Витя в тигровой шкуре - Никитенко Камилла Алексеевна. Страница 10

— Знаешь что, давай лучше ты мне что-нибудь показывай, а я смотреть буду. А то я все равно тебя не слушаю.

— Ладно,—покорно согласился Вадим. Только что мы будем смотреть?

— Не знаю.

Вадим подумал и решил:

— Знаешь, мы будем смотреть все по очереди, самое интересное у нас в доме, ладно?

— Ладно.

— Смотри, вот картина. Ее папа всем показывает и говорит, что она очень старинная.

Мальчики задрали головы вверх и стали смотреть на картину. На картине было нарисовано море. Должно быть, оно очень походило на настоящее, но ни Женька, ни Вадим на море не были и дружно согласились, что это, наверное, очень старинная картина. На ней просто вода и вода, и ни пароходов, ни подводных лодок не нарисовано.

Потом Вадим показал Женьке этажерку с папиными книжками по горному делу. Толстые книжки, потрепанные и с закладками. Они вызывали почтение, но интереса не вызывали.

Потом Вадим показал Женьке скатерть на столе. Скатерть была белая, широкая, вся вышитая дырочками.

— Это называется ришелье,— сказал Вадим, мама вышивала. Смешно называется, верно? Как кардинал в «Трех мушкетерах».

— Да,— сказал Женька с уважением,— такая большая скатерть! Как это у твоей мамы хватило терпения всю ее дырочками вышить?

— Не знаю. Видишь, хватило...— пожал плечами Вадим.

Мальчикам было грустно. Развлечения не получалось.

— Постой! — вдруг обрадовался Вадим. — Сейчас я покажу что-то и правда замечательное!

И он побежал в другую комнату.

— Вот! — он вернулся, запыхавшись.— Смотри! Волшебная чернильница. Под кроватью была.

— Какая?

— Волшебная... Вообще она, конечно, испорченная, просто испорченная непроливашка. Понимаешь, чернила туда налить можно, а обратно вылить никак нельзя, никакими силами. Пока сами не высохнут.

— Значит, нормальная непроливашка, сказал Женька.

— Да нет, из нее даже ручкой ничего не достанешь

— А ну?

Мальчики разыскали бутылку с чернилами и налили в непроливашку. Не очень много, но достаточно. Потом по очереди макали туда ручку. Чернил на кончике  пера не было.

— А ну,— заинтересованно сказал Женька,— дай!

Он опустил ручку в чернильницу и потряс ее изо всех сил. Вытащил, и лицо у него разочарованно вытянулось: перо на ручке по-прежнему было сухое.

— Видел?! — торжествовал Вадим,  — Я ж говорил, никакими силами! Даже если вот так...

Не успел Женька опомниться, как Вадим схватил волшебную непроливашку, перевернул ее отверстием вниз прямо над маминой скатертью, вышитой ришелье, бешено затряс...

Во всех сказках, какие бабушка в детство читала Женьке, случались разные невероятные вещи. Их делали злые или добрые феи или волшебники. Злые в сказах всегда отступали перед добрыми, но в судьбу волшебной Вадимовой чернильницы вмешалась, должно быть, уж слишком злая фея, а добрые стояли в это время, как Женька, разинувши рот, и ничему помешать не успели. Из знаменитой непроливашки хлынули внезапно все вылитые мальчиками чернила, и на белоснежной скатерти появились отвратительные чернильные пятна. Женька только испуганно охнул. А Вадим, бледный и растерянный, все тряс и тряс чернильницу, как заводной и не мог остановиться...

Домой Женька пришел совершенно убитый. Он отрыл дверь и подумал с облегчением, что сегодняшний день все-таки приходит к концу. Остается только пережить объяснение с мамой но поводу Васьки, с папой по поводу двойки, и тогда будет все. Но бабушкино лицо, когда она открыла Женьке двери, сказало ему, что неприятности далеко не кончились.

— Что-нибудь случилось? осторожно спросил Женька.

— Ничего,— холодно ответила бабушка.— Значит, ты говоришь, твой скворец спрашивает: «здравствуйте, гражданин, который час?»

— Ну да,— настороженно ответил Женька.— А что?

— И кланяется?

— И кланяется.

— И на вопросы отвечает?

— И на вопросы...

— А он не говорит: «Врать очень стыдно»?

— Нет...

Бабушка повернулась к Женьке спиной и убила его наповал саркастическим замечанием:

— А ведь я, между прочим, дура старая, в зоопарк специально ходила, чтобы твоего мудреца посмотреть...

 С Митькой Харом (это не прозвище, а фамилия такая) мы познакомились позапрошлым летом в лагере. Нас подружил футбол. А нынче его перевели из первой школы в нашу, и  мы очутились в одном классе и на одной парте. Митька Хар был мне настоящим другом. Уж на Митьку я вполне положиться мог. Когда я упал с лестницы и ушиб ногу, Митька тащил меня на себе до самого нашего дома и еще по лестнице на второй этаж.

Вместе с Митькой мы начинали собирать классную команду хоккеистов. Мы честно хранили тайны друг друга, и вот...

В эти зимние каникулы мы — смешно подумать даже — поссорились.

Всем известно, в зимние каникулы идут игры на первенство города по, хоккею с шайбой. Сначала на первенство школы, потом района, потом встреча городских школьных команд, а потом победители встречаются — школьные команды играют с дворовыми и уличными командами, если такие есть. Первенство в школе мы выиграли еще во второй четверти, районной встречи мы не боялись, но готовились, ясно! Митька не пропускал ни одной тренировки, и вдруг перед самыми соревнованиями подходит ко мне и говорит, чтобы все слышали:

— Капитан,— говорит,— учти: играю во всех встречax, а если будем играть с дворовыми командами, я могу на поле не выйти.

— Вот да! Почему?

— Я не знаю еще точно. Но вполне может быть. Учти и готовь запасного.

Наши все как заорут. Еще бы! Митька Хар он — ого! — лучший у нас в тройке нападения, шайбу дает точно, вперед себя не выставляет, дает всем играть. Мальчишки уже руками стали махать. Л Митьку не проймешь, он человек упрямый, заладил свое: причина есть, назвать не могу, а игрока сам готовить буду. И все. Но я в тот раз даже внимания особого на это не обратил.

— Чего галдите? — говорю.— Может, еще на десятое место выйдем или вообще будем в самом хвосте, а вы уже базар устроили.

Так мы ничего и не решили. А Митька стал тренировать одного мальчишку на всякий случай.

На районных наш «Буревестник» взял первое место. На городских мы поднажали и взяли второе. И вот пришло время встретиться с победителями среди дворовых команд.

И тут Митька говорит мне:

— Долик, завтра встреча с командой «Чайка». Вместо меня на лед пойдет запасной. Помнишь, я предупреждал?

— Митька,— спрашиваю,— ты чего, заболел?

И кошки у меня скребут по самому сердцу, потому что я знаю Митьку Хара, своего друга. Если он таким голосом говорит — тут все...

— Долик,— тихонько говорит он,— Долик, не надо злиться. Я здоровый. Но центра завтра в нашей команде играть не могу.

Я знал, что он решил окончательно. И все-таки я его уговаривал. И какой капитан бы не уговаривал, хотел бы я посмотреть на такого капитана! И мальчишки уговаривали.

А потом, сгоряча, даже отколотить пригрозили. Но наш тренер Степан Ильич сказал, что, во-первых, у Митьки, в самом деле, причина есть, а, во-вторых, мы вообще не правы. Он предупредил — раз, игрока приготовил — два. Все как полагается.

Но я все равно не мог стерпеть. Я повернулся к Митьке и сказал так:

Ну, Хар... Ты сам знаешь, какой ты мне друг. Чего там. Но если завтра не выйдешь на лед, учти, Хар... Всему конец Вот.

И пошел домой. И Митька пошел. Другой дорогой, первый раз мы шли разными дорогами.

На другой день Митька на стадион не явился. Нам дали черные свитеры, мы оделись, выезжаем на лед, напротив выстраиваются мальчишки из «Чайки» — в белом. И вдруг кто-то говорит:

— Долик! Смотри на капитана!

Я посмотрел на ихнего капитана и не поверил глазам. Впереди команды «Чайка» стоял в белом свитере мой лучший друг и лучший в тройке нашего нападения — Митька Хар!

И тут судья дал знак. Я подъехал к Митьке. Руку ему протянул, раз так положено по правилам, но уж пожимать — это кто как хочет, насчет этого судья придраться не может. И я только притворился, что пожал руку Митьке Хару.