Между плахой и секирой - Чадович Николай Трофимович. Страница 70

– Там видно будет.

– Если поочередно, то с этого крысенка начинайте, – он кивнул на Оську, продолжавшего пребывать в состоянии ступора. – Побежал я… Засекайте время.

Несмотря на свой далеко не юный возраст и солидную комплекцию, Грибов довольно резво нырнул в боковую улицу, и вскоре стук его башмаков утих вдали.

– Давайте помозгуем, какую он нам подлянку может устроить, – сказал Зяблик, не спуская пленных аггелов с мушки. – Я этим рогатым ни на грош не верю… Вон, живой пример перед вами… Стоит, полные штаны наложивши… В-вояка…

– Нет, бдолах они нам отдают без звука, – сказал Смыков уверенно. – Тут никаких сомнений быть не может. Такого добра они в Эдеме целый воз накосят… Но отпускать нас вот так запросто, конечно, не отпустят. По следу пойдут тайком, как шакалы. Чтоб из-за угла напасть, внезапно.

– Укокать их всех, что ли, предлагаешь? – равнодушно осведомился Зяблик.

– Решение напрашивается само собой.

– Смыков! – возмутилась Верка. – Ты же слово давал!

– Ошибаетесь, Вера Ивановна. Не слово, а только надежду. Вот пусть она вместе с ними и умрет.

– Это еще хуже! Садизм какой-то! Дать надежду, а потом обмануть.

– Разве аггелы свое слово держат? – перешел в атаку Смыков. – Мало вам от них в плену досталось? Забыли, как они всех вас на кол хотели посадить?

– Так ведь это они, Смыков! Они братоубийце поклоняются. Который вдобавок ко всему и Бога потом хотел обмануть. Для них ложь в порядке вещей. Нам-то зачем с них пример брать?

– Ты, Верка, в диалектике слабо разбираешься, – ухмыльнулся Зяблик. – Не в пример Смыкову. Закон отрицания отрицания забыла. Если мы сейчас аггелам отрицания не устроим, они нас потом с большим удовольствием под него подведут.

– Лева, ну хоть ты вмешайся! – Верка пихнула Цыпфа, все это время пребывавшего в тягостном молчании. – Нельзя же так! Пусть они будут аггелами, пусть шакалами, но мы-то себя людьми считаем! Ведь договорились! Ведь обещали!

– Честно сказать, я и сам не знаю, кем являюсь в данный момент… – речь Цыпфа уже не была такой гладкой, как обычно. – Со временем, конечно, все это будет оценено беспристрастно… Но сейчас… Может ли человек, одним взмахом руки уничтоживший такое количество себе подобных, оставаться прежним человеком? Или он переходит на качественно иную ступень развития?

– Ну началось! – Смыков возвел глаза к небу. – Конечно, переходит. Но, заметьте, на более высокую. Кто бы нынче помнил об Александре Македонском или Тимуре, если бы они в свое время такую прорву людей не положили.

– Это личное дело Македонского и… истории… – Лева осторожно отодвинул от себя пушку. – Я больше никого убивать не буду. Заберите это от меня. Лучше я умру сам.

– А про нас ты подумал, толстовец очкастый? – вдруг вспылил Зяблик. – А про девчонку свою, что нас, как ясного солнышка, дожидается? Как она одна выкрутится? Ей же сопли надо вытирать! А нефилим тот не жилец на свете, грех говорить… Как с пленными поступить, это отдельный разговор. А врага в бою одолеть не грехом всегда считалось, а святым делом.

– Равным оружием, не забывай… – возразил Цыпф.

– Какая разница! Я перед боем лишний час не доспал и меч свой как бритву наточил! А ты дрых без задних ног и с тупой железякой против меня выходишь. В чем тут моя вина?

– Это просто демагогия, – поморщился Цыпф. – Так и конкистадоров можно оправдать, и тех, кто атомную бомбу на Хиросиму сбросил.

– И оправдаю, если надо будет! Что бы сейчас с Америкой было, не покори ее конкистадоры порохом и мечом? Резали бы индейцы друг друга каменными ножами и землю палками ковыряли. До колеса даже не додумались! Зато сейчас какие страны в тех местах поднялись! В Мексике, между прочим, девяносто процентов населения потомки тех самых несчастных индейцев. Дай Бог тебе так жить, как они!

– Десять минут, – Смыков глянул на часы. – Пора бы…

– Подождем, – отмахнулся Зяблик. – Назад бежать всегда труднее.

– А за атомную бомбу почему не заступаешься? – спросила с ехидцей Верка.

– А зачем? Дело же предельно ясное! В ножки нужно тем поклониться, кто ее сбросил. В сорок пятом, кстати, так и делали. В каждой газете союзников поздравляли. Мне отец рассказывал… Если бы не эти бомбы, японцы бы еще года два на своей территории дрались. За каждый дом, за каждую бамбуковую рощу. Дух у них такой, самурайский. Любой мог Гастелло или Матросова переплюнуть. Чтоб в камикадзе записаться, очередь стояла. Сколько бы еще народу зря полегло? Миллионы! А так сотней тысяч отмазались… Лева не потому задний ход дал, что очень совестливый. Просто у него кишка тонка оказалась. Такие, как он, собаке хвост кусками рубят. Имей я возможность, всю бы эту страну спалил, как осиное гнездо…

– Бодливой корове Бог знаешь чего не дал? – усмехнулась Верка.

– Знаю. – Зяблик как бы ненароком коснулся ее груди. – Цицек.

– Двенадцать минут, – объявил Смыков. – Пора принимать решение.

– Дадим еще минуточку! – попросила Верка. – Тринадцатую. У всякой нечисти это счастливым числом считается.

– Но не больше. – Смыков до половины выдвинул магазин, проверяя количество патронов, и тут же вернул его на прежнее место.

– Бежит, – сказал Цыпф с облегчением. – Слышите?

– Бежит, – согласился Смыков, прицеливаясь в горловину пустой еще улицы. – Только вопрос – кто!

Спустя минуту выяснилось, что это на самом деле бежит сотник Грибов, вследствие долгих лет работы на руководящих должностях разных социальных систем утративший как спринтерские, так и стайерские качества. Еще издали он помахивал белым полотняным мешочком.

– Простите, ребята… – бросил он на ходу своим истомившимся в ожидании соратникам. – Из последних сил старался… Далековато все-таки…

Следующая порция извинений предназначалась тем, кто, как мальчишку, гонял солидного человека за всякой ерундой, но Смыков это дело пресек в зародыше:

– Молчать! Мешок в зубы! Руки вверх! Шагом ко мне… Ближе… Стоять! Положи мешок! Наступи!! Еще… Посторонних предметов, похоже, нет… Подними! Ко мне! Стоять!.. Верка, возьми, только осторожно. Теперь проверь.

Верка приняла мешочек из рук Грибова, остановившегося возле самого парапета, и, достав щепотку бдолаха, стала внимательно рассматривать его. Понюхав и попробовав на язык, она сообщила:

– Похоже… И вкус, и запах… Да и трудно за десять минут подделку изготовить.

– Подделку изготовить трудно. А отходов всяких пополам с трухой напихать легко, – сказал Смыков, держа пистолет перед носом Грибова. – Пусть Зяблик проверит.

Зяблик повторил все Веркины манипуляции и с видом записного знатока заявил:

– Оно!

Смыков на эти слова как бы и не прореагировал, а занялся непосредственно персоной Грибова.

– Вы чего зыркаете? Что высматриваете?

– Да не зыркаю я… Это у меня глаз косит… С детства еще…

– А три пальца вы кому показываете?

– Сами же меня руки заставили поднять, – сотник побагровел. – Не разгибаются у меня два пальца… Вот вам и кажется…

– Пальцы тоже с детства не разгибаются?

– Ага, – понимающе кивнул сотник. – Повод для конфликта ищете. Чего уж там! Бейте без повода! Свидетелей не останется!

– Нужны вы мне очень… Пошли прочь, – Смыков махнул пистолетом, словно отгоняя от себя назойливую муху. – Но рук не опускать!

Грибов, пятясь, стал отходить. На его правой руке три пальца по-прежнему торчали вверх, а два были скрючены.

Зяблик, успевший при дегустации сожрать солидную порцию бдолаха, опять запустил лапу в мешок, чему попыталась помешать Верка. Их энергичная возня закончилась тем, что оба повалились на парапет, отпихнув Цыпфа в сторону.

В то же мгновение в окне казино снова блеснула оптика, и всю ватагу обдало каменной крошкой, высеченной пулей из круглого колена нереиды, на которое совсем недавно опирался спиной Цыпф.

Грибов, успевший удалиться от фонтана шагов на десять, по-звериному зарычал и выхватил из-за шиворота гранату. Друзья его шустро рассыпались по площади, подбирая в изобилии валявшееся вокруг оружие.