Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович. Страница 6

5

За Курганом начались леса.

Солнце перестало донимать. Лучи его ложились на дорогу длинными золотыми полосами. Вековые деревья образовали прохладный коридор. Мотор журчал приглушенно, в раскрытые окна кабины залетал встречный ветерок. Запахло хвоей, грибной прелью и валежником. Извилистая дорога шла по увалам, постепенно поднимаясь будто в самую синь неба, а потом вдруг сделала крутую петлю и полетела вниз. В лицо ударила прохлада. Впереди между стволами сосен блеснуло озеро, казалось, тракт падает прямо в воду.

Надя сказала попутчику:

— Здесь, у Кривого Колена, красивое место, передохнем, искупаться можно.

Тимка спал, раскинувшись на брезенте. Надя безжалостно растолкала его:

— Гляди, разоспался! Ночью-то что делал? Вторую шишку зарабатывал?

Тимка с нежностью прикоснулся к шишке на лбу и беззлобно сказал:

— Не сердись, хозяйка. И тебе вздремнуть бы не грех. Стирала, видно, до свету?

Надя вспыхнула и метнула быстрый взгляд в сторону попутчика. Тот стоял, прислонившись к сосне, и задумчиво глядел вдаль, и нельзя было понять, слышал он конец Тимкиной фразы или нет.

Минуту спустя донесся плеск и фырканье, Это Тимка уже плюхнулся в озеро. Надя сошла с дороги на узкую, косо отходящую в лес, поросшую травой просеку и опустилась на колени: спелые ягоды ковром устилали землю.

— Надя…

Попутчик в первый раз назвал ее по имени. Она перестала собирать ягоды и подняла на него глаза.

— Вам предстоит долгий обратный путь уже без меня. Боюсь, что все-таки вы не сумеете обойтись без настоящего ремонта.

— Тебе какая печаль? У тебя свои заботы.

Попутчик не ответил. Наступила пауза. Через минуту он продолжал:

— Если по дороге нам встретится МТС, остановимся: там есть оборудование и, конечно, найдется кусок баббита. Я сделаю настоящий ремонт. Это займет пять-шесть часов.

Надя встала с колеи, подошла к нему и протянула полную пригоршню земляники.

Слесари сбежались смотреть на машину, которая прошла больше двухсот километров на куске кожи вместо подшипника. Старый мастер держал в руке спрессованный обрезок Тимкиного ремня, твердый и блестящий, как отполированная сталь. Он с уважением смотрел на человека в комбинезоне.

— Твоя затея?

Тот стоял, слегка согнувшись над станком, не отрывая взгляда от сверкающей баббитовой стружки, и растачивал только что залитый им же шатун. Мастер внимательно следил за каждым движением его тонких перепачканных пальцев.

Попутчик выключил самоход, тщательно промерил расточку и снял шатун со станка.

— Дай-ка сюда. — Мастер придирчиво осмотрел заливку, вынул из кармана металлическую линейку, ударил по шатуну. Раздался чистый, мелодичный звон. — Федька, — обратился он к парню в спецовке, — гляди, учись. Вот это работа!

Надя, стоявшая тут же, вспыхнула, как будто хвалили ее. Какой-то слесарь, приподнявшись на носки, шепнул Тимке на ухо:

— Другой год я у Мироныча, но первый раз слышу, чтобы он кого так хвалил.

Мастер отдал шатун.

— Залил, как медник, расточил, как токарь. А шабрить как будешь?

— Как положено — по всей площади касания, — ответил попутчик.

Старик закрутил седой ус и вдруг сказал:

— Оставайся у меня работать.

— Это невозможно. Ехать мне надо.

— Жаль, — огорченно сказал мастер. Попутчик внимательно посмотрел на него.

— В чем ваша трудность, отец? Мастер оживился:

— Да вот достался нам трофейный станок для шлифовки цилиндров. Месяца полтора, как привезен. Надо бы пару-блоков расточить — глядишь, еще бы два трактора в дело пустили. Да станок, понимаешь, какой-то заморский, мы таких сроду не видали.

— «Краузе», наверно? Горизонтальный полуавтомат с эксцентриковым шпинделем?

Мастер даже приоткрыл рот:

— Точно говоришь, «Краузе»! Стало быть, знаешь станок-то?

— Знаю. Наверчено там порядочно. Карборунды есть?

— Есть, есть, — поспешно сказал мастер, — вместе со станком привезены, целый ящик.

— А слесарь найдется, чтобы вместо меня помочь Надежде Степановне шатун на место поставить?

— Залитый да расточенный чего не поставить? — откликнулся кто-то из ребят.

Мастер обернулся.

— Вот ты и займись, Проша. Он сделает, товарищ, не сомневайся.

— Я не сомневаюсь, — серьезно ответил попутчик, но, отдавая шатун, сказал: — Когда кончите подгонку по валу, принесете показать мне, сколько синьки осталось; туго не затягивать, чтобы от руки провернуть можно было. Шплинтовать только шплинтами, не проволокой, и замки поршневых колец не забудьте как полагается развернуть.

— Все сделаю, как приказываете, товарищ механик, — почтительно ответил Проша.

Мастер доверительно притронулся к руке попутчика.

— Слушай, сынок, я же вижу, какой ты есть человек. Твое место здесь, около железа. Ты подумай да и оставайся с нами. Кто тебя упрекнет? Без машин да без хлебушка фашиста не прижмешь. А если семья, так приедут сюда. У нас на вольном воздухе здоровее, чем в городе.

Попутчик встретил внимательный Надин взгляд, закусил губу. Он долго молчал, потом сказал:

— Показывайте, отец, где этот «Краузе». И токарь ваш пусть с нами идет.

8

Через Шадринск проехали ночью. Это была последняя ночь путешествия. Ровные места кончились. Тракт начал петлять, обходя горы, покрытые лесами, — начинался Урал. Надя, видно, не раз ездила здесь: она уверенно вела машину по ночной дороге, почти не снижая скорости на поворотах, лицо ее было задуллчиво.

Но вот за стеклами промелькнул какой-то железнодорожный переезд, и Надя начала приглядываться к местности. А когда фары осветили очередной километровый столб, она вдруг остановила грузовик. Устало потянувшись, сказала:

— Может, поведешь машину? А я посплю, клонит — сил нет.

Попутчик с готовностью кивнул и вышел из кабины, чтобы обменяться местами. Темная августовская ночь укрыла все вокруг; казалось, в мире не существует ничего, кроме этого куска дороги и километрового столба с цифрой 400. Надя достала из-под сиденья темный суконный жакет, набросила его на плечи и откинулась в угол кабины.

Ровно гудел мотор. Яркие лучи фар выхватывали из тьмы на поворотах то лесную чащу, то обломки скал, нависших над трактом. На небе далеко впереди переливалась зеленоватым светом одинокая звезда; иногда она исчезала, но, как ни петлял тракт, неизменно появлялась вновь: там был запад.

Длинная полосатая жердь шлагбаума перегородила тракт. Из будки вышел человек; в руке у него был фонарь, на плечах погоны сержанта. Он обошел вокруг машины, толкнул торчащие из-под брезента Тимкины ноги и остановился у левой дверцы кабины.

— Каких людей везешь, шофер?

Тимка завозился в кузове под брезентом. Проверив у него документы, сержант поднял фонарь и осветил кабину.

— А там кто еще? Документы прошу. — Сержант не обращал внимания на шофера, его интересовала фигура спящего в углу.

Попутчик сказал:

— Это… экспедитор. Она сопровождает груз. Спросонок Надя оттолкнула руку сержанта так, что

фонарь закачался.

— Что ты, идол, глаза слепишь?

— Идолов здесь нет. Надо соображать, что говорите, гражданка. Ваши документы.

Надя достала бумаги и протянула сержанту. Она запахнула жакет, на борту его блеснул «Знак Почета». Несмотря на то, что разговор этот происходил в предрассветных сумерках, было видно, как молодой сержант смутился.

— Можете следовать…

Рявкнул мотор, шлагбаум остался позади. Дорога опять побежала навстречу; из-за поворота выплыл километровый столб с цифрой 402…

Попутчик покосился на Надю. Теперь она уже не походила на усталого, полусонного человека: она сидела прямая и сильная, обеими руками придерживая на груди борта жакетки, и улыбалась весело и лукаво.

Попутчик, словно спасаясь от внезапно охватившего его чувства, резко увеличил скорость; заметалась под колесами щебенка, сосны по обочинам тракта превратились в сплошные темные стены, нависшие над дорогой скалы проносились со свистом где-то над самой кабиной. Надя молча, добрыми глазами все смотрела на попутчика, и под этим взглядом его худое небритое лицо, освещенное снизу лампочкой, горящей на щитке, постепенно становилось спокойнее. И вот, не отдавая отчета почему, удивляясь и радуясь, он вдруг заговорил о себе.