Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 96

Леон Леройе то краснел, то бледнел. На лбу его выступили холодные капли пота, хотя температура в кабинете нотариуса была самая обычная.

Он напрасно искал, какое необъяснимое, роковое несчастье таилось в словах отца, загадочный смысл которых он старался себе объяснить.

— Мне кажется, что все это сон, — произнес он наконец дрожащим от волнения голосом. — Неужели вы говорите о madame Анжель Бернье и mademoiselle Эмме-Розе?

— Так о ком же, если не о них!

— О папа! Как это жестоко! Да разве madame Анжель виновата в том, что она незаконная дочь Жака Бернье, который был вашим лучшим другом? Неужели вы можете вменить это ей в преступление? Даже допустив, что и ее дочь — незаконная дочь, разве можно за одно это казнить ее таким презрением?

Леон говорил с лихорадочным оживлением. Кровь, прихлынувшая к его лицу, клокотала и волновалась. Глаза сверкали ярким блеском.

Господин Леройе смотрел на сына с удивлением и недоверием.

— Однако как ты горячо защищаешь этих женщин! — иронически проговорил он. — Несколько дней назад ты не знал ни ту, ни другую, ты даже не подозревал об их существовании и вдруг теперь говоришь в их защиту с красноречием лучшего адвоката! Но ты тратишь свое красноречие даром, мой мальчик! Ты защищаешь плохое дело!

— Но, однако, папа, можете ли вы сказать, в чем, собственно, вы их обвиняете? Неужели только в незаконном рождении?

— Я лично не упрекаю их ровно ни в чем! Люди, более меня компетентные, представители правосудия обвиняют мать, или, точнее, подозревают, в ужаснейшем преступлении.

— Но в каком же, наконец?

— В соучастии в убийстве Жака Бернье.

Молодой человек громко вскрикнул от ужаса.

— Да ведь это ее родной отец! Это невозможная вещь! Ужаснейшая ложь!!!

— Действительно, это было бы чудовищно! Но, к несчастью, подозрения настолько же основательны, как и сами доказательства.

— Повторяю, папа, что это совершенно невозможно! Уверяю вас, что madame Анжель Бернье — честная женщина, не способная не только на преступление, но даже на дурной поступок.

— Да неужели ты воображаешь, что можешь знать больше и судить более здраво, нежели почтенный судья, которому поручено вести это ужасное дело? Замечательное самомнение! Послушай, да объясни мне, что с тобой такое? Я напрасно ищу причины волнения, которое овладевает тобой каждый раз, как я заговорю об этих женщинах! Неужели ты ломаешь копье за честь матери потому только, что случай позволил тебе спасти жизнь дочери?

— Да, право же, нет, папа… — начал было Леон.

Но господин Леройе резко оборвал его.

— Довольно! — повелительно проговорил он. — Чтобы и речи больше не было об этих авантюристках! Будем заниматься вещами, касающимися непосредственно нас с тобой. В Париже я виделся со своим другом и собратом, нотариусом Мегрэ. Мы говорили о тебе. Он согласен принять тебя в свою контору, где ты будешь заниматься параллельно с курсом в университете.

— Скоро я уеду? — спросил Леон, и радостная нотка задрожала в его голосе, но он поспешил старательно скрыть ее от отца.

— Через три или четыре дня… Ты условился окончательно с Рене Дарвилем относительно проекта, о котором ты уже говорил мне и который я вполне одобряю?

— Да, папа. Рене должен со дня на день уехать из Сен-Жюльен-дю-Со, а так как я думал, что уеду от вас только после Нового года, то и поручил ему подыскать нам квартиру и купить необходимую мебель.

— Хорошо! Так напиши сегодня же, что будешь в Париже в течение этой недели. Я тороплюсь с твоим отъездом, потому что именно теперь в конторе Мегрэ есть свободное место клерка. Предупреждаю, что Мегрэ будет наблюдать за тобой. В твои годы очень опасно жить на полной свободе. Легко попасть, вслед за товарищами, в различные кабачки и трактирчики Латинского квартала, в пивные с женщинами, ну, а уж от таких экскурсий, разумеется, добра не жди. Ни кошельку, ни самому тебе от этого не поздоровится.

— Вам нечего бояться, папа. Меня нисколько не тянет в те места, о которых вы толкуете.

— Пока, надеюсь, что нет! Я буду давать тебе триста франков в месяц на содержание и сам платить твоему портному!

— Это слишком много!

— Нет, не слишком много, но достаточно!! Триста франков в месяц позволят тебе вести в Париже тихую и спокойную жизнь. Ты сможешь даже время от времени позволить себе удовольствия, как, например, французский театр или оперу.

— Благодарю за вашу доброту, папа, и постараюсь, чтобы вы были довольны мной.

— Я рассчитываю на тебя и думаю, что, в сущности, ты все-таки добрый малый.

В эту минуту лакей внес утреннюю почту и положил перед нотариусом пачку писем и газет.

Последний взял в руки письма, как карты во время игры, и принялся читать адреса на конвертах.

— На, вот и тебе письмо, — проговорил он, подавая Леону один из конвертов. — Оно из Сен-Жюльен-дю-Со.

— По всей вероятности, от Рене.

Нотариус принялся просматривать свою корреспонденцию, пока Леон читал письмо от Дарвиля.

Друг Леона писал, что так как mademoiselle Эмме-Розе делается с каждым днем все лучше и лучше, то доктор наконец позволил перевезти ее в Париж. Madame Анжель и ее дочь уезжают на другой день, и он будет их спутником.

Как только он приедет, то займется приискиванием небольшой квартирки и ее меблировкой.

Он с нетерпением будет ждать приезда Леона.

— Что тебе пишет твой друг?

Леон сообщил отцу от отъезде Рене, благоразумно умолчав об Эмме-Розе и madame Анжель.

— В таком случае немедленно пошли ему депешу. Напиши, что ты будешь в Париже через четыре дня и остановишься у моего коллеги, Мегрэ, на улице Риволи. Иди скорее на телеграф!

Молодой человек не заставил повторять себе это приказание: он нуждался в уединении и свежем воздухе.

Не депешу хотелось ему послать Рене Дарвилю. Будь он свободен, он сам помчался бы к другу в Сен-Жюльен-дю-Со, чтобы поведать о всех тех ужасных для него вещах, которые сообщил отец.

Страшное, чудовищное обвинение, тяготевшее над красавицей Анжель, разрушало все надежды молодого человека, повергло в прах его лучшие, радужные мечты о счастье.

Придя на телеграф, Леон отослал Рене депешу следующего содержания.

« Еду через четыре дня в Париж и буду ждать тебя на улице Риволи у господина Мэгрэ, нотариуса. Нанимай квартиру и покупай мебель за общий счет».

Отправив депешу, он вернулся в отцовский дом и заперся в своей комнате.

В Дижоне оба агента тайной полиции, Светляк и Спичка, не добились ни малейшего результата. Напрасно ходили они из отеля в отель, всюду описывая приметы Оскара Риго.

В отеле «Кот д'Ор», где Пароли останавливался под именем Поля Жерара, коммивояжера, агенты обратили внимание на это имя ввиду его кратковременного пребывания. Но затем, поразмыслив, решили, что все коммивояжеры останавливаются не более как на несколько часов в тех городах, где им случается проезжать. Да и пребывание Поля Жерара в городе не отличалось ничем особенным.

Вследствие всего этого агенты отправились обратно в Париж.

Выслушав их доклад, начальник сыскной полиции сам отвез их к господину де Жеврэ.

Показания, данные марсельским торговцем ножей, были очень точны и имели громадное значение.

Господин де Жеврэ присоединил рапорт, составленный Казневом, к документам, относящимся к делу Жака Бернье.

— И вы ничего не заметили, ничего не нашли в комнате, которую этот человек занимал в отеле?

— Извините, господин судебный следователь, — возразил агент, — я кое-что нашел, но находка моя так ничтожна, что я даже не счел нужным упоминать о ней в своем рапорте.

— Что же это?

— А вот что!

С этими словами Казнев вынул из кармана кусочек синего карандаша, тщательно завернутый в белую бумагу.