Образование Маленького Дерева - Картер Форрест. Страница 42

На веранде, стоя на коленях, бабушка сказала:

— Помнишь звезду Собаки, Маленькое Дерево? Ту, на которую мы смотрели в вечерних сумерках?

Я сказал, что помню. Бабушка сказала:

— Где бы ты ни был… все равно, где… вечером, когда стемнеет, смотри на звезду Собаки. Мы с дедушкой тоже будем смотреть. И мы будем помнить.

Я ей сказал, что тоже буду помнить. Это было похоже на свечу мистера Вайна. Я попросил бабушку передать Джону Иве, чтобы он тоже смотрел на звезду Собаки. Она сказала, что передаст.

Бабушка смотрела на меня, обнимая за плечи. Она сказала:

— Чероки поженили твоих папу с мамой. Ты будешь это помнить, Маленькое Дерево? Кто бы что ни говорил… помни.

Я сказал, что буду помнить. Бабушка отпустила меня. Я взял свой мешок и пошел за дедушкой. Переходя ручей по бревну, я обернулся. Бабушка стояла на веранде и смотрела. Она подняла руку, потом коснулась сердца и выбросила руку мне вслед. Я знал, что она имеет в виду.

На дедушке был черный костюм. Он тоже надел туфли, и мы оба громко стучали, ковыляя по тропе. Пока мы шли по ущелью, сосны сгибали ветви и хватали меня за руки. Дуб дотянулся пальцами до моего мешка и стащил его с плеча. Куст хурмы уцепился за мою ногу. Ручей побежал быстрее, суетясь и подпрыгивая, а ворона летела над нами и каркала… потом села на верхушку высокого дерева и все каркала, каркала. Все они говорили:

— Не уходи, Маленькое Дерево… не уходи, Маленькое Дерево…

Я знал, что они говорят. И поэтому мои глаза ничего не видели, и я спотыкался, идя вслед за дедушкой. Поднялся ветер; он стонал и дергал меня за спину желтой куртки. Умирающие колючие заросли тянулись к тропе и повисали у меня на ногах. Запела плачущая горлица, долго и тоскливо — и ответа не было, и я знал, что она плачет обо мне.

Нам с дедушкой было очень тяжело преодолеть тропу ущелья.

Потом мы сидели на скамье автобусной станции — мы с дедушкой. Я держал мешок на коленях. Мы ждали закон.

Я сказал дедушке, что едва ли представляю, как он будет справляться в ремесле, ведь меня не будет, чтобы помочь. Дедушка сказал, что это будет тяжело. Ему придется работать в два раза больше. Я сказал дедушке, более чем возможно, я вернусь довольно скоро, так что ему не придется долго работать в два раза больше. Дедушка сказал, скорее всего, так и будет. Больше мы почти ничего не сказали.

На стене тикали часы. Я определил время и сказал дедушке. Людей на станции было мало. Мужчина и женщина. Это потому, что времена трудные, сказал дедушка, и люди не ездят транспортом, за который нужно платить. Что было верно.

Я спросил дедушку, как он думает, доходят горы до самого приюта для сирот? Дедушка сказал, что не знает. Он там не был. Мы еще подождали.

Пришла женщина. Я ее узнал: это была та же самая, в сером платье. Она подошла к нам с дедушкой и, когда дедушка встал, передала ему какие-то бумаги. Дедушка положил их в карман. Она сказала, что автобус ждет. Потом сказала:

— А теперь давайте не будем устраивать сцен и перейдем прямо к делу. Надо значит надо. Так лучше для всех.

Я не знал, о чем она говорит. Дедушка тоже не знал. Она была сама деловитость. Она вынула из сумки веревочку и повязала мне на шею. На веревочке была этикетка, похожая на одну из этикеток мистера Вайна. На этикетке была надпись. Мы с дедушкой прошли за ней в самый конец станции, к автобусу.

Мешок висел у меня за спиной. Дедушка стал на колени у открытой двери автобуса и обнял меня, как обнимал Джона Иву. Он обнимал меня долго, опираясь коленями на асфальт. Я прошептал дедушке на ухо:

— Вполне может быть, я скоро вернусь.

Он сжал меня, давая понять, что услышал.

Женщина сказала:

— Теперь тебе пора.

Я не понял, к кому она обращается, ко мне или к дедушке. Дедушка встал. Он повернулся и пошел прочь, и он не оглянулся.

Женщина подняла меня и поставила на ступеньку автобуса, — куда я мог подняться и сам. Она велела водителю автобуса прочитать мою этикетку, и я стоял перед ним, пока он ее читал.

Я сказал водителю, что у меня нет билета, и я не знаю, можно ли мне ехать, потому что денег у меня совсем нет. Он засмеялся и сказал, что женщина в сером платье дала ему мой билет. В автобусе было только три человека. Я прошел немного и сел у окна, в котором, может быть, мне удастся увидеть дедушку.

Автобус тронулся и выехал со станции. Я увидел женщину в сером платье, она смотрела. Мы поехали по улице, и я нигде не мог найти дедушку. Потом я его увидел. Он стоял на углу, напротив автобусной станции. Его шляпа была низко надвинута на глаза, руки неловко висели по бокам.

Мы проехали мимо него, и я хотел открыть окно, но не знал, как оно открывается. Я помахал, но он меня не увидел.

Когда автобус поехал дальше, я побежал в самый конец и стал смотреть в заднее стекло. Дедушка все еще стоял и смотрел на автобус. Я помахал и крикнул:

— До свиданья, дедушка! Вполне может быть, я вернусь довольно скоро!

Он меня не увидел. Я покричал еще немного.

— Скорее всего, я быстро вернусь, дедушка!

Но он только стоял и смотрел. Он становился меньше и меньше в позднем вечернем солнце. Его плечи были ссутулены. Дедушка казался старым.

Звезда Собаки

Когда не знаешь, далеко ли тебе ехать, получается далеко. Мне никто ничего не сказал. Дедушка, наверное, сам не знал.

За спинками кресел мне было ничего не видно, и поэтому я смотрел в боковое окно, как мимо проплывают деревья и дома. Потом остались одни деревья. Стало темно, и я больше ничего не видел.

Я выглянул в проход между сиденьями и увидел впереди дорогу, освещенную фарами автобуса. Она все время выглядела одинаково.

Мы остановились на станции в каком-то городе и долго стояли, но я не вышел и не сдвинулся с места, где сидел. Мне показалось, что оставаться на месте, скорее всего, будет безопаснее.

Потом мы выехали за город, и смотреть было больше не на что. Я взял мешок на колени, потому что в нем было ощущение бабушки и дедушки. Он немного пах, как Малыш Блю. Я задремал.

Меня разбудил водитель. Было утро, и накрапывал дождь. Мы остановились напротив приюта для сирот, и когда я вышел из автобуса, меня ждала, стоя под зонтиком, седоголовая леди.

На ней было черной платье до самой земли, и она была похожа на леди в сером платье, но это была другая. Она ничего не сказала. Она нагнулась, взяла мою этикетку и прочитала ее. Она кивнула водителю автобуса, и он закрыл дверь и уехал. Она выпрямилась, минуту постояла, нахмурившись, и вздохнула.

— Иди за мной, — сказала она и пошла впереди, медленно переставляя ноги, к железным воротам.

Я повесил мешок на плечо и пошел за ней.

Мы вошли в ворота, по обе стороны которых росли большие вязы, и они зашелестели и заговорили, когда мы проходили мимо. Леди совсем ничего не заметила, но я заметил. Они услышали обо мне.

Мы прошли через большой двор к каким-то зданиям. Когда мы подошли к дверям одного из зданий, леди остановилась.

— Сейчас ты увидишь его Преподобие, — сказала она. — Веди себя прилично, не плачь и проявляй уважение. Ты можешь говорить, но только когда он задаст вопрос. Ты понял?

Я сказал, что понял.

Я прошел за ней по темному вестибюлю, и мы вошли в комнату. Преподобие сидел за столом. Он не поднял глаз. Леди усадила меня на жесткий стул у его стола. Она на цыпочках вышла из комнаты. Я положил мешок себе на колени.

Преподобие был занят чтением бумаг. У него было розовое лицо, по виду которого можно было предположить, что он его мыл изо всех сил, потому что оно блестело. Волос у него почти не было, хотя некоторое количество я заметил вокруг углей.

На стене висели часы, и я определил время. Я не сказал его вслух. Мне было видно, как капли дождя стекают по стеклу за спиной Преподобия. Преподобие поднял голову.