Иногда Карлсоны возвращаются - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 48

Когда он догадался, что ушла радость полета, что он отныне скован по рукам и ногам? Когда достиг всего, что, по всеобщим меркам, принято считать вершиной благополучия. Агентство «Гаррисон Райт» заняло свое неоспоримое место в российском рекламном бизнесе. Доходы растут. Конкуренты кусают локти от зависти. Изысканно дорогая обстановка дома. Красавица-куколка-жена. А счастья нет. Почему?

Легко было бы списать все на Ольгу: прошло совсем мало времени после их свадьбы, и Кирилл понял, что она не любит его, никогда не любила. Клюнула на его богатство и положение, продолжая любить того самого «ужасного Жору», которого так ненавидели Ольгины родители. Ну так что же? Ведь и для Кирилла, теперь-то можно сознаться, белокурая прелестница была удачным украшением дома, елкой, которую так приятно и престижно увешивать драгоценностями. Так ли это много значит для современных людей? Если семейная жизнь не удовлетворяла обоих, можно было бы развестись. И хотя он уверен, что Ольга через своих адвокатов стрясла бы с него немалую сумму, он бы на это пошел...

– Значит, Оля решилась все-таки с Жорой сбежать? – перебивает Кирилл Легейдо собственные излияния. – Ну, и хорошо. Хоть кто-то счастлив, блин! Мы с Ольгой друг друга только мучили...

Дело Степана Кулакова. Семейный разговор

То, что Кротов успокоительно назвал «реактивным состоянием», не проходило. Степан оставался все так же неподвижен, и трудно было сказать, что за видения проходили перед его самоуглубленными черными глазами. Он ел и пил, когда ему давали еду и питье, но сам ни разу не показал, что испытывает жажду или голод. С момента освобождения Кулаков не услышал от сына ни слова, ни звука, который свидетельствовал бы хоть о какой-то попытке установить контакт с окружающими. Сусанна настаивала на том, что Степу надо показать врачам, но Кулаков все откладывал и откладывал этот решительный шаг. Кто их знает, этих психиатров, что они вытащат из мозгов его сына! Поэтому Степан продолжал лежать в своей комнате, без голоса, без движения, вытянув руки вдоль туловища, как будто все еще был связан.

Сусанна все время проводила рядом с сыном: поглаживала его ладони, вполголоса разговаривала с ним, как с младенцем, ловила малейшие признаки его физиологических потребностей. Игорь, редко бывая дома (накопилось много срочных дел) избегал заходить в комнату Степана... Почему? Потому, что жалел своего ребенка? Да... Но рядом с жалостью росло что-то, похожее на гнев, словно Степан, назло отцу, притворяется. Кулаков с трудом удерживался от желания ударить его, уничтожить, если он никогда уже не будет здоровым...

Это напомнило о том, как в детстве он ломал игрушки. С самого раннего возраста Игорек знал, что родители его бедные, не могут ему купить все, что он захочет, а потому свои немногочисленные игрушки берег. Подкрашивал, выправлял, чинил. Но когда подходил срок износа, или в процессе игры солдатик или грузовичок получал необратимые повреждения, с каким же удовольствием Игорь его изничтожал! Разносил на кусочки с самоотверженным пылом, как бы мстя родительской бедности, надеясь, что когда игрушек останется уж очень мало, папа с мамой расщедрятся и купят ему новые...

Да разве Андрюха мог это понять? Он вырос в другой семье: может быть, тоже небогатой, но с другим настроем, где любимым детям отдавали все лучшее. Разве мог он понять, что такое для Игоря несбывшиеся возможности? Если бы Андрюха продолжал гнуть свою линию в руководстве «Нейтроном», Игорь каждый день локти кусал бы, представляя, как бы он развернулся, оставшись один. Он и остался один! И дела «Нейтрона» пошли в гору! Пусть ему плюнут в лицо, если это не так!

То, что Сусанна постоянно находилась при Степане, а Игорь избегал встреч с сыном, давало естественную возможность не встречаться мужу с женой. Оба чувствовали, что так лучше. Но рано или поздно им все равно пришлось бы сказать друг другу что-то, кроме стандартных фраз, – и диалог начала Сусанна. Выйдя из детской комнаты, откуда, как обычно (как стало за последнее время обычным, не доносилось ни звука), она посмотрела на мужа черными глазами, в которых еще сохранялся след Степановой самоуглубленности. Как будто мальчик болен тем, чем можно заразиться... Или, скорее, больна вся семья – болен и ребенок...

– Игорь, – Кулаков вздрогнул – до этого жена избегала звать его по имени, – расскажи, как ты убил. Я же все равно об этом знаю. Как это было? Расскажи.

– Зачем?

– Чтобы не мучиться. Я извожусь, представляю неизвестно что...

– А так ты будешь представлять известно что. Зачем тебе это?

Но Кулаков согласился. К чему уж теперь, в самом деле, молчать? А если милиция на хвост наступит (как там срок давности, еще не истек?), можно будет сказать, что Сусанна все выдумала. И вообще, жена не имеет права свидетельствовать против мужа!

Убийство Игорь начал обдумывать с тех самых пор, когда осознал, что у них с Мащенко не заладилось совместное руководство. Дважды он предлагал перекупить у Андрея его долю акций, и дважды натыкался на отказ. За перипетиями борьбы между бывшими друзьями наблюдал Эдик Биренбойм. Именно он, помнится, сказал Игорю наедине:

«Хоть бы он пропал! Какого беспорядка в цифрах наворотил – дебет с кредитом не сходится. Не начальник, а внутренний вредитель».

Сказано было в сердцах. Однако идея, зароненная в упорный кулаковский мозг, дала обильные ветвистые всходы.

Люди просто так не пропадают. Значит, надо сделать так, чтобы Андрюха исчез. Как это сделать? Нанять бандитов? В те годы киллерский рынок не был еще развит так, как сейчас. К тому же в небольшом городе шила в мешке не утаишь: все будут знать, кто убил и за что. Кому выгодно убрать Андрюху Мащенко? Угадайте с двух раз... Как же сделать так, чтобы и Андрея убрать, и репутация не пострадала? Игорь сердито сопел, но продолжал обмозговывать, обмусоливать мысль, которая никак не хотела отстать от него.

И додумался! Прежде, чем Мащенко уберется у него с дороги, нужно убрать кое-кого еще...

Эдик, с которым Кулаков поделился своим планом, сперва замахал руками: «Ты что? Я тебе ничего не советовал! Что ты выдумал?» Игорь гнул свое: ему необходим был сообщник. Конечно, Игорь – мужчина, а Наталья – женщина, но такую увесистую тушу в два счета не одолеть... Исход решило то, что Эдуард был человеком, зависимым от Кулакова, а с таким хозяином, как Мащенко, по мнению главного бухгалтера, на фирме можно было бы ставить крест. Короче, они договорились. Кулаков изложил свой план. Эдик, услышав нечто конкретное, вроде бы успокоился и начал вносить в этот план дельные коррективы. У него вообще был талант, – отличное вИдение ситуации. По шахматам первый разряд имел... И хотя на деле все получилось не совсем так, как рассчитывали, в итоге все сошло, как по маслу...

Собственно празднование дня Октябрьской революции Игорь Кулаков почти не помнит: какие поднимались тосты, какие рассказывали анекдоты... Он был поглощен тем, как бы, поближе к одиннадцати часам, когда все напьются и утратят наблюдательность, подсыпать в рюмку Мащенко клофелин. В те годы редкая желтая газетенка не писала о «клофелинщиках», которые грабят, предварительно одурманив свои жертвы. Лекарство отличное, причем продается в каждой аптеке... Почему было не подсыпать клофелин также Наталье Авдеевой, – ведь так с ней было бы легче справиться? У Игоря было и такое намерение, но Эдик возразил, что экспертиза выявит его содержание в крови трупа, а это будет истолковано в пользу Андрея.

И еще запомнилось Игорю, что Наталья для праздника надушилась какими-то тяжелыми, затхлыми, сладковатыми духами: точь-в-точь мертвечина! Игорь то и дело взглядывал то на ее круглые, бледные, подернутые еле заметным пушком щеки, то на виднеющуюся из декольте ложбинку между грудями, в которой выступил пот, и всячески настраивал себя против нее. Толстуха, уродина! Как Андрюха с ней спит? Как ее вообще земля носит? Устанавливал дистанцию между ней и собой, чтобы легче было убить. Говорят, что легко убить либо совсем близкого человека, которого страстно ненавидишь, либо совсем незнакомого. Просто знакомого – трудно. Ни незнакомых, ни близких Игорь не убивал, а насчет просто знакомых судит по собственному опыту: трудно, но можно.