История с танцем призраков - Хьюз Моника. Страница 17

Ладно, не сидеть же здесь всю ночь. Он осторожно открыл дверь и прислушался. Ни звука. Включил фонарик. Лунообразный лучик, ничего не поймав, уперся в "затянутую джутовой тканью стену. Воздух здесь был другой — более свежий. Более обычный. Том посветил фонариком справа налево. Увидел коридор, тихий и пустой.

Радостно переведя дух, он выскользнул из большого подсобного помещения и повернул направо. Почему направо? Просто решил, что так лучше. Футов через двадцать коридор сворачивал влево. Под ногами оказался ковер. Слева поблескивало стекло, и Том увидел свое отражение — бледный призрак. Впереди возник слабый отблеск, даже не свет, просто тьма там была но такая густая.

Бесшумно ступая по ковру, Том пошел туда, правой рукой касаясь стены, в левой держа погашенный фонарик. Наверное, центральный вестибюль где-то совсем рядом. Только не спешить. Идти медленно. Вдруг стена под его правой рукой кончилась. Вместо ковра под ногами возник мрамор. Он чувствовал его скользкий холод. И еще показалось: перед ним — огромное пространство.

Через несколько секунд он понял, что стоит у восточной стены центрального вестибюля, делившего музей на два крыла, только ночью этот вестибюль выглядел совершенно иначе. Справа во внутренний двор музея выходило большое окно, и через пего с неба лился слабый свет — наверное, взошла луна. Декоративные кадки для растений и скамейки отбрасывали едва различимые, размытые тени.

Том медленно пошел вперед, помня о гулком мраморе под ногами, и тут обнаружил еще один источник света, помимо луны и звезд: слева от него терраса перед главным входом была освещена батареей прожекторов. Он задумался. Почему прожектора включены, а сам музей погружен во тьму? Тут что-то не так. И почему не сработала сигнализация, когда он открыл наружную дверь? Пит, конечно, большой ловкач, но не до такой же степени? Эти его разговоры насчет резидентов — никогда не поймешь, серьезно он или валяет дурака.

Итак, Том стоял в просторном двухэтажном вестибюле у делившей его надвое стены, чуть ближе ко входу в музей, стоял в некотором замешательстве. Днем здесь всегда было два охранника. А уж ночью хотя бы один должен быть. И с какой стати ему сидеть в темноте? Чепуха какая-то.

Том нахмурился, вспомнив, какой шум он поднял в подсобном помещении. Неужели охранники ничего не услышали? Чем они, интересно, занимаются? Затаились, чтобы поймать его с поличным? И весь музей — ловушка?

Мучаясь сомнениями, он заглянул за угол. Насколько можно было судить по свету прожекторов с улицы, в передней части музея вообще никого не было. Это странно, и даже очень, но темнота, по крайней мере, его союзник.

Через незапертую дверь он добрался до галереи, что была напротив галереи черноногих. Чтобы попасть туда, надо пересечь по мраморному полу открытый участок, который прекрасно просматривается от входа, оба коридора, пройти мимо лестницы и под верхней галереей. Интересно, будет ли виден его силуэт на фоне слабого света справа, из внутреннего двора? Может, есть другой путь?

По в конце концов он решил: лучше тот путь, что короче и проще. Сняв кроссовки, он связал шнурки и продел их сквозь дырку в ремне на джинсах. Потом стрелой пронесся через вестибюль — ноги в носках скользили по мрамору — и, не останавливаясь, помчался дальше, пока не добежал до тени, которой был окутан вход в галерею черноногих.

Прижавшись к стене, он пытался отдышаться, сдержать ухающее под ребрами сердце — этот звук гремел в ушах, подавляя все остальные. Он подождал, прислушался. Ледяная, непроницаемая тишина — музей тоже чего-то ждал. На цыпочках Том вошел в темную галерею, машинально глянул в угол, где была телекамера. И едва не засмеялся вслух. Даже он своей руки не видит, где уж камере?

Тут он замер на месте. Но чем все-таки занимается охрана?.. Сидит в потемках, уставившись в выключенные мониторы? Разумного ответа он придумать не мог и, отмахнувшись от этой мысли, осторожно, ступая очень медленно, вытянув руки вперед, вошел в темную, без окон, галерею. Фонарик включать опасно — вдруг телекамера засечет свет? Надо идти на ощупь.

Сначала направо, мимо вождей и воинов в украшениях из бус. Вы всего лишь восковые фигуры, решительно сказал он им, прошествовав мимо на цыпочках, тут же вспомнил их черные глаза, и это воспоминание обожгло ему спину. Теперь впереди должна быть открытая часть галереи, где стоит типи. Надо взять левее, пойти вдоль стены, и как раз придешь к шкафчику с обрядовыми укладками — до него шагов десять, не больше.

Том действительно легко нашел его — темнота не помешала. Вскрыть бы замок и положить укладку на место, под стекло… Но Том понимал: тут он Питу не ровня, тем более в темноте. Если он оплошает и разобьет стекло, никому от этого лучше не будет. И, бережно вытащив священную укладку из-под свитера, Том аккуратно положил ее поверх шкафчика.

Вот и все. Словно гора с плеч свалилась. Теперь никто никогда не узнает, кто и зачем брал эту укладку. Он все сделал именно так, как велел прадедушка: уложился в отведенные ему четыре дня и не поставил под удар перспективы отца стать судьей.

С пьянящим чувством облегчения он повернулся, чтобы начать обратный путь, правая рука легонько касалась стены, в левой он держал выключенный фонарик. Сразу же за типи — запасный выход. Потом домой…

Он сделал всего четыре шага, зацепился за что-то ногой и бухнулся плашмя — грохот был такой, что мог бы разбудить мертвеца.

Мертвеца. Откуда такая мысль? И что вообще за глупая фраза? Никаких мертвецов здесь нет, будить некого. Вдруг вспомнились высохшие красно-оранжевые кости старой индианки… Из его вытянутой руки выскочил фонарик. Надо немедленно его найти! Глупо, конечно, думать о каких-то костях. Лучше вот о чем подумай: что скажешь охраннику, который небось уже на всех парах несется сюда — угораздило же так загреметь!

Выбираться надо налево, это точно. А фонарик? Оставлять его здесь нельзя — отпечатки пальцев и все такое. Шаркая коленями по полу, он пополз вперед. Черт возьми! Неужели он мог укатиться так далеко? Или Том в темноте сбился с курса?

Пальцы его прикоснулись к чему-то холодному и металлическому, и он вздохнул с облегчением. Но тут же по спине поползли мурашки. Это действительно был фонарик, да только не его. Этот был большой, почти фонарь-прожектор. Он прижал пальцем кнопку — вверх, вниз, но ничего не произошло, и через секунду пальцы подсказали ему, в чем дело. Стекло и лампочка были разбиты.

Чей же это фонарь? И почему он валяется на полу? Кстати, обо что он споткнулся? Фонарь тут ни при чем. Это было что-то большое, тяжелое.

Борясь с собой, он протянул руку дальше, за то место, где поначалу лежал фонарь. Пальцы его коснулись чьей-то руки. Ему удалось подавить крик, готовый вырваться из горла, по и, подавленный, он прозвучал достаточно громко — находись кто-то неподалеку, он бы обязательно услышал.

Рука была какая-то вялая, словно ничья, и страшно липкая. Стиснув зубы, Том продолжал ощупывать руку… предплечье… затылок.

Человек лежал лицом вниз. На нем, судя по всему, была какая-то форменная одежда. Волосы острижены коротко, на макушке их совсем мало. Голый череп… Тома совсем замутило. Он вдруг почувствовал, до чего этот человек беззащитен, словно ребенок.

Том попытался нащупать на шее человека сонную артерию — видел, как это делается в полицейских фильмах, — по не мог определить, есть пульс или нет, уж слишком у него самого расходились нервы, слишком сильно колотилось сердце. Пальцы его нашли затылок человека, и Том в ужасе отдернул руку — наткнулся на что-то липкое, влажное. Он глянул на свою руку, ничего во тьме не увидел и, плохо соображая, начал яростно вытирать ее о куртку лежащего.

Эх, нет здесь Пита! Он бы не растерялся. И фонарь у него был бы хороший. И первую помощь он, наверное, оказать может. И выход из положения нашел бы. Но что же случилось с охранником? Сердечный приступ? Скорее всего. Человеку стало плохо, он упал и ударился головой об один из шкафчиков с экспонатами…