Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 100

Господин де Жеврэ пронзил взглядом арестованного в ту минуту, как он переступал порог его комнаты. Оскар был мертвенно-бледен и дрожал, как в лихорадке.

В продолжение ночи, проведенной на соломе в одиночной камере, он успел отрезветь и поразмыслить.

— Подойдите и сядьте, — произнес господин де Жеврэ.

Носильщик поспешил повиноваться и присел на кончик стула, не переставая отвешивать поклоны.

— Как вас зовут?

— Оскар Риго.

— Есть прозвище?

— Да, друзья меня прозвали Весельчаком… но, уверяю вас, в настоящую минуту мне вовсе не до смеха. Я спрашиваю себя, почему меня арестовали?

— Вы задаете себе этот вопрос серьезно?

— Да, сударь, не имея решительно ничего на своей совести…

— Событий, произошедших вчера вечером в кабаке на улице Арфы, и вашего участия в драке дикарей достаточно для объяснения вашего ареста…

— Но, господин судья, я очутился там, чтобы поесть, а на меня напали без всякой причины и повода с ножом в руках, доказательством чему может служить один из моих друзей, желавший меня защитить; его так избили, что теперь он, может быть, уже умер.

— Если нужно будет, мы еще вернемся к этому делу, — сказал господин де Жеврэ. — Теперь же нам надо заняться делом гораздо более важным.

Оскар почувствовал, как сильная дрожь пробежала по всему его телу и заледенила кровь в жилах.

«Более важным! — подумал он. — Так, верно, узнали про кольцо… вот чертовщина-то! Уж что я найду — всегда к несчастью».

— Где вы родились? — продолжал господин де Жеврэ.

— В Париже! Я чистокровный парижанин, родился на улице Жюльен-Лакруа, в Бельвиле; круглый сирота: из семьи у меня осталась только сестра, которая, по-видимому, справляет свою свадьбу, так как целую неделю я ее ищу по всем закоулкам Парижа и нигде не могу отыскать. Вот почему вчера я был в том квартале, надеясь встретить ее.

— Перестаньте болтать! — перебил следователь. — Не пускайтесь в пустые разглагольствования, а отвечайте коротко на мои вопросы!

— Слушаю, господин судья!

— Ваше занятие?

— Я носильщик.

— Местожительство?

При этом вопросе Риго вытаращил глаза и раскрыл рот от изумления. Если спрашивают его адрес, значит, они ничего не знают и хозяина не забрали. Но в таком случае почему же он арестован?

— Я спросил вас, где вы живете? — повторил с нетерпением судья.

Риго подумал:

«Дать адрес — значит самому указать дорогу, а если мой хозяин попадет в руки полиции, он разболтает лишнее. Надо быть как можно осторожнее!» — Подумав, носильщик громко ответил:

— Как судья, вы имеете право меня допрашивать, но я имею тоже известные права… Так как вчерашнее дело не есть причина моего ареста, то я хочу знать: почему я лишен свободы и подвергаюсь допросу?

— Вы отказываетесь дать свой адрес?

— Я его не скажу до тех пор, пока не узнаю, в чем меня обвиняют.

Господин де Жеврэ обменялся взглядами с начальником сыскной полиции, который произнес потихоньку:

— Спросите, где он провел ночь на двенадцатое число?

Следователь исполнил его совет.

— Ночь на двенадцатое число… — повторил Оскар Риго, — ах, на это-то я могу вам ответить — я ехал в поезде…

— Вы признаетесь?

— А почему бы и нет? За место я заплатил, взяв в Марселе билет второго класса. Шику в этих вагонах никакого, деревянные скамьи, вот и все. В Париж я приехал утром двенадцатого.

— В этом тоже сознаетесь?

— Разумеется! У меня нет ровно никакой причины скрывать это.

Господин де Жеврэ открыл ящик своей конторки, вынул оттуда корсиканский нож, данный Казневом по возвращении из поездки в Марсель и Дижон, и, показывая Оскару, спросил:

— Знаете вы эту вещь?

— Мой нож! — воскликнул носильщик, вне себя от удивления.

— Так вы узнаете?

— Еще бы! Он мой! Я его купил в Марселе в магазине на набережной Братства и недоумеваю, как он попал в ваши руки и как вы догадались, что он принадлежит именно мне…

— Вы недоумеваете?

— Вполне естественно, так как я его потерял, к несчастью.

— А! Вы его потеряли?

— Вы сами это видите, если он у вас.

— Где вы его потеряли?

— В Париже.

— Не в вагоне ли первого класса?

— Ни в коем случае! Я не так богат, чтобы разъезжать в первом классе.

— А мы имеем основание думать иначе!

— Не понимаю.

— В самом деле?

— Честное слово! Слово честного французского гражданина, пользующегося всеми своими гражданскими и политическими правами.

— Ну уж это слишком дерзко! — воскликнул господин де Жеврэ. — Мы знаем истину: вы — убийца господина Жака Бернье.

Оскар подпрыгнул на своем стуле.

— Я!… Я!… — бормотал он с искаженным от волнения лицом. — Я — убийца! Горе тому, кто осмеливается это говорить!

— Этот нож, оставленный вами в ране вашей жертвы, говорит против вас!

Носильщик растерянно смотрел на судью, который продолжал:

— Вы не признаетесь, что в ночь на двенадцатое декабря убили путешественника по дороге из Марселя в Париж?

— Как! Того барина, которого я видел в вагоне по прибытии на вокзал? Меня обвиняют в его убийстве?! Вот так история! Но, черт возьми, я стану защищаться!

— Каким образом? Не признались ли вы, что купили нож в Марселе?

— Я сказал, потому что это правда.

— Вы останавливались в Дижоне, следя шаг за шагом за господином Жаком Бернье.

— Этого я не говорил, Жака Бернье не знаю и в первый раз слышу его имя, к тому же я никогда не был в Дижоне, никогда! Я только проезжал мимо него на поезде.

— Следствие докажет как раз противоположное.

— В таком случае у полиции удивительные очки, если она меня видела в тех местах, где я отродясь не бывал.

— Что вы делали в Марселе?

— Ничего. Я там был проездом.

— По дороге из Парижа?

— Да нет, вовсе нет… Я возвращался из Африки, где пробыл три года.

— Доказательства?…

— Доказательства! Уж, конечно, не здесь я могу их представить. Поезжайте в Алжир, и там их добудете целую кучу. Я приехал в Марсель восьмого декабря, а уехал десятого.

— Вам докажут противное! Что вы сделали с чемоданом, украденным у вашей жертвы?

— Как не было у меня жертвы, так нет и чемодана. Никого я не убивал, ничего и не воровал.

Господин де Жеврэ снова открыл ящик и вынул оттуда бумажник Жака Бернье, принесенный накануне Сесиль и Пароли.

— Узнаете этот бумажник? — спросил он Оскара Риго.

— Никогда не видел и не знаю, — ответил носильщик, осмотрев бумажник.

— К чему запирательство ввиду полной очевидности? — возразил следователь. — Советую вам сознаться теперь же. Только искреннее признание может вызвать с нашей стороны некоторое снисхождение.

— Господин судья, как вы хотите, чтобы я признался в тех преступлениях, которые не совершал? Я тогда ни к чему не был бы годен и стал бы противен не только вам, но и самому себе.

— Итак, вы вступаете в бой с правосудием, но знайте, что правосудие, имея на своей стороне истину, одержит победу.

— О, что касается этого, я не верю…

— Мы вас победим посредством признаний вашей соучастницы.

— Моей соучастницы? — повторил носильщик, думая, что бредит наяву.

— Да, той женщины, которая вам приказала действовать и заплатила за преступление; ее имя — Анжель Бернье. Неужели вы скажете, что и ее не знаете?

— Разумеется, скажу! Не знаю ни Анжель Бернье, ни Жака Бернье.

— В каком отеле вы останавливались в Марселе?

— В «Алжире».

— Лжете!

— Если не там, то где же?

— В отеле «Босежур».

— Сведите меня на очную ставку с содержателем этого отеля, и тогда увидите, узнает ли он меня. Я требую следствия!…

— Оно уже произведено, и все улики против вас.

— Господин судья, если я такой злодей, пусть меня сейчас же зарежут.

— Знаете ли вы это? — продолжал господин де Жеврэ, показывая Оскару обломок синего карандаша.

— Это кусочек карандаша…

— Который принадлежал вам?

— Нет, господин судья.