Обретенный май - Ветрова Мария. Страница 12
— Не беспокойся, — она уже взяла себя в руки и даже нашла в себе силы подбодрить мужа улыбкой. — В конце концов, это лучше, чем если бы я тебе… изменила за твоей спиной и без всякой пользы для жизни, верно? Или даже просто влюбилась в такого козла, как он…
Горько усмехнувшись, Александр вышел из спальни, и вскоре в глубине квартиры хлопнула входная дверь. Катя точно знала, что никаких денег Борис ни трезвый, ни пьяный никому и никогда не занимал, следовательно, и сейчас не займет. А возможно, Александр и не собирался к нему ехать, просто невмоготу было сидеть здесь с ней вдвоем после вчерашнего разговора.
Бессознательно выскользнув из платья да так и оставив его лежать на полу спальни, Катя набросила на плечи халатик и побрела в кухню. В их новой четырехкомнатной квартире все еще витал запах ремонта. Она никак не могла понять, для чего Александр затеял и переезд, и ремонт, и всю эту дорогущую мебель, если знал, что дела в его фирме идут хуже некуда? Ведь не бывает такого, чтоб полный крах случился в один день, а до этого — никаких признаков? Или бывает?.. В делах мужа Катя не понимала ничего. Никогда не понимала, потому и ответа на этот вопрос у нее не было. И спросить ей тоже было не у кого. Из друзей Саши она знала только Бориса и — будь он проклят! — Любомира, ссудившего мужу деньги, которых тот не в состоянии теперь отдать. Любомира, готового простить другу долг за одну-единственную ночь с его женой… С ней, Катей, почти полгода уже отбивавшейся от домогательств этого козла за Сашиной спиной…
Какая же она дура, что не нажаловалась ему на Любомира сразу! Тогда бы он точно не взял у него денег, да еще такую сумму… Или взял бы?.. Катя вдруг с ужасом поняла, что и на этот вопрос ответа у нее нет. Не дойдя до кухни, она села на диван в гостиной и задумалась. Ей хотелось понять, есть ли и ее собственная вина в случившемся.
Возможно, в том, что, когда пять лет назад Александр колебался, уходить ему или нет из их захиревающего НИИ, зарплату в котором платили уже раз в четыре месяца, и они, едва поженившись тогда, и года вместе не прожившие, ужасно бедствовали, она настаивала на уходе. Катя была беременна, у нее был страшный токсикоз, и пришлось уйти с работы. Выкидыш все равно случился, но уже после того, как она бросила работу. Обратно Катю не взяли — место оказалось занято, а Саша все колебался и колебался, браться ли за собственное дело.
Катя на него не давила, но он и так видел, как ей плохо. Как ей, молодой, красивой — самой красивой среди жен его друзей — хочется приодеться не хуже Борькиной толстухи и есть на обед не только паршивые котлеты с макаронами, в которых мяса едва ли половина. И вообще… Да, если бы не она, Александр, от природы мягкий и слишком доверчивый, чтобы выстоять в бизнесе, никогда бы в жизни с этим самым бизнесом не связался. Он знал себя очень хорошо и понимал, что с его натурой можно надеяться только на чудо… Чуда не произошло. Произошло вместо этого нечто чудовищное, о чем он рассказал ей только три дня назад.
«Недолго музыка играла…» — прошептала Катя, покачав головой. Она и представить себе не могла, что Саша, такой открытый, искренний, любящий наконец, способен от нее хоть что-то скрыть. Но он скрыл. И скрывал, пока мог, пока, выплатив почти все долги, в которые влез, не аннулировал последний — личный счет… Бог весть почему он полагал, что Любомир подождет, пока они соберут всю нужную сумму… Возможно, потому, что знаком с ним давным-давно, чуть ли не в одном дворе росли… Правда, не виделись лет десять, прежде чем встретиться вновь. А за десять лет человек может перемениться и вовсе до неузнаваемости, чего Александр и не учел. А она, Катя, не подсказала, положившись, в свою очередь, на собственные силы. Не хотела разрушать старые приятельские отношения, которые Саша к тому же упорно называл дружбой? Или просто опасалась, что муж ее же и обвинит, заподозрив, что дала Любомиру повод?..
…Первые деньги у них по-настоящему появились только года через два после старта. Но для Кати благополучие началось значительно раньше, и она навсегда запомнила, как лучший день их жизни, как прощание с проклятой нищетой, восхитительный вечер после того, как Саше (не без помощи Бориса) удалось реализовать первую партию простеньких будильничков — с крошечной, зато реальной прибылью… Почему он занялся часами, а ничем иным, она отчего-то не поинтересовалась ни разу в жизни. По образованию Саша был химиком, а его бывший НИИ связанным с производством пластмассы… Впрочем, будильники тоже были пластмассовые, так же как и маленькие нарядные детские часики, которыми торговали исключительно на рынках, а Сашина фирма в этом каким-то непонятным для Кати образом участвовала. В тот вечер они поехали с ним в хороший дорогой бутик и купили ей, как тогда Кате казалось, роскошную шубу… А после ужинали в ресторане, тоже вдвоем. Пили много хорошего дорогого вина, а еды заказали столько, что не съели и половины.
Почему-то было страшно смешно и весело и от собственной жадности на яства, и оттого, что после ресторана пришлось взять такси, а машину оставить на парковке: ни один из них был не в состоянии сесть за руль. Возможно, это был действительно самый счастливый вечер в их жизни.
Катя снова поднялась на ноги и побрела дальше, обходя все комнаты, нервно вдыхая запах краски и побелки. Чудесная, красивая, со вкусом обставленная новая квартира, с которой теперь придется расстаться. Только ли с ней?
Она вновь замерла перед зеркалом, потому что опять оказалась в спальне, а не на кухне. И в ее ушах вдруг отчетливо прозвучал голос Александра, почти рыдания, с которыми он говорил об «этом страшном человеке» Любомире. Словно это был не его давний знакомый, а ее. Словно он и впрямь был не просто скользким и отвратительным типом, а настоящим убийцей, загубившим не одну человеческую душу… «Ты, Катька, просто ничего не знаешь, — бормотал Александр. — Я не говорил тебе… Ленька — страшный человек, Катя, поверь мне… Страшный!» И она поверила, и сама, первая, не дожидаясь, пока Саша сумеет произнести ужасные слова вслух, сказала, что если есть гарантия, что этот подонок действительно погасит Сашину ссуду в случае, если… если… То она… она…
— Гарантия есть лишь одна, — сказал он неожиданно резко и мрачно. — Если мы пошлем его куда подальше, мне не жить…
Катя ахнула, захлебнувшись от ужаса всеми возможными словами. Потому что поняла, какое именно решение они сейчас примут.
Так и вышло, хотя Катя уже спустя несколько минут, как ни силилась, не могла вспомнить, кто именно из них двоих произнес вслух роковые слова — она или Саша? Наверное, все-таки она, потому что Саша уже в самом конце их ужасного разговора стоял перед ней на коленях, целовал ей то ли руки, то ли ноги и бормотал какие-то бессвязные фразы и слова, сводившиеся к тому, что его жизнь спасена ею, а такое, если учесть цену, которую Кате предстоит заплатить, не забывается до самой смерти и связывает намертво двоих людей тоже до самой смерти.
— Неужели? — услышала Катя чей-то хриплый голос и, вздрогнув от неожиданности, огляделась в пустой спальне. И сообразила, что голос — ее собственный, что она, вероятно, давно уже сидит и говорит вслух. Одна, в этой комнате, в этой квартире, в доме, да и, похоже, на всем белом свете… Одна!
Поняла, что это действительно так, а вовсе не какие-то высокопарные или, напротив, пошлые слова. Разве сможет она, расплатившись собственным телом за Сашкин долг, вернуться сюда и жить дальше, как ни в чем не бывало? Катя знала, что — нет, не сможет. Ведь на самом деле не только она будет уже как бы не она, но и Саша… Саша… Тот Александр, за которого Катя вышла замуж пять лет назад, который так рыдал, когда случился выкидыш, тот Саша, вероятно, придушил бы собственными руками даже самого близкого друга, посмевшего не то что потребовать его Катьку в качестве оплаты долга, а просто взглянуть на его красавицу-жену с вожделением…
Да нет, дело не в возвращении сюда после ЭТОГО. Дело в том, что уже сейчас, когда все произнесено, сказано между ней и мужем, когда решение принято, ни Кати, ни Александра, ни их еще какую-то неделю назад такого дружного и счастливого брака больше нет. И не будет никогда — чем бы все ни завершилось, чем бы ни обернулось. И это — единственная правда, единственная реальность, с которой стоит считаться.