Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв. - Автор неизвестен. Страница 14

— А ты послушай! Здесь много хороших слов. Земля и Небо — это чертог великого единения двух начал. В громе и молнии, ветре и дожде — могущество знамений, и этому дворцу имя — всеединство. Пруды с вином и мясо на деревьях у иньского царя в большом дворце, а у Цинь Ши-хуана [99]был дворец Афан... Ханьский [100]Тай-цзу узнал, как получить Поднебесную во дворце Сяньян. И еще был у него дворец Чанлай. Дворец Чансинь, где жила Бань Цзеюй, и дворец Шанчунь танского Мин-хуана. Один — разлуки дворец, другой — дворец прощанья. Среди дворцов дракона есть Хрустальный, а на луне — дворец Простора и Прохлады. И у нас с тобой дворец — общий на всю жизнь!

Чхунхян засмеялась.

— Не болтайте всякую чепуху!

— А это совсем не чепуха! Теперь, Чхунхян, давай поездим друг на друге верхом!

— Вот что еще выдумали! Как это мы будем ездить верхом друг на друге? Что это за игра такая?

— Да в нее все играют в столице! Это очень просто. Ты и я по очереди будем сажать друг друга на спину и крепко обнимемся, но сначала разденемся. Вот и все!

— Ой, мне стыдно. Я не хочу раздеваться!

— Ну что за девушка! Да тут и говорить не о чем!

Он снял с себя носки, пояс, штаны и куртку и швырнул в угол.

Стоит перед ней — ладный, голый. Чхунхян глянула на него и со смехом отвернулась.

— Прямо демон явился среди дня!

— Это подходит. Слушай, под небесами у всех есть пара, давай и мы с тобой поиграем, как парочка демонов!

— Ну, тогда сперва погаси светильник.

— Что за интерес без света? Скорее... Разденься, сними это!

— Нет, я не хочу так!

Но Моннён раздел ее и начал свою игру, слившись с ней в объятиях. Будто старый тигр с зеленых скалистых гор захватил в пасть добычу, но тут же отпустил — зубов-то нет, вот и не может сожрать, только по земле таскает. Будто черный дракон — хозяин Северного моря держит в пасти драгоценную жемчужину и забавляется с ней в радужном сиянии. Словно феникс на горе Даньшань клюет бамбуковое семя и резвится среди павлоний. Так одинокий журавль на пяти озерах с орхидеей в клюве играет у хижины пяти отшельников. Его руки ласкали ее тонкую талию, и она вздрагивала от его прикосновений, он целовал ее уши, щеки, брал в рот ее розовый язычок — так горлицы соединяются клювами и воркуют парами на расписном шкафчике, изукрашенном золотом. Юноша повернул ее и с нежностью наполнил руки ее грудями, слегка сжимая их, а Чхунхян, раздетая — без кофточки, юбки и даже нижнего платья, вдруг застыдилась и убежала в угол. Моннён в томлении поглядывал на нее, лицо его горело, и жемчужинки пота выступили на лбу.

— Чхунхян, иди сюда, теперь я тебя понесу!

Но Чхунхян было стыдно.

— Ну чего ты смущаешься? Ты ведь уже все знаешь. Иди скорей, я тебя понесу!

Он посадил ее на спину и в упоении понес на себе.

— О, да ты довольно тяжелая для девушки! Тебе нравится сидеть на мне?

— Очень!

— Хорошо тебе?

— Хорошо!

— И мне. Я буду тебе сейчас говорить приятное, а ты мне отвечай!

— Говорите!

— Ты, наверное, золото?

— Золотом я не могу быть! Когда Чу и Хань враждовали восемь лет, Чэнь Пин [101], тот самый, что придумал восемь планов, задумал изловить Фань Яфу [102]и разбросал сорок тысяч золотых монет. Откуда же взяться теперь золоту?

— Тогда ты чистый нефрит?

— И нефритом я не могу быть! Давным-давно славный Цинь Ши-хуан получил нефрит с горы Цзиньшань и сделал печать, на которой знаменитым Ли Сы [103]высечено: «Получив повеление Неба, вечно процветаю в долголетии». Эта история передается из поколения в поколение, так как же я могу стать нефритом?

— Кто же ты тогда? Ты, может быть, цветок шиповника?

— Нет, и шиповником я не могу быть. Ведь здесь не десятки ли чистых песков, как же я могла бы стать шиповником?

— Кто же ты тогда? Может, янтарь, золото, горный хрусталь или чистый жемчуг?

— Нет, и этим я не могу быть! Все эти драгоценности пошли на украшения для шляп трех глав и министров шести палат, правителей восьми провинций и всех других чиновников, а из того, что осталось, сделали кольца знаменитым кисэн столицы и провинции. С янтарем и жемчугом ничего не получится!

— Ну, тогда ты панцирь черепахи или коралл.

— Нет, нет! Ведь из панциря черепахи сделана большая ширма, а из коралла — перила. Как записано на балке дворца у хозяина моря, они стали сокровищами подводных покоев. Панцирь черепахи и коралл не для меня!

— Может быть, ты серп луны?

— И серпом луны я не могу быть! Ведь нынче не начало месяца, так как же могла ясная луна, что поднялась в синем небе, снова стать ущербной?

— Кто же ты тогда? Лиса, меня прельстившая? Мамаша родила тебя и вырастила такой красивой, должно быть, для того, чтобы обольстить и съесть меня? О любовь, моя любимая! Чем бы ты хотела полакомиться? Хочешь жареных или сырых каштанов? Может, круглый арбуз разрезать острым ножом с черепаховой ручкой, потом залить каннынским белым медом и серебряной ложечкой выбрать алую мякоть?

— Нет, не хочу!

— Тогда чего же ты хочешь? Может, поймать для тебя свинью или собаку? А может, меня хочешь съесть?

— Что это вы, мой господин! Неужто вы когда-нибудь видели, чтоб я человечину ела?

— Да я в шутку сказал! Моя любимая! А теперь ты, может, слезешь? Все на свете меняется, сначала я нес тебя на спине, теперь должна нести меня ты!

— Ой, барич, вы-то сильный, вот и носили меня. А я слабая, мне вас не поднять.

— Нет, можешь! Просто не поднимай меня высоко, пусть ноги волочатся по земле, будто опрокидываешь.

Она посадила юношу и попробовала приподнять.

— Ой, не могу!

— Вот и я сижу верхом у тебя на спине, — заговорил юноша, — качаюсь то туда, то сюда. Тебе нравится? Когда я тебя нес, я говорил хорошие слова, а теперь ты меня несешь, значит, тоже должна сказать мне что-нибудь приятное!

— Пожалуйста! Мне кажется, я несу Фу Юэ [104]и Люй Шана. В душе они взрастили большие замыслы и стали сановниками, их имена гремели по всей стране. Их считали преданными подданными — опорой государства. Мне кажется, что я несу «шестерых казненных», «шестерых спасенных» [105], на мне будто солнце-наставник и учитель-месяц, я несу отшельника Одинокое облако [106], Прояснившуюся вершину [107], Ляодунского правителя [108], на мне Чон Сонган [109], Чхунмугон [110], Уам [111]и Тхеге [112], Саге [113]и Мён Чжэ! О супруг мой любимый! Вы сдадите государственные экзамены, будете служить в канцелярии государя, войдете в государеву академию и станете левым помощником в государевой палате, а потом ее начальником. Послужите правителем во всех восьми провинциях, а после в столице станете ведать хранилищем сочинений самих государей и главой государевой библиотеки. Потом станете обучать юношей в конфуцианском училище, получите должность главы шести палат, назначат вас левым, правым помощником, главою Государственного совета, станете подданным-опорой страны, прослужившим на трех тысячах столичных должностей и восьмистах провинциальных. О супруг мой любимый!

— Чхунхян, давай теперь поиграем в лошадки!

— Ой, как смешно! Что это за игра в лошадки?