Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Кунгурцева Вероника Юрьевна. Страница 27

Шишок же, когда дерево рухнуло, успел спрятаться, и теперь, обойдя боевиков с тылу, уж подбирался с дубиной к крайнему — и обрушил страшный удар на шиптарскую голову, и тотчас укрылся за толстым стволом. Ох, не стал Ваня смотреть, что с тем шиптаром сделалось… Да остальные-то все стреляли ведь! И пытались сбить с сосны Златыгорушку, у которой, видать, кончились желтые стрелки! Уж отстрелили ветку, на которой сидела посестрима, рухнула книзу мохнатая веточка, Златыгорка взлетела выше, отстрелили и этот сук — Златыгорка взлетела выше! Ну, сейчас в небо придется взлететь самовиле, а там деревья — родня лешака — ей не защита! Тут соловей опустился на плечо крылатой девушки, чтоб с хозяйкой вместе сгинуть здесь, а удастся — так закрыть собой сердце вилы. А шиптары снизу орут: живьем, живьем, дескать, надо брать снайпершу, и — ну, мы ей сегодня пока-ажем, де!..

И послышался гневный лай: по мосткам несется желтый пес Ерхан, метится рвать шиптарское горло, а верхом на собаке, вцепившись в шерсть, сидит немтырь мальчишок-с-локоток. Тут раздался меткий шиптарский выстрел: кувыркнулся пес — и упал в ручей.

Березай завопил, как железнодорожный состав, увидевший встречный скорый: ажно все в лесу замерло от небывалых звуков. Мальчишок же выбрался из ручья и от ствола к стволу, от куста к кусту, подбирался к домовику. Шишок вытянул правую руку чтоб схватить ручного мальчишку… Березай, забыв обо всем, бежал вниз к ручью… Сосны больше не слышали его просьб-молитв и, прекратив самоубийственную игру в поддавки, одеревенели. Боевики, стоявшие на возвышении, перезарядили автоматы.

И вдруг отвесный склон за пятнистыми шиптарскими спинами затрясся, земля раздалась, просела, обвалилась — и из хребта, весь в глине, выскочил… Красноголовик. Неужто какой-то местный горный дух, вроде Цмока?!

Красноголовик-то оказался с гранатометом в руках, и, заорав: «Муслимы, здесь Медведь!» (опешившие боевики развернулись на сто восемьдесят градусов), принялся бабахать из современного орудия. Неужто это тот, развороченный миной подполковник-диверсант, выбрался из-под земли, чтоб и мертвым воевать?!

И шиптары, один за другим, как танцующие марионетки, стали падать на землю. А Шишок, который променял мальчишка-с-локоток на «Черную стрелу», подмогнул мертвецу.

Ваня приходил в себя после боя. Под соснами, на солнечном припеке лежали в глупых позах тела в камуфляже. Златыгорка спустилась с небоскребной сосны и, поцеловав соловейку в клюв, отправила птаха к «Заставе», дескать, погляди, что там. Шишок мирно беседовал с Медведем, который мало походил на навяка…

Березай сидел подле мертвой собаки, уткнув в бок пса кудлатую буро-зеленую голову. И тут из-под моста вылез Боян Югович: мокрехонький, но живехонький! Дескать, увы, мне, конечно, но я, мол, никогда боев не видал, а не то чтобы самому участвовать, только изучал войны, учитель, де, я, в приштинском профтехучилище историю преподаю… преподавал.

— Поторапливаться надо! — сказал Медведь, не обращая внимания на лепет историка. — Я уж слышал от Шишка про «Заставу», вы должны мне помочь доставить до грузовика оружие. Тут подземный ход, — кивнул на дыру в горе, откуда недавно вылез. — Несколько километров — и Албания! Давненько, сразу после Второй мировой начали прокладывать тоннели-то, и рыли, говорят, лет тридцать; некоторые ходы аж до Призрен-града ведут! Из Албании по ним несчетно народу перешло, сами здешние шиптары не все ходы знают, я случайно наткнулся! Раскурочил на той стороне базу боевиков, жаль много оружия не смог унесть!

Медведь скрылся в пещере и выкатил из зева горы мотоцикл с коляской, которая с верхом была нагружена трофеями. Сказал со вздохом:

— Кое-как доехал, посреди дороги бензин, блин, кончился! Мотоцикл тоже ведь трофейный!

После чего подполковник направил свой гранатомет на бревенчатый мост, — и от мостков осталось только воспоминание в виде дров и щепок.

Желтого, в красных подпалинах, Ерхана, которого Березай оставлять ни в какую не хотел, положили поверх автоматов, гранатометов, мин и прочего, — и все вместе покатили мотоцикл в гору. А как выбрались на дорогу, глядь-поглядь: едет грузовичок «Застава», за рулем цыганка Гордана, на руле сидит соловей, а из кузова им машет Яна, на плече которой устроился жаворлёночек. И слышится радостное коровье «м-м-у-у-у!»

Глава 13

Медведь и Боян

И вот, погрузив мотоцикл вместе со всем добром в кузов — корове пришлось потесниться, — едут они прочь от страшного шиптарского села. Правда, вначале подполковник вытащил из кармана баночку гуаши, капнул туда из фляжки и пальцем косо вывел на ветровом стекле: «Медведь».

— Это зачем?! — спросил Шишок.

— Чтоб все знали, кто едет! — отвечал подполковник, любуясь надписью. — Шиптарам во устрашение, а сербская полиция чтоб без толку не останавливала, — потом приглушенным голосом добавил:

— Обычно в таких случаях я кровью пишу… чужой кровью, но сегодня — нет, потому как тут женщины и дети! Сегодня совершенно случайно со мной не только гранатомет, но и охра.

Боян Югович же, едва забрался в кузов, тут же представился. И Гордана воскликнула:

— Вот так фами-илия!

Ваня подумал: чему это она так удивляется — фамилия как фамилия! Разве что: Югович — Югославия? Так у них в классе девочка есть Таня Русских — и что?

Домовик, по-прежнему не доверявший цыганке, сам сел за руль и понесся по встречному отпечатку рифленых колес «Заставы» — обратно в Леджан. Медведь дал гарантию, что с их коровой ничего не случится. Дескать, поминки-то ведь теперь справлять не надо! Узнав, что похоронен, подполковник сильно удивился и, почесав голову под красным беретом, рассказал, как было дело. Дескать, перед тем как мина в дом попала, он в окошко ушел, а ребятам только дверь была видна, вот они и решили… А живых-то, мол, в том доме и до мины никого не было, так что, де, опоздала она, сердешная…

— Надо бы свернуть к Резалу-селу, там у меня схрон, я ведь оружие шиптарское из того дома успел вынести: гранатометы, патроны, рожки… Да уж ладно — после!

А Ваня Житный во все глаза смотрел на подполковника: у Медведя было красивое круглое лицо с густыми, разросшимися бровями, ясный взгляд больших серых глаз и губы с приподнятыми уголками, — так что казалось, будто он все время чему-то радуется, — и лет ему было гораздо меньше тридцати! Вот ведь! Ваня-то, по рассказам Явора и Деши представил, что это какой-то пожилой Терминатор… Но нет, Медведь и могуч не был: двухметровой Златыгорке где-то по плечо. Да и горы мускулов, судя по всему у него не имелось, а вот, поди ж ты: Медведь!

Грузовик мчался мимо горной речки Белый Дрим, которая скрытно текла в густых зарослях, лишь иногда показываясь серебристыми промельками.

Березай держал на коленях мертвого Ерхана, а Яна гладила пса и уверяла лешего, что собачка скоро встанет и побежит.

— Как же, побежит она!.. — проворчал соловей.

А девочка — вот диво! — ответила:

— Еще как побежит! Есть человечий рай, а есть собачий — и туда все псы попадают.

Соловейко с подозрением уставился на жаворонка:

— Она по-птичьи понимает?

Жаворлёночек стал оправдываться, дескать, она не плохая — Сопля-то, и раз уж, дескать, Златыгорка так ее привечает, то вот он и решил научить девчонку нормальному языку — а вдруг да она, вправду, самовила! А, как известно, все вилы должны знать птичий язык!

Соловей тут же с презрением отвернулся от товарища. А Ваня хмыкнул: как уж жаворонок учил девочку птичьему языку — непонятно, но, судя по всему, дело обошлось без плевков! А Яна Божич тут сказала, погладив соловья по перышкам:

— Ты тоже хорошая птичка, я вас обоих усыновлю!

Березай, до тех пор скорбно молчавший, произнес голосом вокзальной справочной службы:

— Комната матери и ребенка находится на первом этаже здания вокзала. Повтор-ряю! Комната матери и ребенка…

Медведь засмеялся: дескать, веселые вы ребята и, главное, — боевые!