Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Чудакова Мариэтта Омаровна. Страница 34

В том году принималась новая советская Конституция, и Сталин провозгласил, что в СССР нет больше эксплуататорских классов. На самом деле, писал Джилас, был не только завершен процесс «уничтожения капиталистов и других классов прежней системы, но и сформирован класс, не виданный до той поры в истории».

Этот класс прямо связан с партией большевиков, но не полностью с ней совпадает: можно быть членом партии – и вовсе не принадлежать к новому классу. «…К новому классу можно отнести тех, кто исключительно благодаря монополии на управление получает особые привилегии и материальные преимущества».

Этих-то людей Джилас и называет олигархами – совершенно точно. Потому что «олигархи» – это не просто очень богатые люди, как сегодня многие у нас считают. Это слово относится только к таким людям, которые очень богаты и при этом управляют – открыто или прикрыто – своей страной. Так что больше всего это слово относится вовсе не к миллионерам-предпринимателям, а к некоторым сегодняшним очень богатым российским правительственным чиновникам.

Джилас писал, что никакая партия, если бы она не была сама, персонально, материально заинтересована в производстве, «не смогла бы заниматься такой идейной и моральной эквилибристикой, а тем более так долго оставаться у власти, как коммунистическая партия».

Эквилибристика – это такие цирковые номера, когда человек старается сохранить равновесие, балансируя на неустойчивых предметах – каких-нибудь катающихся по полу бревнах или на вершине пирамиды стульев, стоящих один на другом на одной или двух ножках…

Партия вот так и балансировала. Она сменяла один лозунг – совсем другим, принуждала людей верить каждому новому лозунгу, верить, например, что вчерашний глава правительства Рыков или авторитетнейший деятель партии Бухарин с сегодняшнего дня – «разоблаченные» враги народа, японские шпионы и диверсанты…

Джилас пояснил, что все это проделывать можно было только при наличии очень сильного личного стимула. Им и было – страстное желание сохранить власть и благосостояние. Поэтому члены нового класса и шли безоглядно за новыми и новыми чудовищными замыслами Сталина, и соглашались отправлять сотни тысяч людей в Гулаг, на верную смерть.

Для формирования и комфортабельной жизни нового класса важнейшее условие – уничтожение частной собственности. Это в России было сделано сразу после Октября: все, что было собственностью конкретных людей, стало общенациональной собственностью.

«Свое могущество, привилегии, идеологию, привычки новый класс черпает из некоей особой, специальной формы собственности. Это – коллективная собственность, то есть та, которой он управляет и которую распределяет “от имени” нации, “от имени” общества». То есть – «общее» значит «мое».

В общем, по басне Крылова «Лев на ловле».

В этой басне «Собака, Лев да Волк с Лисой» решили вместе охотиться и потом поровну делить добычу. Вот Лиса каким-то образом добыла оленя, и все четверо собрались его делить.

Лев берется за дело – раздирает оленя на четыре части.

В отличие от стран, где в основе социального устройства – частная собственность, в «коммунистических» (так называет их Джилас) странах сложилось такое устройство общества: «…Там участие в правительственной власти равнозначно владению, пользованию и распоряжению почти всем народным имуществом. Те, кто захватывают власть, захватывают привилегии, а значит, косвенным образом, захватывают и собственность. Вследствие этого при коммунизме стремление к власти или к политике как профессии характерно для всех тех, кто хочет вести паразитическую жизнь за счет чужого труда».

Со второй половины 20-х годов в Советском Союзе все, кто мечтали о такой именно жизни, двинулись в ряды правящей партии («идейных» членов партии тоже было немало – но в основном это были те, кто вступили раньше).

В 1934 году, после «первой пятилетки», эти ряды пополнились почти на миллион – выросли более чем в два раза. И если заработок рабочего в 1935 году составлял 1 800 рублей, то секретарь райкома, писал Джилас, «вкупе со всеми приплатами получал около 45 тысяч». Дело в том, что до 1932 года существовал так называемый партмаксимум – член партии не мог зарабатывать выше определенной планки: считалось, что он работает «за идею». А беспартийный – мог. Сталин отменил партмаксимум; это был ход вполне в русле формирования «нового класса».

«Подобно прежней буржуазии, новый класс жаден и ненасытен, но у него нет тех добродетелей бережливости и хозяйственности, которые были у буржуазии. Новый класс так же выделен и обособлен, как была обособлена аристократия, но у него нет аристократической утонченности и гордой рыцарственности».

Да уж…

Егору только еще предстояло увидеть и понять, как именно грубошерстностъ (стоит запомнить это выразительное слово!) советского правящего слоя оказывала огрубляющее воздействие на весь российский общественный быт.

У Джиласа оказывалось, что прославляемая поклонниками Сталина индустриализация густо замешена на корыстных интересах нового класса.

«Процессу индустриализации была поначалу необходима новая, коллективная, так называемая общественная социалистическая собственность, в которой фактически запрятана собственность политической бюрократии. Классовая сущность этой собственности скрывалась за ширмой общенациональных интересов».

Этими словами кончалась 3-я главка книги Джиласа.

Главка 3

А теперь – наша 3-я главка.

«Пользование, владение и распоряжение собственностью, – пишет далее Джилас, – это привилегия партии, партийной верхушки.

Члены партии чувствуют, что власть и распоряжение собственностью ставят их в привилегированное положение. Поэтому в их рядах неизбежным становится рост беспринципного честолюбия, лицемерия, лести и зависти. Карьеризм, распухание бюрократии – неизлечимые болезни коммунизма. В результате того, что коммунисты превратились в собственников и что путь к достижению власти и материальных привилегий открыт только при условии “преданности” – партии, классу, “социализму” – беспринципное честолюбие неизбежно должно было стать бытовым явлением и даже одним из главных путей развития коммунизма».

Обратим внимание на некоторые явления из жизни языка.

Джилас употребляет слово «беспринципное» в понятном значении – это когда человек для достижения своих целей отступает от этических ценностей, от твердых моральных принципов.

Советская власть усиленно насаждала язык советизмов – единственный публичный язык, на котором положено выступать на собрании и писать официальные газетные тексты. Вот в этом языке слова «беспринципный» и «принципиальный» – как в волшебной стране – поменяли свои значения на противоположные.

Егору еще предстояло узнать, как крупный партийный функционер сталинского времени Жданов публично растаптывал в своем докладе в августе 1946 года Ахматову и Зощенко. И постановление ЦК КПСС о том, какие они плохие, и в 70-е годы еще не отменено, изучается в школах и университетах. Правда, уже не в обязательном порядке, а только теми преподавателями, которые покорно или просто бездумно это делали.

Так вот, в этом докладе Жданов обрушился на тех, кто относился до этого к Зощенко и Ахматовой с естественным уважением. Тут-то и понадобилось слово беспринципность: «…Остается только поражаться тому, до какой степени беспринципности, нетребовательности, невзыскательности и неразборчивости могли дойти люди, прокладывающие дорогу Зощенко и поющие ему славословия!»