Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки - Автор неизвестен. Страница 10

В других чукотских сказках шаманам приписывается магическая сила перевоплощения. В сказке «Шаман» (№ 76) рисуется картина борьбы героя с вредоносными кэле. В экстазе камлания шаман устремляется к звездам, в море, в землю, пытаясь оживить умершего сына.

В корякской сказке «Аммале» (№ 141) героиня получает шаманскую силу и околдовывает пленивших ее нинвитов-свистунов, от которых убегает. Такое немотивированное обладание магической силой со стороны героини или героя является обычным для волшебной сказки палеоазиатов, что объясняется, по-видимому, их дошаманскнми мифологическими представлениями. В ряде корякских сказок в роли шаманов выступают женщины. В сказке «Пять сестер» (№ 142) шаманка превращается в людоедку-кэле, в сказке «Шаманка Кытна» (№ 143) героиня, обернувшись волком, возвращает дочь, похищенную волчьей стаей. Возникновение подобных сюжетов также связано с ранними мифологическими воззрениями.

Предания о шаманах не являются прямым отражением профессионального шаманизма палеоазиатов Чукотки и Камчатки. Шаманские легенды и заклинания, использовавшиеся в ритуальных целях, сами возникли и развились на почве первобытного мировоззрения, в основе которого лежало иррациональное, фантастическое отражение в сознании людей предметов и явлений реальной действительности. Шаманские легенды и ритуалы, вошедшие в качестве отдельных составных частей в волшебную сказку, подверглись художественному переосмыслению и стали одним из составных компонентов устного народного творчества. «В народной сказке, — отмечает Е. М. Мелетинскнй, — отражался также рост самосознания индивида, активизировался сказочный герой и складывался своеобразный культ героя. Этот процесс шел независимо от шаманизма и даже в принципе в противовес ему: в сказках оказывалось, что не только шаманы, но и простые охотники н оленеводы могут обладать исключительными способностями. Правда, сами эти способности мыслились как соединение физических и магических сил» 37.

В особый подраздел волшебно-мифических сказок выделяются волшебно-героические сказки палеоазиатов, отличительной чертой которых является совершение героем фантастических действий ради защиты своих одноплеменников, членов семьи или себя от врагов, коими являются различные фантастические существа. Герой этих сказок совершает путешествия в заморские земли и сказочные миры, вступает в единоборство или дружественный контакт с великанами, чудовищами и стихиями природы, стремясь собственными силами или магическими средствами выручить попавших в беду людей или защитить себя от враждебных сил. В своей борьбе с враждебными силами герой использует чудесных помощников и чудодейственные предметы. Гиперболизм и фантастика волшебно-героической сказки непосредственным образом переплетаются с реальной действительностью, в условиях которой живет герой. Реальные события передаются в сказке этого типа средствами фантастических превращений и действий героя.

Образцом волшебно-героической сказки может служить, например, эскимосская сказка «Младший сын» (№ 12), в которой герой попадает в страну людоедов-тунгаков, где он одерживает победу над своими опасными врагами. Тут и табу на одежду из шкуры дохлого волка, и белые медведи в роли охранителей тунгаков, и переодевание героя с целью обмана врагов, и ловля тунгаками младенцев в проруби, и чудесное спасение героя. В других сказках этого жанра герой в поисках потерявшихся или похищенных братьев попадает в верхний мир, где при покровительстве добрых советчиков и с помощью чудесных предметов побеждает злые силы и спасает братьев (сестру, жену, отца, детей). В роли чудесных помощников героя выступают также животные персонажи (мышка, паук, волки, лиса и др.).

Волшебно-героическая сказка, являющаяся одной из разновидностей волшебно-мифической сказки, в чукотском и эскимосском фольклоре особенно ярко представлена в цикле сказок об обездоленном сироте, который ведет трудную борьбу со своими обидчиками. Врагами сироты выступают насильники-старшины, недоброжелательные дядья, вредоносные кэле и тунгаки, а также другие сказочные существа. Друзьями и помощниками его являются в разных вариантах сказок бабушка, сестра, добрый дядя (другие дядья — антагонисты сироты), животные персонажи и волшебные предметы. Антропоморфизм и особенно зооантропоморфиэм продолжают занимать в этом виде волшебной сказки важное место и связывают ее с ранними мифическими преданиями.

Образ сироты в фольклоре приморских чукчей и азиатских эскимосов (как и в фольклоре американских и гренландских эскимосов, а также северных индейцев) 38исторически возникает в связи с разложением первобытнообщинных отношений и появлением социальной дифференциации между рядовыми охотниками и выделившимися из их среды старшинами (умилыками) и владельцами байдар, становящимися во главе социально разнородной общины или байдарной артели.

Положение обездоленных сирот, стариков, вдов, неимущих одиночек-охотников среди приморского населения становилось особенно невыносимым во времена периодических голодовок, когда не приходил морской зверь или продолжительное зимнее время свирепствовала непогода. В такие периоды бедственное положение наступало для всего населения, и люди, лишенные кормильца, становились «лишними ртами». Соседи во время голода в отдельных случаях безжалостно изгоняли из своих жилищ сирот. Промысел морского зверя в ледяных просторах арктических морей был связан с постоянным риском. Охотников часто уносило в открытое море на оторвавшейся от припая льдине, и осиротевшая семья оказывалась без еды. Все эти социальные и бытовые коллизии в положении сироты нашли отражение в палеоазиатских волшебно-героических сказках.

С зарождением имущественного неравенства и нарушением установившихся древних демократических обычаев равного распределения добычи между всеми членами приморской общины, независимо от степени участия в промысле, в бедственном положении оказываются прежде всего члены семей, лишившиеся кормильца-охотника, а именно: осиротевшие дети, старики, вдовы, калеки, неудачливые охотники-одиночки. Все они попадают в прямую экономическую зависимость от присваивающих львиную долю добычи старшин-умилыков (силачей, «хозяев земли») и владельцев больших байдар.

Аналогичный процесс социальной дифференциации наблюдается и среди кочевого населения. В результате чукотско-корякских войн за обладание оленьими стадами происходит процесс концентрации оленьего поголовья в руках отдельных предприимчивых оленеводов, к которым попадают в экономическую зависимость неимущие или малооленные соседи и родственники. Собственник оленьего стада становится фактическим главой стойбища, а зависимые от него люди — пастухами 39.

Вместе с тем разложение первобытнообщинных отношений у народностей Чукотки и Камчатки совершалось весьма медленно, и к моменту победы Советской власти у них не произошло четкого классового расслоения. Древние обычаи и нормы жизни соседской общины в разных формах пережиточно продолжали сохраняться вплоть до 30-х годов 40. В условиях сосуществования древних демократических норм жизни общины и новых общественных отношений более отчетливой становилась идеологическая и морально-этическая направленность волшебно-героической сказки.

Огромное влияние на развитие новых видов устного творчества приморского и кочевого населения Чукотки, в том числе и на цикл сказок о сироте, оказала дифференциация хозяйства на морской промысел и домашнее оленеводство. Возникли новые общественные отношения между приморским населением и кочевниками-оленеводами. Приморские жители с оскудением охоты на дикого оленя попадают в зависимость от оленеводов, поскольку они не могут обойтись без оленьих шкур, необходимых для одежды и спальных помещений (пологов). Кроме того, в периоды голодных сезонов, когда нет морского зверя, приморские жители вынуждены обращаться к оленеводам за оленьим мясом. С другой стороны, с ростом поголовья оленей у кочевников-оленеводов усложняются и подсобные средства выпаса стад на больших пространствах тундры. В связи с устойчивой специализацией хозяйства и сосредоточением всех людских сил на выпасе оленей оленеводы испытывают нужду в сырье от морского промысла — лахтачьих, нерпичьих и моржовых кожах, ремнях, подошвах, полозьях для нарт, подполозках из китовой кости (верхний слой челюстей), топленом нерпичьем жире для освещения и отопления, пластинах китового уса и различных предметах быта, изготовляемых приморскими жителями. Установившийся мирный натуральный обмен между двумя группами населения в отдельных случаях нарушался и завершался военными столкновениями между ними или борьбой отдельных семейств (ср. сказки «Виютку-предводнтель», «Экетамын», «Враги» и другие в сб. «Эскимосские сказки и легенды»).