Ыых покидает пещеру - Белов Лев. Страница 23
Вовка, как это случалось с ним в минуты, когда он бился над трудной задачкой, засопел и стал моргать глазами. Странное дело! — ему почудилось, что рядом с ним кто-то тоже сопит, да еще погромче, чем он.
Вероятно, все дети, вне зависимости от их цвета кожи, происхождения, наклонностей и привычек, обладают одним общим свойством — всегда появляться там, где им кажется интереснее, и именно в тот момент, когда их присутствие меньше всего необходимо.
Пока Вовка сидел на траве и с апатичным выражением лица наблюдал за всем, что происходило вокруг, юные дикари как ни в чем не бывало возились около взрослых, занятых изготовлением оружия, и мешали им как только могли. Но стоило Тутареву, обрадованному каменно-тряпичным посланием Галки, уединиться, чтоб сделать попытку прочесть ее записку, как он обнаружил, что этой расшифровкой увлечены и те, кому она адресована не была.
Обернувшись, Вовка увидел за своей спиной три пары глаз, выражавших крайнее любопытство. Это были, конечно, они, вездесущие и во все нос сующие мальчишки. И хотя эта тройка не имела ровно никакого отношения к прогрессу и цивилизации, Тутареву на какую-то секунду показалось забавным, что именно они, малолетние неандертальцы, возможно, смогут помочь ему разгадать текст полученной от Галки записки.
Вовка улыбнулся и протянул одному из малышей лоскут, на котором Сверчкова излагала свою просьбу или делилась новостями. Малыш взял тряпочку, понюхал ее… и, к ужасу Вовки, поднес ко рту. Но в этот момент другой мальчишка, злобно сверкнув глазами, мгновенно выхватил тряпочку и не мешкая затолкал в свой рот! Тутарев не успел даже вскрикнуть. Неандертальский лакомка проглотил Галкино послание, скорчив при этом такую мину, будто только что отведал пирожного.
Легко представить, как почувствовал себя Вовка, поняв, что теперь, даже предприняв наиболее решительные меры, он уже все равно не сможет окончательно расшифровать текст Галкиного послания!
Надо полагать, что читатели, отбросив любые условности, простят нашего героя за его невольный, но явно антипедагогический жест. Убедившись в том, что записка пропала навсегда, Вовка дал такого пинка мохнатому обжоре, что тот катился по траве до тех пор, пока Тутареву не показалось, будто это не человеческое тело, а крутящийся волчок.
После этой сцены интерес юных неандертальцев к Вовке быстро иссяк. Они, пугливо оглядываясь, побежали за своим однокашником, который все еще продолжал катиться, подпрыгивая на рытвинах и кочках и превращаясь в уже почти невидимую точку.
Оставшись один, Вовка собрал в кулак свою волю и глубоко задумался. Где и как можно встретиться с Галкой, которая, видно, имела очень серьезные причины не показываться на глаза неандертальцам? Главное — конспирация. С этим понятием он давно был знаком по книжкам о хитроумных шпионах. Тутарев решил взять за основу проглоченной записки слово «вечером». Ясно, как дважды два, что Галка хочет встретиться только вечером. И поэтому ничего не остается делать, как дожидаться захода солнца, чтоб, воспользовавшись мраком, незаметно скрыться. А там уж Галка разыщет его сама. Теперь надо подумать, как снабдить ее пищей.
Когда солнце покатилось к вечно притягивающему его горизонту, люди племени Каа муу собрались вокруг костра, над которым, жирно поблескивая, висел огромный кусок медвежатины.
Ыых подозвал Вовку жестом руки и усадил рядом с собою и Уау. Он явно набивался в друзья к могущественному истребителю пещерных медведей. Уау глядел на мальчика по-собачьи туманными глазами, давая этим понять, что весьма и весьма расположен к Вовке. Что касается Тутарева, то он не обращал на знаки внимания почти никакого внимания, ибо его отвлекло более интересное зрелище. К костру, пугливо вздрагивая, ползли трое малышей. Какой из них проглотил тряпичную записку, Вовка теперь уже не мог определить. Но было ясно, что каждый боится. Все же запах пищи оказался сильнее страха, и неандерталята, превозмогая ужас, вернулись на стоянку.
Стемнело. Неандертальцы, облизываясь и сопя, потянулись в пещеру.
Вовка, который старался поменьше съесть и побольше припрятать для Галки, незаметно извлек из-под камня, на котором сидел, два куска жареного мяса и завернул их в заранее приготовленные широкие и толстые листья. Ловко затолкав добычу в карманы, он сделал вид, что направляется к пещере, но затем стремительно нырнул в сторону.
Сердце колотилось так, будто спешило вдвое перевыполнить суточную норму перегонки крови, но Вовка не обращал на это внимания. Он бежал прочь от пещеры, спотыкаясь и прихрамывая, ибо на одном из поворотов больно ушиб ступню.
Оставив стоянку далеко за собой, он остановился и перевел дыхание. Насколько хватало глаз, виднелись фантастически капризные, каждую секунду меняющиеся силуэты скал, освещенных боязливой луной, которая то и дело пряталась за строгие степенно плывущие облака. Пейзаж несколько разнообразили кустарники, рассеянные там и тут, и низкие деревья с раскоряченными ветвями. Вовка прислушался. Ни звука! Не иначе как природа, уставшая от дневного шума, решила сыграть с ним в молчанку.
Вдруг мальчик вздрогнул: где-то совсем недалеко пыхтело какое-то неведомое существо. Мальчик не успел как следует разобраться в происхождении этих странных звуков, поскольку вслед за тем ощутил удар по ноге. Он поднял камешек, причинивший боль, и дрожащим голосом прошептал:
— Кто это?
Ответа не последовало. — Галка, ты?
Она подошла почти неслышным шагом сзади и положила руку ему на плечо. Да, это была Сверчкова!
— Откуда ты появилась? — воскликнул Тутарев.
Галка как-то странно посмотрела на него и ничего не сказала.
— Ты что, не слышишь? Сверчкова продолжала молчать.
— Да что с тобой?! — удивился Вовка, — Объясни! На Галкиных глазах сверкнули при лунном свете слезы.
Не говоря ни слова, она взяла Вовку за руку и потащила за собой. Они прошли метров пятьдесят вдоль скалы по той самой тропе, которая, как теперь понял мальчик, вела к гроту, где нашел свое последнее пристанище Бжийя.
Поймав на себе вопросительный взгляд Вовки, девочка остановилась, присела на корточки и принялась шарить рукой по земле. Вскоре она отыскала острую гальку, очистила от камешков маленькую площадку и стала писать на песке, пользуясь галькой, как мелом.
«Я не могу говорить», — прочитал Тутарев при ярком лунном свете Вовка взял у Галки гальку и начертал:
«Что случилось?»
«Отнялся язык», — стерев написанное Вовкой, ответила. Сверчкова. «Шутишь?» «Честно!»
Далее объяснения на песке приняли такой характер: «Отчего?»
«Испугалась мамонта». «Это не мамонт». «Не ври».
«Пионерское слово».
«А кто?»
«Медведь»
«Какой медведь?»
«Обыкновенный, пещерный.»
«Да тот в десять раз больше!»
«Показалось с перепугу.»
«А ты не испугался?»
«Я его убил.»
«Ха-ха! И хи-хи!»
После трехминутного перерыва, во время которого ребята сидели повернувшись друг к другу спиной, Галка снова взяла в руку острый камешек, и песочная беседа возобновилась.
«Ты принес поесть?»
«Конечно», — написал Вовка и извлек из кармана два куска жареной медвежатины.
Сверчкова развернула листья и моментально съела один кусок. Вытерев губы рукавом, она аккуратно завернула оставшийся кусок и протянула Вовке.
— Спасибо, я недавно ел, — сказал он, возвращая мясо обратно.
«Это не для тебя», — написала девочка.
— Ты боишься сразу много есть после голодания? — смекнул Вовка.
«Надо оставить Кшуа», — нацарапала на песке Галка.
Вовка посмотрел на Сверчкову взглядом психиатра, у которого больной попросил разрешения съесть хотя бы полкило Эйфелевой башни, и тихо спросил:
— У тебя голова не болит? «Успокойся.»
А что такое «оставить Кшуа?» «Скоро поймешь. Идем за мною!»
— Нет, ты скажи! «Успеешь».