На аптекарском острове - Федоров Николай Тимонович. Страница 18

— Никогда, — трагическим голосом сказал Клочик.

— Какой ужас! — сказала Ленка, и глаза у нее сделались круглыми. — А как они, наверное, любили друг друга!

— Но почему же дедушка не нашел Графиню? — спросил я.

— Я совершенно уверена, что он искал, — сказала Ленка. — Он писал длинные письма во все концы страны, ходил на вокзалы встречать поезда, не спал ночами. Может, у него с тех пор бессонница и осталась. А бедная Клавдия Александровна в это время страдала там у себя на Урале. Вот это, я понимаю, трагедия! В общем так, мальчики, я считаю, мы должны устроить им свидание.

— Обязательно устроим, — сказал Клочик. — Только надо все сделать так, чтобы они ни о чем не знали. Это будет грандиозный сюрприз: встреча через века.

— У меня есть план, — сказал я. — Надо устроить им свидание в Румянцевском садике. Ведь судя по письму, они именно там и познакомились. Ты, Клочик, назначаешь Клавдии Александровне встречу в этом садике. Ну, скажешь, что тебе жутко хочется узнать про князя Румянцева. Или про египетскую мумию — что хочешь придумай. А Ленка тоже под каким-нибудь предлогом подговорит прийти туда своего деда. Только запомните: третья скамейка от входа с правой стороны.

— А почему именно третья и справа? — спросил Клочик.

— В том-то и весь фокус. Рядом с этой скамейкой стоит деревянная будка. Там дворники держат грабли, метелки, скребки. Мы туда заберемся и через щель все увидим. А если мы вместе с ними будем, то никакого сюрприза не получится.

— Но ведь подсматривать нехорошо, — сказала Ленка.

— Нехорошо — согласился я. — Но мы же только чуть-чуть. Посмотрим, как они друг друга узнают, и уйдем потихоньку. Пусть себе вспоминают.

— Я согласна, — сказала Ленка.

— И я согласен, — сказал Клочик. — Это будет свидание века! А сейчас предлагаю сходить в мороженицу. У меня есть рубль. Лен, хочешь мороженого?

Ленка закатила глаза и вздохнула:

— Вообще-то я бы лучше выпила шампанского. Но раз у тебя только рубль… Ладно, давай мороженое.

Глава 11. Трубадур безумствует

Когда мы уже доедали вторую порцию, Ленка сказала:

— И все-таки, что ни говорите, мальчики, любовь должна быть безумной. Вот я читала в одной книжке про художника, который увидел во сне девушку и безумно в нее влюбился. Утром он встал и написал ее портрет. А потом все бросил и поехал по всему миру разыскивать эту девушку.

— Значит, он все-таки знал ее до этого? — спросил я.

— Не знал. Я же сказала: он видел ее только во сне.

— Так кого же он искать поехал?

— Девушку.

— Бред. А если бы ему марсианка приснилась или русалка какая-нибудь, он бы тоже поехал?

— Поехал бы.

— Делать ему больше нечего было.

Но Ленка махнула на меня рукой и продолжала:

— И так он ездил много-много лет, истратил все деньги и стал совершенно нищим. Тогда один вельможа предложил ему продать портрет девушки за сто тысяч. Но художник отказался и умер от тоски и голода. И тут сразу в гостиницу, где жил художник, приехала девушка, которую он искал. Оказалось, что она тоже много лет искала его. Представляете! Когда она обо всем узнала, то приняла яд и умерла. Их похоронили вместе на высоком холме.

— Чушь, — сказал я. — Сама небось придумала.

— Ничего ты, Нечаев, не понимаешь, — сказала Ленка и, посмотрев на Клочика, слушавшего ее с открытым ртом, добавила: — Витя, а ты способен на безумный поступок?

— Я способен, — хрипло сказал Клочик.

— А мог бы ты вот прямо сейчас встать и громко при всех прочитать какое-нибудь стихотворение? Про любовь?

Безумный Клочик недолго думая поднялся и уже было раскрыл рот. Потом, наверное, решив, что так его будет плохо слышно, вскочил на стул.

— Стихотворение! — диким голосом выкрикнул он.

Люди в кафе с любопытством повернули головы в нашу сторону. А Клочик вдруг замолчал, мучительно что-то соображая. Потом нелепо взмахнул рукой и крикнул:

— Утопленник!

Послышался смех, со звоном упала чья-то ложка, я потащил Клочика за штанину, но он взбрыкнулся, и со стола полетела розетка с недоеденным мороженым.

— Прибежали в избу дети! — уже падая, закричал мой трубадур. Какой-то мужчина подхватил его на руки, нас окружили, послышались голоса: «Чей это мальчик? Он болен. Надо сообщить родителям!»

— Товарищи! — закричал я, протискиваясь к трубадуру. — Это мой мальчик! Сейчас я отведу его домой, не волнуйтесь, у него свинка.

Я схватил Клочика за рукав и потащил к выходу. Ленка побежала за нами.

Когда мы были уже совсем далеко от мороженицы, она сказала:

— А ты молодец, Витя. Не испугался. Только ведь я просила тебя про любовь, а не про утопленника.

— Не сообразил, — ответил Клочик. — Мне надо было сначала подумать, а потом на стул лезть.

— Вот это верно, — сказал я. — Скажи спасибо, что тебя не успели отправить в сумасшедший дом.

Мы вышли к Большому проспекту. Был час пик. Переполненные автобусы с трудом отъезжали от остановок, окутывая прохожих фиолетовыми облаками. По тротуарам неслось такое количество людей, что казалось, весь город вдруг высыпал из гигантского кинотеатра и заспешил по домам. На перекрестке раздавались отрывистые свистки милиционера, а из огромного динамика агитационного автобуса через каждые тридцать секунд гремел сердитый металлический голос: «Закончили переход Большого проспекта! Гражданин с контрабасом, немедленно сойдите с проезжей части!».

— Ой! — вдруг вскрикнула Ленка. — Я забыла в мороженице варежки!

Ну, конечно, этого было достаточно для Клочика. С криком «Я мигом!» он, как гончая, кинулся через дорогу. Но успел добежать только до середины. Милиционер схватил его за руку и принялся что-то сердито ему выговаривать. Потом к ним подошел мужчина с повязкой общественного инспектора ГАИ и, взяв трубадура под руку, повел к агитационному автобусу.

— Влип трубадур, — сказал я. — Сейчас ему будут читать лекцию о правилах дорожного движения. И в школу могут бумагу прислать. А ведь это ты, Ленка, все время его с панталыку сбиваешь.

— Тебя, конечно, не собьешь, — сказала Ленка. — Ну, что же ты стоишь. Его же надо выручать.

Дождавшись зеленого, мы перешли улицу и направились к автобусу, на крыше которого был прикреплен плакат, призывающий к соблюдению правил дорожного движения.

И вот тут случилось невероятное! Над мигающим разноцветными огнями проспектом, над головами спешащих людей вдруг зазвучал взволнованный, прерывающийся голос Клочика, многократно усиленный могучим, похожим на колокол, динамиком: «Мне вас не жаль, года весны моей, протекшие в мечтах любви напрасной», — звенел голос трубадура. И мне вдруг показалось, что все вокруг на какое-то мгновение остановилось: изумленно застыли люди на тротуарах, остановились машины и автобусы, замер длинный, переполненный трамвай, так и не успев проехать перекресток. «Мне вас не жаль, о таинства ночей…» — неслось из динамика, и улица, позабыв, что ей все время надо двигаться, молча и неподвижно слушала.

Потом голос оборвался, и все вокруг снова задвигалось, зашумело, словно кто-то заново включил остановленную кинопленку.

Из агитационного автобуса два парня с красными повязками вытащили сияющего Клочика.

— Во, псих, — сказал один из парней. — Что с ним теперь делать? Сдадим в детскую комнату?

— Да не стоит, — сказал другой. — Заучился, видно, студент. У них теперь в школе такая программа, что и свихнуться недолго. Пусть домой идет.

Дружинники отпустили Клочика, и смущенный, но жутко довольный трубадур подошел к нам. Ленка смотрела на него блестящими глазами.

— Витя, ты… ты настоящий… — начала она, но, так и не найдя слова, вдруг взяла и поцеловала его в щеку.

Клочик вспыхнул как маков цвет и сказал:

— Я бы все до конца прочитал, да на меня сразу двое навалились.