Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 113
— Ваша дочь поручена вашей служанке.
— Катерине?
— Да, лавка должна быть заперта во время вашего отсутствия…
— И моя дочь осталась без пристанища! В вас нет ни капли жалости!
— Ваша дочь не одна, а, давая приказ запереть лавку, я только следовал закону.
— В таком случае закон гнусен! Я просила о свидании с господином Фернандом де Родилем… Почему он не пришел?
— Господин де Родиль не занимается больше вами, мне одному предоставлено право освободить вас, если вы докажете свою невиновность, или переслать в окружной суд…
— Перешлите поскорее, может быть, присяжные не будут так слепы, как вы.
— Вы все еще отрицаете участие в убийстве?
— Отрицаю со всем пылом негодования…
— Вы ненавидели отца?
— Да разве могла я его любить, скажите, пожалуйста?
— В разговоре о нем с Сесиль Бернье вы угрожали ему…
— Я, незаконнорожденная дочь, высказала его законной дочери Сесиль Бернье то, что думала об отце и о ней самой.
— Что вы думали о ней! — повторил господин де Жеврэ. — Разве вы могли в чем-нибудь упрекнуть молодую девушку, которую, по вашим словам, вы совсем не знали до этого?
— Это касается только меня.
— Так вы отказываетесь отвечать на мой вопрос?
— Да. Впрочем, к чему мой ответ?На моей квартире нашли записную книжку Сесиль Бернье… Защищаться? Да разве мне поверят? Даже и не выслушают. Ах, мне кажется, что я схожу с ума!… Уж лучше бы умереть!
И Анжель, закрыв лицо руками, разрыдалась. При виде такого отчаяния следователь почувствовал минутное волнение. Что, если эта женщина говорит правду? Но вскоре недоверие одержало верх над сожалением.
— Я никогда не сомневался в вашем громадном сценическом даровании, — произнес он иронически, — но, право, оно совсем не к месту: вам не удастся убедить меня…
— Вас убедить? — повторила Анжель. — Я знаю, что это невозможно, и вовсе не пытаюсь!
— Я сейчас приведу вашего соучастника на очную ставку с вами.
— Ах, наконец-то! — вскричала Анжель. — Поторопитесь!
Оскара Риго ввели в кабинет. Следователь внимательно наблюдал за выражением лиц носильщика и хозяйки лавки, но ожидания его ничуть не оправдались. Анжель с любопытством глядела на брата Софи, но нисколько не смутилась; Оскар был тоже спокоен. Следователь, указав рукой на Анжель, спросил:
— Знаете вы эту даму?
— Нет, господин следователь.
— А вы, Анжель Бернье, станете настаивать, что не знаете этого человека?
— Настаиваю, потому что это правда: я вижу его в первый раз в жизни.
Господин де Жеврэ молчал несколько секунд, нахмурив брови и размышляя. Анжель первая прервала молчание.
— Итак, — сказала она глухим голосом, который мало-помалу становился все звучнее и, наконец, стал металлическим, — вот убийца! Этому-то человеку, по вашему мнению, я заплатила за убийство отца! — И она прибавила с сильным гневом, идя прямо к Оскару, который попятился от нее: — Этот человек пытался убить мою дочь!…
Начальник полиции поспешно встал между ними, а Анжель продолжала:
— И вы уверяете, что он обвиняет меня в соучастии, — говорит, что получал от меня нужные сведения и приказания…
— Да нет же, нет! — крикнул Риго. — Я ничего не говорил, я вас не обвиняю и даже совсем не знаю!
— Зато я тебя теперь узнала, — с бешенством возразила Анжель, — и если ты покушался на убийство моего ребенка, я требую правосудия, жажду твоей крови. Каторга — слишком недостаточное для тебя возмездие, мне нужна твоя голова…
Затем, обернувшись к следователю, она продолжала:
— Вы видите, этот человек меня вовсе не знает, он сейчас сам заявил об этом, а вы осмеливаетесь все еще меня обвинять, и я еще не на свободе!
— Ни убийца, ни соучастник, ни преступник — лентяй, добрый малый, — с живостью вмешался Оскар. — Повторяю вам два раза, десять, сто раз, что я не знаю ни вас, ни вашу дочь! Девочка видела, конечно, негодяя, укокошившего старика в вагоне. Так приведите ее, пусть она посмотрит на меня, и, если признает за убийцу, сейчас же меня повесьте!
Господин де Жеврэ и начальник сыскной полиции обменялись несколькими словами вполголоса, и второй вышел из кабинета.
— Выведите подсудимых, — приказал следователь, — они мне скоро опять понадобятся.
— Так вы не убедились в моей невиновности, — произнесла с горечью Анжель. — Говорят, правосудие зорко, а вы представитель его; я же утверждаю, что оно слепо. Чего вам надо еще? У этого человека нашли чемодан, украденный у покойного Жака Бернье, следовательно, он — убийца. Так как он сам сознался, что не знает меня, кто же осмелится меня обвинять?
— Довольно! — перебил следователь.
Полицейские увели Оскара и Анжель.
Господин де Жеврэ написал в Марсель две депеши и отправился завтракать.
На другой день после того, как Луиджи давал отчет Пароли обо всем, произошедшем на улице Дам, он вернулся на свой пост. Размышляя, Луиджи вдруг увидел своего земляка, направившегося в его сторону, и радостно воскликнул, протягивая руку:
— Я рад, что ты пришел и выведешь меня из затруднения.
— Хотите, чтобы я принялся жарить каштаны?
— Нет, но может случиться, что сегодня или завтра я принужден буду отлучиться.
— Я останусь.
Утро прошло без малейших приключений. В одиннадцать часов земляки позавтракали в кабачке, но Луиджи не терял из виду двери дома № 108. Он видел, как Катерина два раза выходила и входила; значит, дочь содержательницы лавки жила еще там — сомневаться в этом невозможно. Выражение лица старой служанки было печально и мрачно, так как душа ее была полна самыми тяжелыми предчувствиями. На ее вопрос о причине ареста Анжель Эмма-Роза рассказала все, что знала сама. Катерина ни минуты не сомневалась в невиновности своей хозяйки.
Но если освобождение затянется, что станется с девушкой, на здоровье которой так печально подействовали потрясения? Катерина со страхом задавала себе этот вопрос. Эмма-Роза страдала вдвойне: и душой и телом. До ареста Анжель скрывала от дочери тайну ее рождения, теперь Эмма знала ее. Бедняжка догадывалась, что и ее появление на свет покрыто позором. Ей поминутно вспоминался Леон Леройе. Она хорошо сознавала, что блестящие надежды на будущее разбиты в прах. Впереди нее, вокруг — все погибло. А ей только шестнадцать лет! Призывая на помощь все мужество, Эмма-Роза не могла удержаться от рыданий, но чем больше текли ее слезы, тем сильнее сгущался туман, заволакивавший глаза. На просьбу Катерины явился врач, и чего он не решался открыть матери, то он сказал старой служанке. Зрение Эммы-Розы внушало ему серьезные опасения: по его мнению, вскоре несчастная могла совершенно ослепнуть! При одной мысли о таком несчастье, бедная служанка чувствовала, что сердце ее готово разорваться.
Что ей делать? Больше ничего, как поместить Эмму в лечебницу на то время, как мать содержалась в тюрьме! Катерина горько плакала. Если девушка совсем ослепнет — что с ней будет? Не лучше ли ей умереть?
В дверь постучали. Катерина поспешила отворить. Агент полиции Казнев показался на пороге чистой, но крошечной каморки. Эмма-Роза и Катерина узнали его, и девочка воскликнула, протягивая к нему руки:
— Сударь, принесли вы мне известие о маме?
Казнев не был злым от природы, в глубине его души ютились человеческие чувства. Он растрогался при виде страшной перемены, произошедшей в девушке.
— Я приехал за вами, mademoiselle, чтобы отвезти к следователю, — ответил он мягким голосом.
— А мамочка?
— С нею не случилось ничего дурного со вчерашнего дня… Она здорова.
— Когда я ее увижу?
— Вероятно, сейчас.
— Так не будем терять ни одной минуты… Поспешим…
Катерина вступилась, кротко сказав:
— Но, сударь, mademoiselle Эмма совсем больна… умоляю вас.
— Нет, голубушка Катерина, я в состоянии ехать, когда дело идет о моей матери. Я готова, сударь, пойдемте.