Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки - Автор неизвестен. Страница 13

В некоторых героических сказаниях элементы волшебно-героической сказки даже преобладают. Так, в «Сказании о Вытрытве» реальные физические упражнения «лежебоки» в силе и ловкости, его мирная жизнь в стойбище неожиданно сменяются героической борьбой богатыря-одиночки с налетевшим вражеским отрядом. Вытрытва обретает гиперболическую силу и, подобно птице, парит над головами врагов, разя их копьем и стрелами. В жестокой многодневной схватке он побеждает вражеского богатыря. Тема героической борьбы богатыря с человеческими противниками в конце повествования сменяется поединком со сказочным озерным духов в облике воина, которого Вытрытва также побеждает 48. Героические сказания, где фантастические превращения сосуществуют с реальными действиями героя, близки в жанровом отношении волшебно-героическим сказкам.

Близко к героическим сказаниям по содержанию и композиции примыкают так называемые исторические предания о конкретных исторических событиях или отдельных эпизодах, в той или иной степени отражающих жизнь палеоазиатов Чукотки и Камчатки в разные исторические периоды их жизни. Эти предания отличаются от героических сказаний тем, что в них вместо эпически-приподнятого изображения борьбы отдельных героев с иноплеменниками или местными врагами дается описание конкретного события без концентрации внимания на действиях одного героя. В них рассказывается о «достоверных» фактах борьбы с вражеским засильем, где нет места гиперболизму, фантастике и прославлению подвигов отдельных героев. Характерной особенностью исторических преданий часто выступает массовый героизм народа в борьбе с врагом. В основе таких преданий, сохранившихся в народной памяти, — события прошлого, которые не обросли элементами эпического и фантастического. К таким преданиям можно отнести, например, эскимосское предание «Виютку-предводитель», где под водительством некоего Виютку и его братьев из множества жителей чукотских и эскимосских селений организуется большой воинский отряд, призванный не допустить на чукотскую землю войско пришельцев-таннитов (по-видимому, коряков и их сателлитов-юкагиров) 49. В предании дается детальное энтографическое описание подготовки и организации воинов — пращников, стрелков из лука, копьеносцев, рисуются картины сражения с традиционным началом (поединок двух воинов) и традиционным концом (оставление в живых одного-двух пленных), картины дележа добычи и т. д.

Для повествований подобного типа характерны топонимические, этноннмическне и этнографические подробности в гораздо большей степени, чем для героических сказаний.

В. Г. Богораз относил к историческим преданиям рассказы о сраженниях чукчей с отрядами Павлуцкого, а также более ранние рассказы о стычках с эскимосами.

Из подобных исторических преданий с течением времени развился жанр героических сказаний, в которых описание реальных событий, присущее историческим преданиям, уступило место прославлению героический, подвигов отдельных персонажей, ведущих победоносную борьбу за честь и свободу своего племени или семьи.

Сказки о животных в фольклоре палеоазиатов Чукотки и Камчатки получили повсеместное для данного региона распространение. Отличительной чертой сказок этого жанра является их свяэь с космогоническими, тотемическими и анимистическими представлениями азиатских эскимосов, чукчей, кереков, коряков и ительменов ранней эпохи первобытнообщинной формации. Этот жанр устного творчества развивается в тех же общественно-исторических условиях жизни охотников эпохи первобытнообщинной формации, что и мифические предания, и волшебно-мифические сказки, элементы которых обнаруживаются в сказках о животных. В них, как и в сказках других жанров, нашли свое отображение и обобщение как мировоззренческие представления народностей Чукотки и Камчатки, так и накопившийся жизненный опыт, столь необходимый для практической деятельности древних охотников данного региона.

Олицетворение животных и природы в сказках палеоазиатов, как и у многих других охотничьих племен, имело непосредственную и живую связь с первобытной охотой на зверя, которая в силу суровых климатических условий Крайнего Севера была их главным занятием и единственным условием существования. Зверь, являвшийся основным источником жизни охотничьих племен на разных этапах их исторического развития, неизбежно наделялся тотемными и анимистическими свойствами. Именно с животным миром была прежде всего связана мировоззренческая и художественная фантазия древних палеоазиатов — чукчей, коряков, кереков, ительменов и азиатских эскимосов, поскольку от этого мира зависела охотничья удача, а с ней и благополучие общины.

Если отличительной особенностью ряда волшебно-мифических сказок о вредоносных кэле, нынвитах и тунгаках был страх человека перед непознанными и таинственными силами природы, то в сказках о животных чаще отражались черты дружественного отношения к животному. Зверь, являвлявшийся объектом охоты, — не был врагом человека. Охотник не убивал зверя, а добывал, и поэтому наделял его духовными, человеческими качествами, которыми обладал сам. Отсюда и прямая связь мифологических преданий с животными персонажами со сказками о животных. Человеческий герой волшебно-мифической сказки, свободно вступающий в любовные и брачные связи с белой медведицей или гусыней, которые, сияв звериную одежду (шкуру), становятся белотелыми женщинами, продолжает оставаться обыкновенным охотником.

Создав фантастические легенды о животных и других создателях мира, человек начинает верить в их реальное существование, в их покровительство. Мифы с развитием человеческого общества, художественно переосмысляясь и обогащаясь, перерастают в волшебную сказку, в которой находят отражение морально-этические нормы поведения древнего человека. Из волшебно-мифической сказки выделяется сказка о животных, которая становится такой же, а часто и более могущественной школой жизни охотника, как и волшебно-мифическая сказка.

В животных сказках чукчей, азиатских эскимосов, коряков и ительменов воспевается трудовой опыт народа, его быт, занятия, ловкость и хитрость как залог удачи охотника в добыче зверя и осмеиваются глупость, неповоротливость, физическая немощь как опасные для охотника качества 50.

Животная сказка аборигенов Чукотки и Камчатки, сохраняющая в ряде случаев прямую генетическую связь с мифическими преданиями и развившимися из последних волшебно-мифическими сказками, не имеет четкого отличия от них, хотя по ряду признаков дифференциация между этими жанрами и наметилась. Во многих сказках персонажами выступают одновременно люди и звери, и в ряде случаев трудно определить, кто из них предстает главным. Особенно это относится к ительменско-корякским сказкам с несколькими контаминированными сюжетами, где человеческие и животные персонажи действуют в тесном содружестве. Наиболее ярко это раскрывается при анализе замечательного и до сих пор малоизвестного цикла сказок о вороньем герое Кутхе — Куткыннеку, о котором подробно сказано выше. Это ворон и человек одновременно. В одних случаях он тесно контактирует с животными персонажами (№ 126, 127, 173), в других — с человеческими (№ 176). Во многих сказках этого оригинального вороньего цикла герой действует при посредстве мифических помощников — звериных персонажей. Такие сказки относятся скорее к жанру волшебно-мифических, чем животных.

Так, например, герои цикла ительменских сказок о Кутхе, а именно — сам Кутх, его жена Мити, их дети Эмэмкут, Синаневт и другие, несмотря на принадлежность к птичьему роду (Кутх — мифический ворон, Мити — сорочья дочь), выступают в облике людей, но чаще всего — в зверином окружении. Сам Кутх при нужде оборачивается вороном, но лишь на короткое время, для исполнения своей магической миссии. Способность перевоплощаться в ворона унаследовал от родителя и его старший сын Эмэмкут. Лишь Мити во всех сказочных ситуациях остается человеческой женщиной, хотя и рождена сорокой. Между тем дочери Кутха и Мити вступают в брачные союзы как с человеческими, так и со звериными персонажами. Сам Кутх, отлучаясь из семьи, попадает обычно в звериное окружение.