Шум и Шумок - Ильина Елена Яковлевна. Страница 8

— Нет, понятно.

— А раз понятно, так не должно быть трудно. Покажи-ка мне, как ты учишь.

— Как учу? Обыкновенно. Наизусть. Как же ещё учить? Раньше по три раза каждую строчку учила, а мама говорит: «Мало. Если не запоминается — значит, надо по пять раз». Вот я теперь и учу по пять.

— Так это же и правда очень трудно! — ужаснулась Катя.

— А ты что думала — легко? У меня даже голова трещит.

— Ещё бы! А ты попробуй так: раза два прочти и после этого расскажи себе своими словами. И учить так легче, и запомнишь твёрже. Понимаешь?

— Я так не умею, — сказала Тоня. — Анна Сергеевна тоже всегда говорит: «Рассказывай своими словами». А если у меня своих слов нет?

— Да что ты, Тоня! Не может этого быть! У каждого человека есть хоть какие-нибудь свои слова. Ну, о чём ты сейчас читала?

— Про этого… про Наполеона. И про пожар Москвы.

— Ну рассказывай!

— Да ведь я тебе говорю, что не умею рассказывать, — решительно проговорила Тоня. — Я лучше наизусть скажу. Только мне надо ещё подучить.

И Тоня ткнула измазанным в чернилах пальцем в самый конец страницы, где говорилось: «На Красной площади, горели торговые ряды… Охваченное огнём, пылало Замоскворечье…»

Катя потянула к себе книжку.

— Ой, что ты делаешь? — испуганно крикнула Тоня. — Я же потеряю это место!

— Ничего, найдём. — И, перевернув страницу, Катя посмотрела на картинку, изображающую деревянные постройки в дыму и пламени. — Ну что ж тут думать? Хочешь, я тебе расскажу про пожар Москвы своими словами?

Катя чуть откинула голову:

— Слушай. В Москве начались пожары…

— Тут не сказано, что начались пожары, — остановила Катю Тоня, внимательно глядя в книжку. — Тут сказано просто: «На Красной площади горели торговые ряды…»

— Так не всегда же они горели! — рассердилась Катя. — Когда-нибудь пожар и начался. Ну погоди, не перебивай!

И она продолжала:

— Огонь так и пылал. Даже небо было красное от пламени. Валили чёрные клубы дыма…

— Ой, не так! — опять перебила Катю Тоня, всё ещё не отрываясь от книжки. — Где ты всё это вычитала? Здесь нигде нет таких слов — ни про небо, ни про дым.

— Да, — сказала Катя. — Здесь этих слов нет. Но всё-таки они есть.

— Да где? Где?

— Ну как это где? — сказала Катя. — Просто я так себе всё это представляю. И, конечно, так оно и было.

Тоня недоверчиво пожала плечами:

— И откуда ты это знаешь? Тут нигде не сказано, что валили клубы дыма. Тут сказано только: «На Красной площади горели торговые ряды… Охваченное огнём, пылало Замоскворечье…» Ой, нет! Ещё сказано: «Пожар усиливался…» А ещё немножко дальше: «Пожар бушевал несколько дней».

— Ну вот-вот! — подхватила Катя, вскакивая со стула. — Значит, я нрава! Ведь это только говорится так коротко: «Пожар усиливался» и «пожар бушевал»… А мы же можем себе представить, ну, вообразить, какой это был страшный пожар, если он бушевал несколько дней подряд! Ну, вот и представь себе. Ведь в старину в Москве было очень много деревянных домов. Подумай: если уж сказано «бушевал» — значит, валили даже не клубы дыма, а, наверно, целые тучи! Да что тучи — наверно, целые столбы из огня и дыма! И какой треск стоял, искры так и летели!..

Оторвавшись от книги, Тоня смотрела на Катю удивлённо и даже с каким-то любопытством.

— А я думала, — проговорила Тоня, когда Катя опять села, — где ты всё это взяла? Только я так не умею: читать одно, а рассказывать совсем другое.

— Да ты пойми, Тоня! — Катя даже руку приложила к груди. — Я рассказываю не другое, а то же самое, но только по-своему, своими словами.

И, помолчав, Катя спросила:

— Скажи, Тоня, а ты разве не помнишь, что Анна Сергеевна рассказывала на уроке?

Тоня вздохнула:

— У меня память плохая.

— Ну нет! — сказала Катя. — Не такая уж плохая. А скажи, Тоня, ты больше никаких книжек не читаешь?

— Как это «никаких»? — удивилась Тоня. — Бои их сколько, учебников разных… — И Тоня показала на этажерку.

— Нет, постой, я не про учебники спрашиваю, а про другие книжки. Ты же записана в библиотеке?

— Записана, — сказала Тоня. — Только мне некогда читать то, что не задано. И так времени не хватает. Я каждый день до одиннадцати часов всё учу, учу… Даже погулять не успеваю.

— А ты что, Тоня, совсем-совсем нигде не бываешь?

— Только в кино, и то очень редко. Папа говорит: «Пока четвёрку не принесёшь, никуда не пущу». Я и по воскресеньям уроки учу.

Катя сочувственно покачала головой:

— Но всё-таки ты же ходишь иногда в детский театр?

— Так это когда всем классом…

— Ну, мы всем классом как-нибудь и в кино пойдём, — сказала Катя.

— Вот было бы хорошо! — сразу оживилась Тоня. — Знаешь, я в прошлом году «Чапаева» смотрела. В кино, где старые картины показывают. Вот картина!.. Я до сих пор всё помню.

— С прошлого года? — удивилась Катя. — А ты говоришь, у тебя память плохая.

— Ну, это было так интересно! Как же можно забыть? А ты, Катя, «Чапаева» видела?

— Нет, не видела, — нарочно сказала Катя. — А там про что?

— Про всё! — с жаром сказала Тоня. — Про войну, про наших, как они с фашистами воевали… Или нет! С белыми. Понимаешь? Вот один раз чапаевцы вернулись с боя и спать легли. Ну конечно, устали все очень, уснули крепко… И Чапаев, и Петька, это у него ординарец был такой, Петькой звали, — и все… Вдруг со всех сторон белые как ударят!.. Напали на чапаевцев. Чапаев стал из пулемёта стрелять, Петька — тоже! Но белых было много-много, гораздо больше, чем наших. Пришлось Чапаеву отступать к реке. А Урал — река большая-пребольшая, широкая-преширокая! Плывёт Чапаев, изо всех сил руками гребёт. Ещё бы немножко — и доплыл бы до другого берега, да, понимаешь, тут пуля настигла его. Чапаев утонул… Я даже глаза закрыла: так мне его жалко стало. Ну, прямо, знаешь, заревела!

— Ещё бы!.. — сказала Катя и, помолчав, добавила: — А знаешь, Тоня, ты же здорово умеешь рассказывать! Вот так и на уроках рассказывай… своими словами. Смогла же ты рассказать, что в кино видела! И другое всё сможешь.

Тоня вздохнула:

— Нет, другое — это другое дело. Чапаева я люблю, и Петьку люблю. А белых и всяких фашистов ненавижу!

— И я тоже! — подхватила Катя. — А всё-таки это очень странно: почему про Чапаева ты можешь рассказать, а про то, что в истории, не можешь?

— Очень просто, — сказала Тоня. — В кино-то я знаю, за кого болеть. И мне интересно, что дальше будет.

— Вот-вот! — быстро заговорила Катя. — А ты и тут за кого-нибудь болей. Тебе что — всё равно, когда враги в лесу убивают Сусанина? Или когда Наполеон со своими войсками на русских нападает?

— Нет, не всё равно! — подумав сказала Тоня и добавила твёрдо: — Конечно, не всё равно.

— А раз не всё равно, значит, ты и болей! Когда читаешь, думай: «А что дальше будет?»

Тоня горько усмехнулась:

— Я и так думаю, что дальше будет, — неужели двойка?

— Да я не про отметки! — Катя замотала головой. — Об отметках ты старайся совсем не думать, когда урок учишь или в классе отвечаешь.

Тоня уже не спорила. Она слушала Катю всё внимательнее, и Катя видела, что Тоня понемножку начинает с ней соглашаться.

Кому выступать?

Расчищенная дорожка вела между двумя снежными сугробами к самому крыльцу двухэтажного бревенчатого дома, стоявшего в густом лесу.

В обоих этажах ярко светились окна. Новогодний праздник был в разгаре.

Дед-Мороз и Снегурочка раздавали подарки в целлофановых мешочках — мандарины, конфеты, орехи.

Катя Снегирёва приехала в этот подмосковный детский дом вместе со своими одноклассниками, учительницей Анной Сергеевной и отрядной вожатой Олей.

Катя понимала, что Дед-Мороз — это один из воспитателей, а Снегурочка — воспитанница детского дома, но ей хотелось думать, что и Дед-Мороз и Снегурочка настоящие и что они и вправду пришли из тихого, опушённого снегом леса, который словно сторожит и охраняет этот бревенчатый дом…