Север Северище - Фомичев Владимир Т.. Страница 21

 В фойе Дома литераторов, когда он снова пришел в него, было шумно, заседание еще не началось, и мастера литературы в основном толпились здесь. Его охватила какая-то тоска, как будто воздух и его самого пронзили флюиды дисгармонии, дискомфорта. Сначала показалось, что такое состояние беспричинно. Но потом он догадался, что источником его является невольно улавливаемая слухом в отдельных фразах, отрывках разговоров и читаемая в некоторых перекошенных злобой лицах идущая здесь подспудно война тщеславий. Даже на миг почудилось: как будто пикировали бомбардировщики, включив воющие сирены, сея ужас и смерть. Вздымались клубы пыли. Словно сошлись немецко-фашистские и советские войска.

- На этой “гитлеровской территории”, враждебно настроенной к нам, - услышал Павел отчетливо, - мы никогда не избавимся от унижений и оскорблений.

 А с противоположной стороны раздалось:

- Я попросил принести кофе – официантка посмотрела сквозь меня, ноль внимания. И буквально через минуту сама подбежала к только что “приземлившемуся” у соседнего столика Марину из Ленинграда: “Не хотите ли, Юлий Аронович, с холода чашечку московского кофе?”

 “Вот это гадюшник! – невольно воскликнул про себя неожиданный гость ЦДЛ и пленума СП Советского Союза. – Ведь этот Юлий Аронович всего лишь тупоумный чиновник от литературы, его приняли в профессиональный круг за одно шестнадцатистрочное стихотворение, говорят, написанное дядей. Бездарь вышел в люди, сделал карьеру, ворочает делами, корчит из себя сосуд духа. Нельзя общаться с такими, коль относятся к тебе, как к простофиле ”.

 Первым после перерыва взял слово автор широко известных повестей и романов о деревне, редактор толстого журнала “Красная площадь”, Герой Социалистического Труда Артемий Закатов. Сидевшие вблизи Павла Котовам “инженеры человеческих душ” при появлении оратора на трибуне начали вести себя крайне нервозно, мгновенно усилив в душе перовского “Мамина-Сибиряка”, как назвала его вчера знакомая художница, чувство диссонанса, снова вызвав в груди “военные” ужасы. Не стесняясь постороннего, его соседи вслух произносили жгучие укоры в адрес выступающего: “Шестерка! Бездарный славянофил-ленинец… Мизерный человечишко, нравственно невменяемый… Нелюдь!” А когда Артемий Маркелович заявил, что в планах редакции журнала намечено начать печатание из номера в номер “Истории Государства Российского” Николая Михайловича Карамзина, выведенной в советский период из культурной жизни общества, то окружение Котова отозвалось на это настоящим неистовством, возмущаясь произнесенным. Соседи Павла Афанасьевича стали топать ногами, стучать по подлокотникам кресел, неистово кричать:

- Бить таких надо!..

- Это антикультура!..

- “Факельщик”, полная бездарь!..

У Павла Афанасьевича болезненно сжалось сердце, ком подступил к горлу от страшного волнения. Разве здесь люди, посторонние Пушкину? А ведь он сказал: “Как Колумб открыл Америку, так Карамзин открыл Россию”. И оставил еще двадцать пять подобных, самых высоких, определений гения отечественной культуры. Участники пленума, выходит, хотят заставить человечество забыть об открытой России? И чтоб она сама о себе забыла? К тому же Николай Михайлович выдающаяся фигура в литературе – он лучший отечественный прозаик восемнадцатого столетия, признанный поэт, критик. “Гадюшник!” – вспомнил данное чуть раньше название сегодняшнему ЦДЛ и писательскому пленуму в нем. Да, да, да! Точнее не скажешь. Генетическая память кольнула в самое сердце. Этим нужны липовые история, культура. Гадят, пакостят, не гнушаются ничем. Что же произойдет с нашей Родиной, если на таком уровне и так открыто ее стирают с лица земли?

 После объявленного двухчасового перерыва на обед Павел Афанасьевич уединился в восьмиметровке, представленной знакомым по годам службы в Советской Армии, поделал все, что намечал, и собирался поспать до поездки в ресторан с Иваном Калугиным. Однако отдыха не получилось - по неожиданной причине.

 Кладовка-“гостиница” имела с обеих сторон забитые двери в кабинеты. В одном из них, очень просторном, рабочем месте оргсекретаря Правления СП СССР Алексея Валерьевича Агальцова, трапезничала вместе с ним значительная группа участников сегодняшнего пленума. Пока Котов перекусывал и звонил - за дверью оживленно собирались и обедали. Но как только он начал укладываться, чтобы соснуть часок-другой, там вдруг изменилась ситуация. Хозяин попросил внимания присутствующих, и мгногвенно кабинет наполнился тишиной. Она сосредоточила и внимание Павла. Слышимость была такая, как будто он сидел вместе со всеми у Агальцова. Оказалось, что обед перешел в секретное совещание. Алексей Валерьевич объявил:

- Председательствовать сегодня будет Герман Николаевич Калник.

 Это еще больше заинтересовало Котова, потому что сегодня ему предстояло встретиться с этим человеком в привелегированном ресторане гостиницы “Россия”. Первыми словами того были:

- Никого тут особо представлять нет необходимости. Все отлично друг друга знают. В доверительных разговорах в узком кругу тоже участвовали не раз. Грядущие события по глобализации управления миром обязывают быть предельно откровенными и конструктивными в изыскании способов их успешного приближения. Мы – элита, с нас и особый спрос. Захар Захарович Ванин только что побывал в США, главном центре координации всех усилий в этом направлении, ему, главе советников Генерального секретаря КПСС, и первое слово. Павел Котов живо представил этого жирняка с висячими моржовыми усами, которого московский сибиряк про себя называл Пивной бочкой. Представлял его авантюристом, нахальной и развязной личностью с постоянной потребностью быть на виду, обманщиком, делателем всяких измышлений, обжорой. Сразу вспомнились его обесчещивания христиан, “возведение в святые” бездельников-клановиков, прославление гнусных наклонностей, крушения устоев. Пивная бочка попер, как танк:

 - Самое сильное впечатление от Америки – Масонский Национальный Мемориал Джорджа Вашингтона в стометровом здании, венчаемом ступенчатой пирамидой с прямоугольной аркой, на холме Шутерс в штате Виргиния. Первый американский президент, исполненный в бронзе, при всех регалиях “вольного каменщика”: в фартуке, с молотком в руке и прочее, как бы сказал мне: “Разглагольствуйте о “русском фашизме”, чтобы отвлечь внимание публики от истинно фашистской действительности по отношению к русским”. Я понимаю, что не стоит разъяснять вещь настолько очевидную, но просто делюсь непосредственным впечатлением от поездки. Все полководцы на войне пользуются главными правилами: хитростью, изобретательностью, обманом. А мы, не будем излишне скромными, являемся полководцами и находимся на настоящей войне. Власть туземцев-недочеловеков – преступная, они уже захлебываются в собственной грязи, живя бедно и счастливо, с въевшейся в кровь нетерпимостью к прогрессу, и потому мы управляем развитием ситуации. Даже их так называемые гении, говоря языком основного этноса этой страны, недоделки. Как, например, Пушкин, слепивший много нелепостей, вроде таких вот: “Во вкусе милой старины”, “Привычки милой старины”, “Я верен буду старине”,“Как жизнь поэта простодушна”. Сплошное perpetum mobile. Что взять с подлого народа, гордецов поганых? Наш поэт обязан писать откровенно бутафорски, с целью пропагандистской шумихи, как лауреат Евг. Евтушенко:

 Какую

 должны мы вкладывать

 страсть,

себя

 и других поднимая,

в слова:

 “Коммунизм”,

 “Советская власть”,

“Революция”, “Первое мая”. 

 Да, врет, конечно. Но бараны счастливы это читать, как будут завтра восторгаться стихами “правдолюбца Жени” с диаметрально противоположным содержанием, потому что у медных лбов нет долгой памяти – лишь короткая.

 Мне, возглавляющему группу советников Леонида Ильича Брежнева, стопроцентно ясна, как никому другому, глубина верховновластной лжи. Она освящена нашим Лениным. Вспомните правительственные враки на весь мир о смерти Николая 2. Без семьи, мол, расстрелян.