Колония - Бова Бен. Страница 20
Он подумывал позвонить прорабу, но понял, что не сможет сосредоточиться на работе. Она его просто не интересовала. Во всяком случае не сейчас.
Наконец, когда полуденная жара пропитала его насквозь словно неизбежная судьба, он бросился на постель, по-прежнему в пижаме и задремал. Последняя его мысль была об предостережениях данных ему в далеком детстве еще в Ньюфаундленде против даже непроизвольных мастурбаций.
Когда он проснулся было темно. Открывшаяся дверь выдернула его из потного, темного сна. Тот съежился и юркнул в подсознание, словно изображение выключенного телевизора.
Он сел на постель.
Женщина несла ему обед на серебряном подносе. Но это была не Ирина: она была выше и носила на голове шелковую шаль. Лицо ее скрывалось в глубокой тени.
Не будь глупцом, она не может быть ей.
Но пульс у него часто забился.
Она поставила поднос на низкий столик посередине комнаты, а затем пошла к постели. Шаль соскользнула ей на плечи и она улыбнулась ему.
В слабом свете из окон он увидел, что это Бхаджат, такая же головокружительно прекрасная, какой он ее помнил. Она словно сошла с иллюстрации к «Тысячи и одной ночи», с волосами как вороново крыло, сверкающими глазами и тонкой талии Шахерезады. Лицо ее сияло красотой, умом и любовью.
Дэнни попытался было заговорить, но у него перехватило горло.
Она приложила палец к губам и прошептала:
— Я могу остаться только на минуту. Врач говорит, что вы быстро выздоравливаете. Я рада.
— Я хотел вас поблагодарить…
Она слегка покачала головой:
— Такой прекрасный рыжий А-риш. Как же я могла позволить вам умереть?
Она быстро нагнулась и поцеловала его. Но когда Дэнни двинулся обнять ее, она отодвинулась и отступила к двери.
— Я вернусь к тебе, — прошептала она. А затем исчезла.
7
Есть поразительное сходство между старением и смертью городов и старением и смертью звезд, таких как наше солнце.
Когда звезда стареет, она теряет свои источники ядерной энергии. Она начинает набухать и становиться красным гигантом. Но даже, пока она расширяется, ее ядро становится сгущенным горячим и ухудшается. В конечном итоге, когда у звезды иссякает энергия, наступает коллапс. Наше солнце однажды станет звездой Белый карлик. У звезд массивней солнца, коллапс стимулирует взрыв сверхновой, который уничтожает все кроме горячего ядра. А если первоначальная звезда была действительно большой, то даже это кипящее ядро полностью исчезает в том, что астрономы называют Черной Дырой.
Когда же город стареет и теряет свои источники энергии (налогоплательщиков), то город начинает разбухать. Мы называем это расползанием пригородов. Но также, как у звезды, ядро города становится более сгущенным, горячим и ухудшившимся. В конечном итоге город умрет. Чем больше город, тем больше вероятности, что его предсмертная агония будет включать в себя взрыв. Очень большие города, такие как Нью-Йорк вероятно взорвутся с такой силой, что там не останется почти ничего. Даже Черной Дыры.
Они обставили его как надо.
Полночь давно уже миновала и улицам полагалось быть пустынными. Никто в здравом уме не гуляет по улицам Манхэттена после темноты, особенно в одиночестве. Никто кроме крыс и может быть бездомной кошки, думающей, что она сумеет справиться и сама.
Днем Манхэттен еще годился для жилья — местами. Но ночью всяк торопился забаррикадироваться в своей комнате и спал с пушками под рукой.
Задачей Франта было выследить этого сосунка.
Фраер этот был черным и носил верхнюю одежду подходящей: кроваво красную куртку из пластика с оторванными рукавами, штаны тореадора в обтяжку, тяжелые сапоги, годные и для топтания кого-либо и для бегства. Но одежда была слишком верной, словно кто-то вручил ему мундир. И она была новой. Вместо того, чтоб вписаться в сцену Первой Авеню, он выделялся словно накладной бюстгальтер честной давалки.
С головой однако его выдавало то, что он кружил по Авеню только в паре массивов от прежнего здания ООН, и никогда не заходил сколь-нибудь дальше. Он хотел быть там, где другие белокожие смогут следить за ним по своим камерам и слушать, что будет сказано через свои микрофоны дальнего действия.
Беложопый, проворчал про себя Франт, я мог бы подстрелить его только так!
Этот сосунок был легавым. Не просто обычным легавым, те знали правила и оставляли Районные Ассоциации в покое, чтобы иметь возможность обходить свои участки как им положено. Этот же фраер был легавым Всемирного Правительства.
И он хотел встретиться с самим Лео.
Поговорить с ним, черт дери.
А Лео посмеялся и сказал, да, давайте встретимся, давайте поговорим с этим индюком. За каким задом? — гадал Франт.
Но когда Лео говорит давай, ты даешь. В какой бы ассоциации ты не тусовался, с кем бы кто там не воевал. Лео отдавал не много приказов, но когда отдавал приходилось дергаться.
Франт прищурился, глядя вперед по первой авеню. С реки долетал ветер, неся с собой мусорную вонь. Разрушенный старый пень здания ООН выглядел в сумевшем просочиться сквозь облака печальном свете Луны словно почерневший, потрескавшийся призрак. Франт задрожал. В стоявших здесь кругом старых зданиях жили люди и рисковали столкновением с крысами источившими их как сыр голландский.
Джо-Джо и Линялый находились впереди фраера, разведывая местность, удостоверяясь, что шпик притопал один. Не желательно подставлять Лео. Вонючее Всемирное Правительство не раз пыталось наколоть его. Но Лео всегда оказывался слишком умен для них.
Затрещала воткнутая у него в ухо крошечная рация, и Франт услышал шепот Линялого:
— Здесь все о'кей.
Франт хмыкнул, а затем спросил в зажатый в зубах микрофон зубочистку:
— Джо-Джо? Что у тебя?
— Самый здоровенный таракан, какого ты когда-либо видел, черт возьми. Но больше ничего.
— О'кей. Оставайся скрытым. — Франт вынул зубочистку изо рта и заткнул ее за правое ухо, а затем шагнул из дверей, где он ошивался и вышел на открытое место, направившись по залитому голубоватым светом тротуару к чужаку.
Индюк фланировал, не слыша ничего у себя за спиной. Дерьмо, приятель, я мог бы пришить тебя прямо сейчас и ты б так и не узнал, что тебя ударило.
Но вместо этого, он как положено протрусил сзади к фраеру и произнес вслух:
— Пошли.
Парень подпрыгнул над мостовой на целый фут и круто развернулся. В руке он держал грозного вида пистолет.
Франт скорчил кислое лицо.
— Ты хочешь повидать Лео, или хочешь, чтобы тебя чпокнули? — Джо-Джо и Линялый, конечно же, держали его под прицелом.
— Ты от Лео? — пистолет его дрогнул, но голос фраера был тверд.
Красивая пушка. Франт повторил:
— Идем приятель. Вон Туда. — Он ткнул большим пальцем во тьму сорок четвертой улицы.
Легавый засунул пушку в кобуру под мышкой.
— О'кей, — сказал он. — Ты первый.
Франт потопал, думая о том, как он, возможно, еще до окончания ночи, сумеет заполучить для себя эту пушку.
Лео устроил встречу в многоквартирном здании, где заправляла местная ассоциация. Оно разваливалось и большая часть окон исчезла, но на верхнем этаже дела еще обстояли неплохо. Там имелось даже электричество.
Лео этот был большим человеком. Больше любого типа, подумал Франт. И усмехнувшись самому себе добавил: Больше любых двух типов.
Лео сидел в ободранном старом кресле, его громадная туша напирала на подлокотники, угрожая расколоть кресло надвое, как бомба взрывает здание. Кулаки у него не уступали величиной голове Франта, а руки были потолще, чем грудь у большинства ребят. Он выглядел толстым, но это была такая толщина какой обладают борцы. Силы у него хватало, чтоб поднять на ходу автомобиль за задний бампер и мог сломать кости с такой же легкостью с какой другие парни срывали крышки с пивных банок. И он был черный. Ни карамельного цвета, как сам Франт, или даже более темного шоколадного как у Джо-Джо. Лео — африканский черный, такой темный какие только бывают. Итальяшки называли его меланцана, баклажан, из-за темного пурпурно-черного цвета его кожи.