Иногда Карлсоны возвращаются - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 49

Напились в то застолье изрядно... Игорь в какой-то момент почувствовал, что у него поплыла голова, но усилием воли вернул ее на место. Эдик вроде бы употреблял воздержанно, обошелся совсем без водки, хотя в другое, спокойное время уж он бы своего не упустил... В общем, наверное, они остались самыми трезвыми из участников застолья. Не считая Натальи. Она вообще не пила – теперь Игорю известно, почему...

– А если бы тогда вам стало известно, изменило бы это что-нибудь в том, что вместе с любовницей Андрея вы убиваете ребенка? – вмешалась Сусанна.

– Нет. Все уже было расчислено. А насчет ребенка, – здесь вы, бабы, ловчите! Когда вам надо, называете то, что у вас внутри сидит, ребенком, а когда хотите сделать аборт, – ах, это еще не человек, это сгусток клеток... Не было там никакого ребенка, ясно? Сгусток клеток был!

«Это он о ком-то другом... о какой-то другой, – сообразила Сусанна. – Я никогда не делала от него аборта...» Опасаясь нарваться на еще худшие разоблачения, она дала себе слово не перебивать...

Дело Кирилла Легейдо. Убийство, которого не было

...Итак, отношения Ольги и Кирилла Легейдо зашли в тупик. Но дело не в браке, который – если воспользоваться расхожей шуткой – оказался браком во всех смыслах. Заноза сидела глубже. Ольга для Кирилла была частью той жизни, от которой он хотел бы избавиться. Жизни активной, наполненной трудом, уважением заказчиков и любовью сотрудников, а на деле – насквозь фальшивой. Принимая заказ на рекламу того или иного продукта, который сам он никогда не купит, Кирилл чувствовал смутное познабливание: разве об этом он мечтал? Он шалил, куролесил, реклама была для него веселым упражнением, ответом на брошенный вызов, и когда ему удавалось способствовать продаже того, что без него никто бы не купил, или расколоть на бабки скуповатого заказчика, он чувствовал такое удовольствие, как если бы выиграл партию в шахматы у чемпиона мира. Он шел к высотам бизнеса играючи.

Постепенно игровой момент рассосался, осталась голая прибыль. Товарно-денежные отношения, чисто по Марксу. И пускай товар, как принято сейчас выражаться, виртуальный, зато прибыль всегда реальная. Значит, если сбросить с того, чем он занимается, романтический флер, получится, что он за бешеные бабки втюхивает простофилям всякое дерьмо, без которого можно обойтись. Вот как Сократ ходил по рынку, и, когда его спрашивали, почему он ничего не покупает, отвечал: «Какое счастье, что на свете столько вещей, без которых можно обойтись!» Кирилл Легейдо в юности видел себя на месте Сократа, а очутился на месте торговца...

Подобные мысли посещали его все чаще и чаще. Наверное, в поисках отдушины Кирилл пришел на аэродром: какой же Карлсон без полета! А может, не только поэтому. Он понимал: в сорок три года жизнь менять поздно, что сложилось, то сложилось, он больше не свободен, от него зависит множество людей... Но когда жизнь изменить нельзя, при том, что она невыносима, остается единственный выход: расстаться с ней. Мысль о самоубийстве не раз приходила в голову Кириллу, и, если вначале она была гипотетической, со временем он стал просчитывать возможности. Он не хотел демонстративно обставлять свой уход, но, если неопытный летчик разобьется, не совладав с управлением, в этом нет ничего особенного, не так ли? Никто даже не заподозрит самоубийство в том, что посчитают несчастным случаем. Может быть, удастся скрыть самоубийство даже от себя самого: просто зазевался, просто рука сорвалась, – при чем здесь заранее обдуманное намерение?

Кирилл не хочет себя оправдывать, просто уверен, что рано или поздно осуществил бы свой план. Но судьба решила по-другому: он встретил другого потенциального суицидника. Человека, у которого для самоубийства были более веские основания, чем пресловутое античное taedium vitae – тоска от бессмысленности жизни...

– Ну да... он улетел, но обещал вернуться, – произнес Турецкий, задумчиво вертя в руках марионетку-Карлсона. Он даже не замечал, что пытается открутить кукле голову.

– Понимаете, какой это был шанс для обоих! – возбужденно продолжал Кирилл, не обращая внимания на тот ущерб, который сыщик наносил его игрушечному хозяйству. – Серега Воронин рассказал про свою болезнь и сказал, что с собой покончит, что не хочет мучиться... Что всю жизнь отдал небу и хочет принять смерть вместе со своим самолетом. Штурвал от себя – и все! Сергей сел в кабину пилота вместо меня...

– Он умер вашей смертью, вы стали жить чужой жизнью, – подвел итог Александр Борисович. – Все гладко. Только вот Леня теперь как же? Его в прокуратуру каждый день тягают. А ведь он вас никогда не предавал и не собирался...

Кирилл замолчал. Принялся перебирать кукол на нитках.

– Я не подумал, – буркнул Легейдо, – надеялся, что он быстрее в это сетевое агентство перейдет. Что у него хоть все в порядке будет. Но я это исправлю. Напишу письмо. Типа, предсмертное.

– И не забудьте Ворониным письмо Сергея переслать. Чего им мучиться полгода?

Легейдо кивнул.

– Я даже всем своим хотел... ну, намекнуть, что ли. Письма эти электронные слал.

«А как оправдывается, – подумал Турецкий, – ну просто нашкодившее дитя. Карлсон, в котором нечаянно проснулась совесть...» Он не испытывал теперь неприязни к Кириллу Легейдо. Скорее, склонен был сейчас пожалеть всех участников этой странной, похожей на кукольный спектакль истории.

– У меня остались в Москве друзья. Настоящие друзья, не имеющие отношения к рекламному бизнесу. Их мало, но они есть... Вы их не тронете, правда?

– А зачем нам их трогать? Что они нам расскажут о вашем мнимом убийстве? Предпочитаю услышать все подробности от жертвы преступления. Тем более что она жива...

– Так вот, сами понимаете, свой план без их поддержки я бы не провернул. Они одобряли. Сказали, что, видно, так будет лучше для всех... А когда узнали, что дело о моем убийстве расследует не только милиция, но и частное агентство, они решили слегка тряхнуть моих старых приятелей-рекламистов...

– Конкурентов?

– Ну да. Пускай поволнуются. Пускай хоть ненадолго выпадут из своего глянцевого мирка, в котором вся красота – сплошная видимость, зато подлости – настоящие. Заодно и вы посмотрите, в каком гадюшнике приходилось работать и жить... А ведь получилось? Скажите, получилось?

Кирилл Легейдо излучал радость всем своим полненьким существом. Сейчас он как никогда походил на Карлсона – настоящего шведского Карлсона, забавника и пакостника, шутки которого иногда бывают злобны...

Турецкий не относился к любителям черного юмора. Но сейчас он не мог не улыбнуться в ответ. Вовсю жарило солнце, над головами плескалась листва аккуратных чешских деревьев. Под ногами прогуливающихся скрипел плотный красноватый песок, которым принято посыпать аллеи.

– Еще вопросы? – благодушно спросил Легейдо. Кажется, только теперь он расслабился и перестал ждать основательных неприятностей.

– Вопрос? Всего один, зато личный.

Легейдо посмотрел на Турецкого с недоумением и в то же время, пожалуй, с пониманием:

– Вы хотите знать, как я себя чувствую в новой жизни?

– Ну, вроде того, – хмыкнул Александр Борисович. – Не жмет, в плечах не давит?

– С чего бы? Этот костюм сшит по моей мерке. Не надо рекламировать дерьмо, не надо расстилаться перед заказчиком. Я свободен, я ничей, – помните, был такой фильм? М-да... А вы ведь не случайно спросили, господин сыщик. Колитесь, как на духу: вы бы тоже хотели круто изменить свой маршрут?

– Да с чего бы? – усмехнулся Турецкий. – У меня маршруты и так будь здоров меняются. Работал в Генпрокуратуре, теперь вот ушел в частное сыскное агентство. Уж чего-чего, а перемен хватает по уши...

– Но чем-то вы все же не удовлетворены. Признайтесь: заела милицейская обстановочка? Или вы вспомнили, что в молодости писали гениальные стихи? Или – семейные трудности?.. Не стесняйтесь, никому не расскажу. Я – могила. И в прямом, и в переносном смысле.