнул им плачущим голосом:

– Старайтесь, джигиты, не дайте пропасть добру. Всех угощу!

На следующий день вожаки отряда «Вечный всадник», очень довольные вчерашними пожарами, собрались опять на свое тайное совещание.

– Надо на некоторое время притихнуть, – высказался Хасан. – Теперь фрицы будут следить за каждым шагом, перевернут весь Аламат.

– У меня в голове одна забота: как там Солтан? – промолвил Шайтан.

Шайтану есть теперь чем порадовать друга: в ауле были партизаны, они освободили женщин, освободили мать Солтана, произошло два пожара. На один раз таких новостей немало. Но как добраться до Белой скалы? Лежит снег, будут следы. Но у Солтана еда должна быть на исходе… И Туган живет впроголодь, он бы обрадовался даже горсти овса.

– Я рискну пойти к Белой скале! – горячо вызвался Сулейман.

– Ты-то рискнешь, но кем? Только собой? Нет, и Солтаном, и конем, и саблей! – рассудил Хасан и обратился к Шайтану: – Решай, командир.

Нет, нельзя идти к Солтану. Пусть он и Туган поголодают. Не умрут. А наведем на их след – верная гибель! Конечно, Солтан обидится, что не пришли. Он ведь не знает, что здесь произошло и происходит. Но он поймет, что в Аламате что-то случилось.