Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Кунгурцева Вероника Юрьевна. Страница 29

— В Космете находится тысяча четыреста монастырей и церквей, — уточнил Боян, — в том числе четырнадцатого века, к примеру: Высокие Дечаны в Проклятых горах, монастырь Зочиште, Грачаница, неподалеку от Приштины…

Ваня с домовиком переглянулись, вспомнив песню, услышанную в селе Горня: так вот какую Грачаницу мечтают разрушить шиптар с шиптарицей!

А историк продолжает:

— Ведь албанцы-то на стороне немцев воевали!

— Вот суки! — стукнул Шишок кулаком по столу.

— Согласен! — встрял в разговор Медведь. — И хочу вам авторитетно заявить, что Югославия единственная из всех европейских стран самостоятельно освободилась от немцев! Практически без нашего участия. В этих горах такая партизанская война шла, что ого-го!

А Боян Югович рассказал: дескать, в сорок первом году Гитлер предложил Сербии пакт о нейтралитете, но сербы, де, вышли на улицы Белграда с плакатами: «Лучше в гробу, чем быть рабу» («Боле гроб него роб» — отпечаталось в голове у Вани). И, дескать, фашистская Германия вынуждена была держать здесь тридцать семь дивизий и перенести план «Барбаросса» с шестнадцатого мая на двадцать второе июня.

Подполковник кивнул, поправил красный берет и сказал:

— Вы, небось, думаете, что шиптар — это что-нибудь такое обидное, вроде чурки, а вот и нет — это просто самоназванье албанцев!

Боян Югович подтвердил, дескать, а турки называли албанцев — арнауты. И пояснил: Сербия, де, пятьсот лет была под турецким игом, куда больше, чем Русь под татарским. Только, мол, в самом конце девятнадцатого века освободились, да можно считать, что окончательно — в начале двадцатого! Страшная битва случилась неподалеку отсюда, на Косовом поле, в 1389 году в Видов день, пятнадцатого июня, через девять лет после вашей Куликовской битвы, — у Вани в голове пронеслись стаи птиц: косы — дрозды, (одна битва — на Косовом поле) и кулики (другая — на Куликовом).

А Боян продолжал:

— Вам удалось тогда победить татаро-монгол, а турки ведь нас одолели: случилось предательство… А потом, в 1453 году пал Константинополь! Рухнула Византия — и тьма нависла над Балканами. А что касается шиптар — прежде, пока они были христианами, мы с ними кое-как уживались. А как началась исламизация, так и… Они быстро в ислам перешли и стали страшнее турок: арнауты-то! Христиане, сами знаете, в османской империи были людьми второго сорта, райя нас называли: стадо. Жизнь серба ни во что не ставилась. Арнаутская корова, — тут Боян Югович покосился на корову Росицу, мирно жующую жвачку, и под взглядом историка настороженно замершую, — стоила в Косове дороже серба. Мы крепко держались за свою веру, и все же многие не выдерживали: переходили в ислам, чтобы физически выжить. Вон на Шар-горе живут горанцы-мусульмане, так они до сих пор по-сербски говорят, но большинство и язык свой променяло на албанский!

Тут опять Медведь вмешался: дескать, и сейчас не все ведь шиптары воюют, есть мирные, которые никуда не лезут и живут себе тихо, вон Баня в соседнее село к знакомому шиптару кофе ходит пить…

— Уже не хожу, — отозвался Баня. — Застрелили оаковцы Сулеймана.

— Во-во! — воскликнул Медведь. — У них так: кто не с нами, тот против нас!

Захмелевший Шишок уже носом клевал, как соловейко, закемаривший подле тарелки с остатками фасоли, но тут прибежал один из часовых, дескать, опять свет на горе!

Пятнистая толпа вывалилась на улицу. Медведю сунули прибор ночного видения, он посмотрел в сторону выкатившейся из-за горы спелой луны и, закусив губу, кивнул. Ему объяснили: дескать, уж который раз то там, то тут светящиеся точки видят, а ведь территория-то наша! Днем, мол, пойдем: нежилой дом или амбар какой-нибудь стоит, и, конечно, — никого! Дескать, небось, засел там шиптарский дозор с приборами для лазерной и радарной подсветки целей, делает наводку для авиации НАТО, вон бомбардировщики полетели… Как бы чего не вышло!

Баня, уставившись в опасное небо, спросил, а вот интересно, чего они только ночью летают? Деша ответил:

— Не знаешь, что ли? Вся нечисть только во тьме выходит на промысел.

Пьяный Шишок поддакивает:

— Правильно гуторишь! Написано «Новый свет» — читай «Новая тьма»!

Но кто-то из войников объяснил, дескать, они потому ночью летают, что в Америке сейчас день, мол, чтобы CNN в новостях немедленно отрапортовало американцам о своих «победах».

А Медведь, невзирая на тьму, а также всеобщее подпитие, берет с собой нескольких человек, — в том числе Шишка со Златыгоркой и не пожелавшего отстать от своих Ваню, — и отправляется на гору исследовать, что там за таинственный свет.

Домовик сразу говорит, что они, дескать, своим путем пойдут, посмотрим, кто первым доберется до огонечка! Медведь смеется, вы, мол, ни троп не знаете, ни обрывов, лучше, нас держитесь, а то ни за грош пропадете! Но Шишок, в кураже, настаивает, дескать, — а на спор!

— А давай, дед! — говорит подполковник.

— Выиграю: ты мне свой красный берет! — наглеет Шишок.

— А ты мне: медаль «За отвагу»! — не отстает в наглости Медведь.

Домовик мрачнеет, но все ж таки соглашается. Баня разбивает сцепленные руки. Медведь, чтоб все было по-честному и Шишку вручает прибор ночного видения, и сербские войники со своим русским командиром уходят первыми.

Шишок говорит им вслед: мы, де, вам еще фору даем! А сам, только Медведь с Дешей, Драганом и другими скрываются во тьме горного леса, сейчас же влезает Златыгорке на спину, Ваню позади себя сажает и велит самовиле скрытно, не поднимаясь над деревьями, лететь к горному огню.

Медведь, идя тропой, увидел, как над пропастью пронеслась какая-то гигантская птица, но протер глаза — и… ничего!

Спрямили путь по воздуху-то — и первыми оказались на вершине, вблизи странного огонечка, который светил из окна домишки-бирюка. Шишок в очки таращится, после Ване дал посмотреть, а тот — посестриме: как вроде на том свете оказались, все в зеленом сиянье…

— Вот до чего техника дошла, — ворчит домовой, — явную ночь в навий день превращает! Ужасти! Нам с Василисой Гордеевной такое и во сне не снилось! Я тебе, хозяин, так скажу: научно-техническую революцию совершают высоколобые, а их плодами пользуются толстозадые. Это я, конечно, не про нас с тобой, а про Баню, но и…

— Хватит болтать, — обрывает его мальчик, испугавшись, что их услышат. И вправду: вон свет мигнул в окошке — и погас.

Шишок, глядя в прибор, вытащил из левого рукава безотказную винтовку ПТР-42 и чуть раньше выстрела, ухнувшего из дома, подскочил, перекувыркнулся в воздухе, в кувырке выбил ногой стекло, и вместе с осколками влетел в помещение, откуда грянул новый выстрел… Ваня со Златыгоркой упали на землю и поползли к двери.

Тихо. Переглянулись посестрима с побратимом, подождали немного и осторожно открыли заскрипевшую дверь. Златыгорка натянула свой большой лук… А из дома голос пьяного домовика раздается:

— Заходите, гости дорогие, я уж взял его!.. И все натовские игрушки отнял!

Ваня Житный со Златыгоркой вбежали в темное помещение. Шишок сунул Ване зеленые очки, мальчик поглядел сквозь них: постень веревкой связывает руки шиптару, а у того уж кляп во рту.

— Он один, больше никого? — удивляется крылатая девушка.

— Оди-ин, — вздыхает домовик, — зато больно вредный: всего меня исщипал, пока вязал его.

Самовила вышла на улицу — и вовремя: Медведь со своими был уж тут. Разглядел, видать, горбунью — и показался из тьмы.

Обратно все вместе возвращались, кое-как спустились в темноте с горного хребта, натовского пособника заперли на крепкий запор, дескать, завтра с гадом разберемся — и спать полегли. Но прежде подполковник собственноручно нахлобучил на лохматую Шишкову башку легендарный красный берет! Дескать, выиграл спор — носи! Слово Медведя — закон! А уж как домовик был доволен: сиял, как начищенный армейский ботинок, — даже в приборе ночного виденья было заметно!

А утром, как шиптара-то привели, Медведь глянул в его сверкающие черные глаза и, что-то заподозрив, сорвал с пленника шапку: по плечам рассыпались темные волосы, перед ним стояла шиптарица! Как кляп вытащили — то она всех мужиков так отбрила, что поторопились опять заклепать красивый рот.