Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий. Страница 50

– Ты же говорил, что у тебя с дядей и отцом, скажем так, натянутые отношения… – пробормотал Алик, но было видно, что слова Аскольда произвели на него достаточно сильное впечатление. – Ладно, не парься, – быстро добавил он, видя, как дернулся на эти слова горе-Принц. – Что-нибудь попытаюсь сделать. Правда, чувствуется, что эти байкеры, так называемые, и менты местные давно корешатся, раз у них такие панибратские отношения. Жаль. Но ничего… ничего… что-нибудь можно сделать. Наверно.

– Сделай… сделай! У тебя вот какая… любимая марка машины?

– А какая разница? У нас тут все равно только «копейка» Нищина да «газик» этого Лени с Филипычем. Ну, еще Петин мотороллер. На них бы удрать – и то чудесно было бы.

– Нет, ты скажи!

– Ну, допустим, «Феррари».

– Вот будет у тебя «Феррари», только помоги мне!

– А, не звони! – досадливо отмахнулся от него Алик Мыскин. – Будет, не будет… дай подумать.

– Думай, думай!

Алик откинулся на спину и полуприкрыл глаза. Откровенно говоря, думать ни о чем не хотелось. Болели ребра, болели почки. Саднило во рту, щипало разбитые десны. Но если этому Аскольду в самом деле так надо в Москву… ну что ж, бывало в жизни и хлеще. Алик взглянул на Аскольда и подумал, что вот сейчас, в полумраке, он в самом деле совершенная копия Сережи Воронцова. Где-то он, Воронцов? Что с ним? Алик кашлянул, и Аскольд нервно вскинул голову:

– Ну что… придумал?

Алик отвернулся и совершенно неожиданно для Аскольда заснул. Неожиданно – это потому, что московский суперстар, угодивший в условия сельской местности средней полосы России как кур в ощип, не мог понять, как можно спать в таких условиях: в жуткой тесноте, под постоянно подхлестывающей инстинкты болью, слыша крики снаружи вроде того, что коряво издал только что Леня:

– А че, Петя, нич-чаво свинья… ты с ней не живешь с ней взамен как с женой… к-котора от тебя ушла? Этакое… свино…вв-водство!!

А Мыскин спал. И снился ему странный сон.

Это было в спецназовской разведке. Там служили и Мыскин, и Сережа Воронцов. Они были самыми молодыми в своей группе, остальные были в звании не ниже лейтенанта, контрактники от двадцати пяти лет и старше. Хмурые, подтянутые мужчины, совершенно не напоминающие суперменов образца тех, что любят демонстрировать в фильмах. Обычные мужики – большинство из которых было среднего роста, отнюдь не богатырской комплекции, в серенькой и неприметной спецодежде.

После того, как кадры отряда существенно поредели после ряда рейдов по горам, его доукомплектовали молодежью. Среди упомянутой молодежи были двадцатилетние Сергей Воронцов и Александр Мыскин.

Первый же рейд был откровением. И начался страшный сон. Разведотряды часто исполняли роль карательных частей.

…Два автомобиля с бойцами карательного разведотряда ехали по узкой дороге, проходящей через горное ущелье. Где-то там, буквально в сотне метров от них, могли таиться вооруженные до зубов и снабженные инфракрасными прицелами чеченцы, и потому водители крутили баранки с лихорадочной поспешностью, стараясь ехать на максимальной скорости, несмотря на то, что это было чревато падением в какую-нибудь котловину или расщелину.

И вот – в точке трассы, на которой, по мнению водил, вероятность встречи с кровожадными горцами достигает своего апогея – сидящий рядом с водителем головной машины худощавый подполковник сказал:

– Останови здесь.

Тот, казалось бы, просто не воспринял этих слов подполковника – настолько, по его мнению, они противоречили элементарному здравому смыслу.

– Останови здесь, – повторил подполковник, не повышая голоса.

Водитель, стремительно хренея, повернул к тому бледное лицо с расширенными глазами и быстро выговорил:

– Но, товарищ подполковник, здесь же могут…

– Да, могут пристрелить, но если ты не остановишь, то я сам тебя пристрелю, – спокойно произнес тот. – Вот здесь, у этого большого камня.

Помертвевший водитель покорно выполнил распоряжение командира спецназовцев, и из остановившихся машин начали мягко, пружинисто и бесшумно выпрыгивать люди.

Один за другим они исчезали во тьме, а когда растаял последний, подполковник подозвал к себе обоих водителей и сказал:

– Я сожалею, ребята. На вашем месте я бы сейчас застрелился. Через несколько минут здесь или в ином другом месте трассы будут боевики. Смерть лучше плена.

Те онемели. Подполковник передал одному из шоферов пистолет Макарова и повернулся к ним спиной, но тут водитель головной машины, первый обретший дар речи, задыхаясь, заговорил:

– Возьмите нас с собой, товарищ подполковник! Мы не можем оставаться… чтобы…

– Это исключено, – жестко прервал его руководитель группы. – У вас нет необходимой подготовки. Вы сорвете задание. О ваших семьях позаботятся. Это я могу гарантировать. Все.

И он исчез во тьме прежде, чем те успели что-либо возразить…

Это был карательный набег на чеченский аул – родное село одного из наиболее влиятельных полевых командиров. Отряд прошел сквозь скалы тихо, как пантера в черных ночных зарослях джунглей подбирается к своей спящей жертве. Удар был неожиданным и мгновенным – и уже спустя десять минут только зарево пожарища было на месте полностью уничтоженного горного поселка.

Помимо собственно жителей, в ауле, как и ожидали, оказалось около двух десятков боевиков. Правда, преимущественно они были ранены и пришли зализывать раны в родной аул, но раненый зверь еще опаснее здорового. Они начали отстреливаться, и пулями был убит один боец карательного отряда и ранен второй.

Этим вторым оказался Сережа Воронцов.

Рана была нетяжелой, пуля прострелила голень и ушла навылет, но после этого Сергей потерял способность самостоятельно передвигаться. По крайней мере, передвигаться с необходимой для отхода скоростью. Если бы отряд двигался с той скоростью, с какой это было возможно при транспортировке раненого, то спецназовцы совершенно определенно не успевали выйти к точке, на которой их должен был ждать вертолет. И тогда – конец. Поставили бы на них крест или предприняли какие-то попытки к поиску, все равно – живыми им уже не вернуться.

И тогда подполковник Котляров, командир группы, тот самый, что советовал шоферам застрелиться, принял единственно возможное в этой ситуации решение: избавиться от обузы. Действительно, не может же из-за одного человека погибнуть весь отряд! Он прямым текстом уведомил о своем решении Воронцова, и тот без колебаний согласился с тем, что это единственно возможный выход из положения. Но на глазах его выступили слезы, и в свете щербатой луны не один Котляров увидел их. Их увидел и Мыскин. Он бросился к Котлярову и, перехватив руку подполковника с пистолетом, уже поднявшимся на обессиленно прислонившегося к камню Сережи Воронцова, быстро-быстро заговорил:

– Товарищ подполковник, разрешите помогать Воронцову идти! Если мы отстанем больше чем на пятьдесят метров, стреляйте!

Полковник сурово взглянул на Алика и быстро кивнул: добро.

– Но только помни, – тихо прибавил он, – пятьдесят метров. Ты сам сказал: пятьдесят метров!

– И я, – негромко произнес сорокалетний майор, – я помогу.

– Пятьдесят метров, – повторил Котляров.

И потом началось безумие.

…Вероятно, тот грек, что пробежал сорок два километра из Марафона в Афины и с криком: «Мы победили!» – упал мертвым… вероятно, тот грек не сумел бы сделать того, что сумел осуществить Александр Мыскин в эту ночь – в этот маршросок по ночным чеченским горам. Он тащил все более обвисающего на плече Сережу со скоростью, с какой среднетренированный человек может разве что бежать в гору не круче тридцати-тридцати пяти градусов. Он чувствовал на щеке горячее прерывистое дыхание Сергея, который пытался максимально облегчить Мыскину и майору путь и усиленно работал здоровой ногой, изредка задействуя и раненую… перед глазами метались багровые блики, скалы грохотали и бросались в лицо, как раненый зверь… словно призрачные тени, мелькали впереди спины товарищей, сбоку хрипел от изнеможения сорокалетний майор, – а на губах, немеющих, неоднократно прокушенных от напряжения губах, выступала, пузырилась кровавая пена. Они тащили Воронцова по едва ли не отвесным подъемам, по крутым горным тропам, рвали ладони на лоскуты на спусках – а на востоке, угрюмо набухая свежим алым кровоподтеком, из-за линии горизонта выдавливались, вспузыривалось опасное, обезоруживающее их зарево…