Летние обманы - Шлинк Бернхард. Страница 20

Да, друзья знают адрес. А что, если они вдруг возьмут и нагрянут? Потому что прочитали новость в «Нью-Йорк тайме» и, подумав, что до Кейт, вероятно, еще не дошло радостное известие, решат сами принести ей эту добрую весть?

Он еще раз глотнул из бутылки. Нельзя напиваться. Он должен сохранить ясную голову и хорошенько обдумать, как ему лучше поступить. Позвонить друзьям? Сказать, что Кейт уже знает про премию и просто не хотела окунаться в балаганную атмосферу? Друзья хорошо знают Кейт, им известно, что она любит, когда ее чествуют. Они не поверят и тем более приедут.

Его охватила паника. Если завтра заявятся друзья, то послезавтра Кейт уже будет в Нью-Йорке, и снова начнется прежняя круговерть. Как сделать, чтобы этого не случилось? Надо срочно что-то придумать! Как соврать, чтобы друзья не ринулись сюда?

Он вышел из машины, допил бутылку и с размаху зашвырнул ее в лес. Вот так всегда в его жизни: если приходится выбирать, то непременно между двумя плохими вариантами! Между тем, чтобы жить с матерью или жить с отцом, когда родители наконец решились на развод. Между учебой в университете, на которую пришлось бы зарабатывать деньги, тратя на это все свободное время, и отвратительной работой, при которой у него оставалось бы время, чтобы писать. Между Германией, где он всегда чувствовал себя чужим, и Америкой, для которой он чужим так и остался. Хоть бы раз ему наконец повезло, как другим! Хоть бы раз довелось выбирать между двумя хорошими возможностями!

Он не стал звонить друзьям. Он поехал домой и сообщил о безуспешной попытке повидать техника. Завтра, мол, попробую еще раз, в крайнем случае поищу техника в соседнем городе или обращусь в телефонную компанию. Кейт злилась — не на него, а на житье в сельской местности, где инфраструктура не идет ни в какое сравнение с нью-йоркской. Заметив, что его это расстраивает, она смягчилась:

— Давай сами инвестируем средства в развитие инфраструктуры и поставим на горе за домом мачту. Мы можем это себе позволить. Так мы все-таки уменьшим свою зависимость от техников и телефонных компаний.

8

Среди ночи он вдруг проснулся. Было без малого два часа. Он тихонько поднялся и, раздвинув немного занавески, выглянул в окно. Небо было ясное, и даже без луны были четко видны лужайка, лес и дорога. Он сгреб со стула свою одежду и, на цыпочках выйдя из комнаты, спустился по скрипучей лестнице. На кухне он оделся: натянул майку и джинсы, надел теплую куртку, нахлобучил на голову шерстяную шапку и залез в сапоги. На улице сейчас холодно, на лужайке белел иней.

Дверь открылась и закрылась бесшумно. Несколько шагов, отделявшие его от машины, он тоже прошел на цыпочках. Сунул ключ в зажигание и снял блокировку с рулевого колеса. Затем, упершись одной рукой в раскрытую дверцу и подруливая другой, вытолкал машину с лужайки на дорогу. Толкать было трудно, и он кряхтел и потел. По траве машина катилась беззвучно. На дороге под колесами зашуршала щебенка. Ужасно громко, как ему показалось. Но скоро дорога пошла под уклон, и машина начала разгоняться. Он вскочил на сиденье и, после нескольких поворотов оказавшись за пределами слышимости, включил мотор.

По дороге в город ему попалось несколько встречных машин, но, насколько он мог разглядеть, среди них не было ни одной знакомой. В городе в некоторых окнах еще горел свет — это были жилые дома, и он мысленно представлял себе мать у постели больного ребенка, или отца, засидевшегося над деловыми бумагами, или старичка, которому всегда не спится.

На главной улице все окна были темные. Он проехал по ней из конца в конец, ни разу не увидев ни души: ни пьянчужки на скамейке, ни влюбленных парочек в подъезде. Он проехал мимо конторы шерифа — там тоже было темно, а парковка с двумя полицейскими машинами была перегорожена цепью. Он выключил фары, медленно вернулся назад и остановился возле сложенных в штабель синих подставок и перекладин полицейского ограждения. Он подождал, прислушиваясь, все ли спокойно, тихонько выбрался из машины и осторожно переложил три подставки и две перекладины к себе в кузов. Затем тихо вернулся в машину, снова немного подождал и, не включая фар, выехал из города.

Он включил радио. «We are the Champions» [11]— мальчиком он любил эту песню и давно ее не слышал. Он стал подпевать. И опять ощутил торжество. У него снова все получилось! Вот он какой на самом деле — в нем скрыто много такого, о чем люди и не догадываются. О чем не догадывается Кейт. Да он и сам раньше не знал, на что он, оказывается, способен. Вот и сейчас он все так ловко обтяпал, что никто на него не подумает. Ну ошибся кто-то или глупо подшутил — кто узнает, откуда на дороге взялось ограждение? Да и кто будет разбираться?

Он вел машину, соображая, в каком месте выставить ограждение. Дорога, ведущая к его дому, ответвлялась от шоссе под углом в девяносто градусов и, сделав крутой поворот, тянулась некоторое время почти параллельно шоссе. У самого перекрестка ограждение будет чересчур бросаться в глаза, с таким же успехом его можно поставить на повороте.

Это было минутное дело. Остановившись за поворотом, он поставил стойки, положил на них перекладину. Дорога была перекрыта.

Не доезжая до конца небольшого подъема, который вел к дому, он заранее выключил двигатель и погасил фары. Остаток подъема машина одолела по инерции. Машина без света тихо выкатилась с дороги на лужайку. Было половина пятого.

Он посидел, прислушиваясь. Слышался только шум ветра в деревьях, иногда шорох какого-нибудь зверька или хруст сломанной ветки. Из дому не доносилось ни звука. Скоро уже рассвет.

Кейт спросила:

— Где ты был?

Но она не проснулась. Когда наутро она сказала ему, что ночью ей показалось, будто бы он уходил, а потом вернулся, он только пожал плечами: «Ну да, выходил разок в туалет».

9

Несколько дней он был счастлив. К этому счастью примешивалась легкая тревога. Что, если вдруг шериф обнаружит перекладину на дороге? Или увидит кто-нибудь из соседей и сообщит? Или друзья вдруг не послушают его и приедут? Но никто не являлся.

Раз в день он снимал одну перекладину, отодвигал в сторону подпорку и проезжал на машине. Он снова наведался к запертой мастерской. Съездил в соседний город и нашел там техника, но прийти не пригласил. Не позвонил он и в телефонную компанию. Снимая и возвращая на место перекладину, сдвигая и ставя обратно подставку, он испытывал приятное ощущение. Он чувствовал себя хозяином замка, который отпирает и запирает ворота.

Из каждой поездки он спешил как можно скорее вернуться домой. Ведь Кейт не терпится снова сесть за письменный стол, а ему не терпелось вернуться домой, в свой надежный мир: где наверху работает Кейт, где Рита всегда с ним рядом, насладиться счастьем привычного домашнего уклада. Поскольку близился День благодарения, он рассказывал Рите об отцах-пилигримах [12]и индейцах, и они с ней нарисовали большую картину, на которой все вместе пировали за праздничным столом: отцы-пилигримы, индейцы, Кейт, Рита и он.

— А они к нам придут? Отцы-пилигримы и индейцы?

— Нет, Рита, они давно уже умерли.

— Но я хочу, чтобы кто-нибудь пришел!

— И я хочу, — заглянула в дверь Кейт. — Я почти закончила.

— Книгу?

Она кивнула:

— Книгу. И как закончу, мы это отпразднуем. И позовем друзей. И мою агентшу, и редакторшу. И соседей.

— Почти закончила — это как понять?

— До конца недели закончу. Разве ты не рад?

Он подошел к ней и заключил в объятия:

— Конечно рад. Это потрясающая книга. Будет бешеная пресса, в «Барнс и Нобл» она будет штабелями лежать в разделе бестселлеров, и по ней снимут потрясающий фильм.

Она убрала голову с его плеча, отодвинулась и улыбнулась ему:

— Ты просто чудо! Ты был таким терпеливым! Ты ухаживал за мной, и за Ритой, и за домом, и за садом, каждый день одно и то же, и ни разу не пожаловался. Зато теперь начнется настоящая жизнь, обещаю тебе.