Север Северище - Фомичев Владимир Т.. Страница 20

 …Тут и вбежали в комнату Тамара с Верочкой, поняв по верхней одежде Павла Афанасьевича, обнаруженной в коридоре, что он приехал.

 - Протягивайте губы для поцелуев, входите в объятия ханты-мансийского медведя, - душевно смеялся он, тиская их. – Ждали меня?

- Вот это да! Я не могу придти в себя! – не верила своим глазам Тамара. Павел отметил ее горящий, устремленный на него и одновременно блуждающий взгляд, навернувшиеся слезы, измученное лицо.

- Как здорово, что ты дома! – волнительно слышал он нежный голосок своей кровинки-былинки, Веруньки-Невруньки. Папин подарок привел ее прямо-таки в восторг, она росла будущим зоологом: не могла равнодушно относиться к животным – изящные белочка и лайка целиком заняли ее воображение. С этого момента до самой постельки девочка почти не сходила больше с отцовых рук и коленей. А он, ласково гладя ее по волосам, балагурил:

- Ну, и выросла! Так и отца перегонишь! Видно, тянешься вверх не по дням, а по часам? Еще и умненькая, и с веселыми глазами.

 Павел обратился к Тамаре:

 - Я тут прочитал лживую корреспонденцию из Советского, и, чтобы ты убедилась, что она действительно такова, хочу: сразу же прочитай другую, вот эту – направленную мне из Москвы. Узнай суть до того, как накрывать стол, приниматься за трапезу, - и вручил ей письмо Владимира Гербарта. – Пока мы тут с хорошенькой девочкой-баловницей поговорим, весело и беззаботно посмеемся, можешь на кухне спокойно ознакомиться с расставляющим точки над “и” сообщением моего неожиданного друга из ЦНИССТРОЙНЕФТИ. 

 Вернувшись с кухни после прочтения письма, Тамара со слезами бросилась на шею Павлу:

 - Оказывается, “благодетели рода человеческого” живут тут, в московском муравейнике… Пашенька, прости меня за сомнения в тебе, но “разоблачения” были очень убедительны. 

- Однако я проголодался так сильно, что только две хозяйки могут помочь мне утолить зверский аппетит. Путь был не ближний. Кормите же бродягу! – прервал спутник жизни ее излияния. – Сядем за стол рядком, поговорим ладком.

 Малютка прыснула и бросилась со всех ног на кухню за необходимой посудой, Тамара стала метать на стол содержимое холодильника, Павлу поручили резать хлеб, разливать “Буратино” и коньяк. “Устроили пиру”, как определило чадо. 

 После передачи “Спокойной ночи, малыши” маленькие ручонки Верочки, обнимавшие за шею отца, ослабли, и она уснула.

 До второго часа ночи не могли сомкнуть глаз супруги. Загорелось в сердцах желание, на первых порах ни о чем другом не могли думать. Раз за разом оно бросало их в объятия друг к другу… И о стольком успели в эти часы переговорить.

 Установив все детали диверсии против их семьи, уже известные читателю, Тамара вновь и вновь казнила себя за то, что ничего не сообщила мужу еще летом. И хоть как-то объясняя свою ошибку, преступную по отношению к их любви веру анониму, продолжала:

- Я чувствовала свое полное бессилие. Сердце было не на месте… Но все равно, куда это годится! Поверила вражескому агенту. Хорошо хоть теперь узнала всю правду.

- У меня одно предложение, - говоря как бы в шутку и всерьез, пытался отвлечь ее от горестных размышлений супруг, - нельзя разводиться, пока живы. Как всегда было у наших предков. Будем жить по своим, а не чужим обычаям.

 Котовы к случаю вспомнили, что Великую Отечественную войну выиграли те, кто родился в нормальной старинной семье. Хранить ее крепость обручавшиеся давали клятву Богу при венчании. В таинство двух никто не мог вмешиваться. Как люди могли дойти до того, чтобы настолько переменить семейный образ жизни: предпочесть божественное анонимке, вообще какому бы то ни было чужому мнению, свои собственные интимные заботы препоручать парткомам, профкомам? Жуть!

- Не будешь больше этого делать? – с оттенком добродушной иронии в голосе вопрошал Тамару благоверный. И она в унисон с вибрацией его души отвечала:

- Тамара Котова такова, что у нее должен быть мужчина, о ком надо заботиться.

 - Вот это серьезно! – поставил он точку в диалоге на эту тему.

 ВЕРОЛОМНЫЕ ИУДЫ 

 На следующий день в Большом зале Центрального Дома литераторов проходил пленум Союза писателей СССР, на котором Котову, во время вчерашней телефонной связи, предложил поприсутствовать прозаик Иван Калугин, институтский однокашник, заведовавший книжной редакций издательства “Правда”, до этой должности работавший в газете “Советская Россия”. Он сказал:

- Давай встретимся у ЦДЛ без десяти в десять. Я принесу для тебя “Пригласительный билет”. Посидим в зале на открытии пленума, потом попьем в пестром буфете пиво, пообщаемся друг с другом и с приехавшими из областей знакомыми литераторами, вместе пообедаем. Затем я скатаю на службу и, уладив там очередные дела, около восемнадцати часов заеду за тобой: отправимся в потрясающий ресторан.

 Когда Иван и Павел увиделись, то московский сибиряк попросил друга прояснить неизведанное в жизни – вечернее мероприятие. И тот бегло удовлетворил любопытство Котова:

 - Речь идет об особом ресторане-кабинете гостиницы “Россия”, о котором мало кто знает. Из его окна весь Кремль виден, как на ладони. Там руководство нашей редакции, меня и заместителя ( а он сегодня придти не может, за него будешь ты ), угощает председатель Советского Комитета защиты мира Герман Николаевич Калник. В порядке исключения мы издаем хорошим тиражом и объемом сборник его публицистики, и Герман 

Николаевич желает обговорить некоторые детали, связанные с подготовкой и прохождением его рукописи. Почему в порядке исключения? Потому что мы выпускаем только художественные произведения, причем самые-самые читабельные, но за которые никому не надо платить гонорары. На выпуск редких книг имеем монопольное право. Ежегодно издаем не меньше 150 наименований, причем шесть таких, как “Королева Марго”, тиражами по три миллиона экземпляров. Качаем деньги в партийную кассу. Эти наши тома можно приобрести лишь по талонам, полученным за сданную макулатуру. Калника же и других “мудрых и великих” современников – публицистику, а не художественные произведения - издаем вне плана, как говорится, “без объявления”. За особые, так сказать, заслуги перед обществом. 

 Начали день с Иваном, как намечали. Но примерно через час приехала девушка из книжной редакции, разыскала Калугина и сообщила ему:

- Иван Гаврилович, звонили из Центрального Комитета КПСС от Иванова: вам нужно быть в 12 часов у него для окончательного согласования плана выпуска 1972 года.

- Ну, Маша, ты меня расстрогала… - ответил он и, попрощавшись до вечера с Павлом, определенно условившись о времени, когда заедет за гостем, удалился.

 Во время перерыва Павел Котов нежданно-негаданно встретил своего армейского друга Никиту Котельникова, котрого никогда не чаял увидеть в таком литературном месте, потому что тот ни в чем подобном никогда замечен не был. Оказалось, приятель бронетанковых лет является завхозом в соседнем Доме Ростовых, где как раз и размещается Союз писателей СССР, проводящий сегодня свой пленум. Чудеса да и только! У Никиты Дмитриевича, как величали родного Павлу человека знающие Котельникова творцы художественного слова, сегодня было хлопот полный рот, в связи с устройством приехавших, всевозможной организационной помощью им. Однако он все же нашел время, чтобы провести однополчанина по Дому Ростовых, показать ему все достопримечательности, а когда узнал, что тот несколько дней провел в дороге, почти не спал всю эту ночь, ибо с женой провели ее в объятих друг друга после восьмимесячной разлуки, чуть ли не валится с ног, то предложил ему отдохнуть, вручив ключ от изолированной восьмиметровой комнатушки, где имелись раскладушка, стол, стул, телефон, будильник и маленький холодильник. Это было как раз то, что требовалось. Павел определился так: еще пару часов побыть на пленуме, затем, купив необходимые продукты, отправиться в “собственную гостиницу”, чтобы в ней перекусить, сделать некоторые звонки и поспать до приезда Ивана Калугина, поставив будильник на нужное время.