Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Кунгурцева Вероника Юрьевна. Страница 28

— До меня еще сколь шиптаров положили! А с виду-то — и не скажешь! — он ласково поглядел на Златыгорку, не расстающуюся с самодельным луком. — А тебя, красавица, я персонально приглашаю в свой отряд! Ты просто прирожденный снайпер! Нам такие во как нужны!

Но посестрима смущенно помотала головой. Соловей зато за нее ответил:

— Не, мы не можем, у нас свое задание: нам самовилу надо найти и попутно вас всех — и шиптаров в том числе — спасти!

Но Медведь его, конечно, не понял. Подполковник уже знал, что тут русские, и улыбка ярче прорисовалась на его лице, он выспрашивал, откуда они… Ваня Житный отвечал, что из Чудова.

— И Шишок?

Мальчик кивнул. Оказалось, что Медведь из саратовской глубинки. Ваня вспомнил песню:

— Огней так много золотых на улица-ax Саратова, парней так много холостых, а я люблю жена-то-ва!

— Во-во! — подтвердил подполковник.

Он говорил, что и Шишка бы взял в свой отряд, боевой дед, хоть и калека… Ваня хотел поправить его, дескать, не калека — а калика перехожая, все они калики перехожие, но смолчал. А Медведь сказал, что он бы их всех у себя оставил, раз уж они тут оказались: русские сейчас, как никогда, должны помогать сербам… А помощи нет никакой ниоткуда, он тут один за всех отдувается! Эх, будь его воля… Да что говорить!

Боян Югович, узнав, что его освободители — русские, не удержавшись, воскликнул:

— Вот это да!

А цыганка Гордана только плечами пожала и покосилась на тайные крылышки Златыгорки, дескать, что там какие-то русские, тут есть создания почище!

— Скажите, господин подполковник, — обратился тут по-сербски Боян Югович. Но Медведь оборвал его, дескать, я не господин — я товарищ.

— Скажите, товарищ подполковник, — исправился историк, — как же вам удалось в одиночку уничтожить базу террористов в Албании?

— А я специалист по боевым действиям. И я не знал, что ребята тут меня — без меня — похоронят. А то, может, подумал еще, идти ли туда… Я ведь сгоряча нырнул в Албанию! И потом, скажу я вам, это не первая моя спонтанная творческая командировка…

— А… где вы научились так воевать? — продолжал свои расспросы историк. — Ведь… лет вам, вижу, совсем немного?

— В Чечне учился, в Боснии тоже. В отличниках ходил и там, и тут… У нас в советское время в армии значок такой давали: отличник боевой и политической подготовки. Я бы от такого значка не отказался, хотя, впрочем, по политической подготовке нынешние российские генералы мне б, скорей всего, двойку влепили…

— Вы смерти ищете? — задал тут Боян Югович неожиданный вопрос.

— Я не смерти ищу — справедливости. Я считаю: миру нечего ждать от янки кроме очередной подлянки. Некоторые не понимают, кто за этими, так называемыми локальными конфликтами стоит, но Медведь-то все понимает — а, значит, должен действовать: на то он и Медведь!

Боян Югович стал интересоваться, что за автомат такой у Медведя. Подполковник, с изумлением поглядев на историка, объяснил, что это не автомат — а гранатомет «Золя», между прочим, в Югославии изготовлен, бьет на четыреста пятьдесят метров. Если, дескать, ты бацаешь в какой-либо танк, башню отрывает полностью, со всем боекомплектом поднимает ее в воздух на высоту трехэтажного дома.

Но тут Медведю наскучили, видать, расспросы историка, и он поинтересовался у Вани:

— А чего это у вас корова в очках?

Мальчик переглянулся со Златыгоркой и нашелся: она, де, у нас, ученая, цирковая, и попросил корову, прижатую к мотоциклу:

— Ну-ка, Росица, посчитай, сколько человек в грузовике и ответь нам?

Комолая корова с готовностью записной отличницы промычала девять раз.

— Ошиблась! — воскликнул подполковник, окинув взором семерку пассажиров да прибавив Шишка-водителя.

Ваня Житный почесал в голове: конечно, Росица Брегович и себя записала в люди!

В сумерках прибыли в Леджан. Грузовик «Застава» с кровавой надписью на ветровом стекле влетел на площадь, развернулся и стал. Из дома с водруженным на крышу флагом Югославии повыскакивали сербские войники, лица у всех раскрасневшиеся, защитные береты лихо заломлены на сторону, некоторые с автоматами, другие с бутылками ракии — видать, поминки идут полным ходом! И вон в толпе: Деша с Драганом, и Баня тут же. Орут, дескать, ага-а, вернулись угонщики, ну, погодите, ужо мы вам!

Но тут из кузова выпрыгнул Медведь, стащил с головы красный берет, и крикнул: ну как, дескать, не опоздал ли я на собственные поминки, а то на похоронах-то ведь не был?!

Бойцы его чуть наземь не обрушились, попятились к дому, мол, Медведь, на ночь глядя, из мертвых восстал, покосились: крест-то над могилкой стоит вроде, не пошатнулся…

Тут подполковник испустил такое изысканное сербское ругательство, что бойцы оторопели, и Деша заорал: ни одному, де, мертвяку такое не под силу — это живой Медведь! Качай его! И поминальщики с воплями принялись подкидывать подполковника в небо, которому он нежно улыбался.

И вот уж все прибывшие на грузовике «Застава» сидят за столами: поминки обратились в обмыванье благополучного воскрешения командира. Даже корова Росица Брегович присутствует: стоит за Ваниной спиной, и он ее потчует с разливочной ложки вареной фасолью к великой радости повара Бани, который восклицает: вот, дескать, даже корова оценила его готовку, вон как наворачивает, а бойцы не ценят, вечно ворчат, то недосолил, то пересолил!..

Медведь, по десятому разу рассказавший, как он вышел в окошко и отправился в Албанию бить террористов, спохватывается, дескать, кто на часах-то? Узнав, что люди на часах расставлены, размякает и продолжает подливать сливянку Шишку со Златыгоркой. Ваня с тоской смотрит: но, увы, поделать ничего не может. Соловейко, ко всеобщему удовольствию, порхает вокруг Златыгоркиной чарки, время от времени запуская в ракию клюв. Чуть крылышки себе не опалил на огне свечи — электричества-то нет — но с застолья не улетел, только воронью мать помянул.

Баня, подсев к Златыгорке, гуторит, глядя на птаха:

— Хочу — щебет слушаю, хочу — с кашей кушаю! Заметь, горбунья, это мое отношение как к птицам, так и к женщинам!

Самовила отодвигается от повара, который делает вид, что хочет словить птаха, но пребольно получает клювом по лбу. Шишок, выглядывая из-за Златыгорки, грозит Бане пальцем призрачной левой руки, дескать, смотри у меня, а то я тебя самого с кашей скушаю!

Повар, скосив глаза, смотрит на палец, который все вытягивается, вытягивается и, наконец, упирается ему в грудь. Баня икает и машет на палец, мол, изыди, белая указка!

Цыганка Гордана не пьет, но жаворонок, — у которого тоже сухой закон, — бдительно следит за ней на пару с Ваней. Яна Божич прижимается к мальчику, спрашивая, дескать, а Златыгорушка опять не исчезнет, как в тот раз, в отеле?

— Не-ет, — успокаивает ее Ваня и интересуется у Деши: — А как Явор?

Тот отвечает: отправили, де, в госпиталь, авось, все обойдется…

Березай, конечно, тоже не пьет — хотя подполковник и ему пытается всучить чарку, дескать, он, Медведь, в его годы уже так употреблял! На что лешак заявляет:

— Курить и распивать спиртные напитки на перронах и в залах вокзала категорически запрещается! Нарушители подвергаются штрафу. Благодарим за внимание!

Захмелевший Медведь, сдвинув набекрень красный берет, чешет в голове, и тут ему докладывают, дескать, без тебя ведь снайпер у нас объявился: Радована с Дэном положил…

Подполковник, стукнув кулаком по столу спрашивает: почему мол, не вычислили подлеца?! Войники качают головами, дескать, каждый раз из разных точек выстрелы раздавались… Может, снайпер на деревья залезал и оттуда шпарил, а после, по тропе назад, в шиптарское село убирался…

Медведь бормочет: мол, ничего без него не могут, вот ни на минуту их оставить нельзя, как дети малые…

А Шишок задает вопрос историку: дескать, я вот историей интересуюсь, чего этим шиптарам все-таки неймется?

Сутуловатый Боян Югович, одетый в коричневый свитер, вытянутый на локтях, со спущенными во многих местах петлями, сильно отличается от ладных военных в пятнистой форме. Он тоже не пьет и с готовностью принимается отвечать: дескать, известно чего, опять ведь на «Великую Албанию» нацелились, хотят оттяпать Косово, да и не только его, у них планы-то наполеоновские! Фашисты раз в истории помогли уж им, тогда сербов напрочь изгнали из Космета… — видя, изумленный взгляд Шишка, историк пояснил: дескать, Косово и Метохия край-то называется. У Вани, слушавшего краем уха, в голове отпечаталось: Метохия — монастырская вотчина.