Меня зовут Нур Ахмат - Король Владимир. Страница 4
Основные удары душманы направляют по всему новому, что пришло в жизнь афганского народа после революции. Это сельскохозяйственные кооперативы, земельно-водная реформа, новые предприятия. Школы — это тоже завоевание апрельской революции. Ведь мы с тобой, читатель, знаем, что в Афганистане из каждых ста человек ещё недавно умели поставить свою подпись только десять.
Новое — это и дворцы пионеров.
С какой гордостью показывал нам заместитель председателя Центрального совета пионерской организации Афганистана товарищ Джонали карту! Горящими лампочками обозначены провинциальные центры Афганистана, где открыты дворцы пионеров. Всего шестнадцать!
А потом с болью в голосе товарищ Джонали рассказывал: Дворец пионеров в города Файзабаде бандиты обстреляли из гранатомёта. В провинции Баглан — сто двадцать шесть школ. Из них работают только двадцать шесть. Остальные постоянно находятся под прицелом душмансних пулемётов.
Грамота, считают душмансниа главари, — только для богатых. А правоверным мусульманам победнее достаточно и священного писания. Дети главарей афганской контрреволюции, окопавшихся в Пакистане, на американских машинах ездят в богатые частные школы и университеты. Им можно. Если же афганский бедняк взял в руки книгу, значит, покушается на «чужое добро» — смерть ему!
Глядя на горы, дехканин говорил:
— В твоих словах страшная правда. И теперь я твой друг.
Он показал Нур Ахмату зажатую в ладони смятую бумажку и тихо спросил:
— Бача умеет превращать узоры на бумаге в слова?
— Я умею читать и писать, — гордо ответил Нур Ахмат.
Дырявая Папаха засомневался — ведь сам пророк Мухаммед не знал грамоты. Он осторожно протянул Нур Ахмату бумагу, которая оказалась листовкой. Мальчик быстро просмотрел её и вернул Дырявой Папахе.
— Откуда это? — спросил он.
— Сам аллах сбросил мне с неба эти узоры.
«Наверное, вертолёт разбрасывал листовки над их кишлаком», — подумал Нур Ахмат.
— Там сказано, что все, кто хочет из банд вернуться в свои кишлаки, могут не бояться наказания. Народная власть прощает им их ошибку.
— Я могу вернуться? — не поверил дехканин.
— А ты тем более. Ты же не басмач, тебя насильно угнали.
На это дехканин сказал;
— Человек — не верблюд, сам не захочет — никто не заставит. Запугали, обещали денег. Говорили: воевать за ислам…
Среди пленных, как сухой лист, пролетел шёпот. К Синему Тюрбану, восседавшему на камне, двое дюжих душманов подтащили упиравшегося старика.
— Сбежать хотел, собака! — Один из душманов с размаха ударил прикладом в согнутую спину старика.
Ноздри Синего Тюрбана заходили в злом трепете, он задышал тяжело и хрипло.
— Бежать?.. Значит, он забыл, что у него только одна голова.
Старик округлившимися от ужаса глазами смотрел на Синего Тюрбана и обречённо вжимался в землю.
— Сейчас вы увидите, — выводил Синий Тюрбан, — что бывает с теми, кто посмел ослушаться меня, кто не хочет служить Сайфуддин-хану.
Острым длинным ножом Синий Тюрбан водил у шеи старика.
— Все смотрите! Да не даст вам аллах оступиться!..
Не в силах сдержать стук зубов, Дырявая Папаха до хруста в костях прижимал к себе Нур Ахмата:
— Бача! Спрячь глаза! Не смотри! Не надо!..
СИНИЙ ТЮРБАН
Вход в шатёр, накрытый маскировочной сетью, охраняли человек десять душманов в зелёных халатах, Здесь же стояли два больших пулемёта. Синий Тюрбан подтолкнул Нур Ахмата:
— На колени, сын шакала!
Походный электрический светильник под потолком шатра горел приглушённым жёлтым светом. Толстый прохладный ковёр, в котором утонули израненные ноги Нур Ахмата, вдруг поплыл куда-то в сторону, Он узнал эти по-лягушачьи выпуклые глаза, обвисшие щёки. Вспомнил фотографию бандита на листовке.
Нур Ахмат сжался в комок. Сердце ухало. Жёлтый свет то тускнел, то вспыхивал.
Сайфуддин-хан стоял, глядя в упор на Синего Тюрбана:
— Так кто же провалил операцию с хлебом? Я хочу его видеть.
— Он здесь. Он перед тобой. — Синий Тюрбан пригнул голову Нур Ахмата, но пленник держался изо всех сил.
Сайфуддин-хан теребил пояс парчового халата:
— Где? Я вижу только тебя и какого-то измученного мальчишку с голодными глазами.
— Этот мальчишка и провалил операцию. Он на виду у толпы съел лепёшку. — Голос Синего Тюрбана дрогнул. Он не поднимал глаз от яркого ковра и держался за свою верёвку, как утопающий за деревянный обломок.
Сайфуддин-хан ткнул пальцем в грудь Синего Тюрбана:
— Ты рассказал, что мука из перемолотых свиных костей?
— Мои люди целую неделю ходили по базару, — оправдывался Синий Тюрбан. Его крючковатый нос стал как будто бы даже мёньше. — Мои люди стучались в дуканы, сидели в чайханах. В некоторых мечетях муллы предупреждали, что хлеб с севера — отрава для мусульманина!
— Почему же правоверные не стали плевать на мешки с мукой? Почему они не разбили собачьи головы неверных, раздававших этот хлеб? — Сайфуддин-хан вдруг громко щёлкнул пальцами, и в шатёр вбежали двое душманов в зелёных халатах.
— Владыка! — Синий Тюрбан упал на колени. — Владыка! Прикажи мне самому вырвать сердце у сына шакала!
— Для этого я держу палача. — Сайфуддин-хан резко вскочил на возвышение, где стояло его кресло.
— Сколько ты денег получил?! Чему тебя учили в Пакистане американцы? Ты не выполнил ни одного моего приказа. Не смог взорвать хлебокомбинат! Не смог посеять недоверие к помощи русских! Разве тебя не учили, как это делается? Они везут хлеб? Бойтесь, люди, отравы! Сам отрави хлеб! А ты не сделал ничего! Из-за тебя я потерял время, деньги и ещё нечто большее — я потерял веру людей в мои силы. И всё оттого, что какой-то мальчишка оказался умнее тебя и всех твоих людей. Что у тебя под тюрбаном — мозги или куриные потроха? Где был ты, когда этот мальчишка жевал свою лепёшку? Почему ты не сделал так, чтобы он подавился и умер? И теперь в Кабуле едят хлеб! И хвалят новую власть! А я, вместо того чтобы править в столице, должен, как горный баран, скакать через перевалы!
Послышались взрывы, пулемётные очереди. Сайфуддин-хан вдруг замолчал и сел в кресло.
Как ни спешил в Пакистан главарь душманов с пленными и награбленным, по пути он громил всё, что попадалось. Вот и сейчас по его приказу банда совершила налёт на горный кишлак Фатех.
— Прикажи мне идти туда! — взмолился Синий Тюрбан. — Я докажу свою преданность!
— Резать ты умёешь — я знаю. Но мне от тебя нужно было другое. Ты огорчил меня.
Сайфуддин-хан опустил глаза и громко добавил:
— Я очень на тебя обиделся.
Наверное, эти слова были сигналом, потому что душманы в зелёных халатах скрутили Синему Тюрбану руки и поволокли из шатра.
— Не казни! — ревел Синий Тюрбан. — Дай я вырву ему сердце!
Но только раздавленной гадюкой на ярком ковре осталась лежать его верёвка.