Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий. Страница 61

– Ты, конечно, склоняешься к тому, что это Воронцов убил Романа Арсеньевича?

– Двух мнений быть не может: конечно, он. Ведь как четко сработал. Ведь была единственная лазейка, чтобы подобраться к Роману Арсеньевичу – через его племянника – и ведь сумел! И сдается мне, что эта веселая история с двойниками началась не в Москве. Конечно, стоит прощупать другие версии, пока этот Сережа Воронцов не заговорил, но это так… для статистики.

– Ты говорил, Михал Мироныч, что он ранен? – спросил следователь Генпрокуратуры.

– Да, в шею. Довольно легко. Только крови много потерял, да пьяный был в говно… поэтому до сих пор еще не очухался. Отпечатки пальцев на той хитровыеженной пневматической ручке проверили. Его пальчики на этой ручке. Его, этого самого Воронцова Сергея Григорьевича.

– Разве этого мало? – вмешался низенький розовый генерал Федеральной службы безопасности, похожий на Мюллера в исполнении Леонида Броневого. – По-моему, достаточно только хорошенько допросить Воронцова, и все немедленно станет на свои места.

– Все-то у тебя просто, Константин Иваныч, – покачал головой Адамов. – Проще пареной репы.

– Это ты всегда склонен усложнять, – не остался тот в долгу. – Прямо-таки Шерлок Холмс какой-то.

– Ну… Шерлок Холмс в нашей Москве долго бы не продержался. У нас тут по пять профессоров Мориарти на один гектар, а он с одним-то две серии фильма возился, – сказал Адамов. – Ладно. Ситуация складывается следующая: Вишневского убил человек, внешне в точности соответствующий его племяннику Андрею. Звучит дико, но таковы факты. Когда этот Воронцов придет в чувство, мы узнаем, кто же, собственно, так ловко все подстроил.

– Вы думаете, что он, этот Воронцов, знает непосредственного заказчика? – неожиданно заговорил Фирсов. – Дело настолько крупное, что тут весьма вероятен посредник, причем даже не один, и к тому же анонимный.

…Фирсов, которому только что был учинен самый подробный допрос, учтиво названный Адамовым «разговором компетентных людей», выглядел довольно жалко. Ему казалось, что присутствующие издеваются над ним, и на самом деле его тайна давно превратилась в секрет Полишинеля. Что допрос Сережи Воронцова – которого он уже ненавидел, и не столько за Лену! – будет только продолжением этой мучительной и хорошо поставленной пантомимы.

В этот момент отворилась дверь, и вошел один из подчиненных Адамова.

– Михаил Миронович, звонили из клиники. Задержанный только что пришел в сознание, – доложил он.

Сережа лежал на огромной белоснежной кровати. Таких кроватей и такой ослепительной белизны нет, не было и не будет в государственных медицинских учреждениях (ЦКБ и тому подобные заведения для государственных мужей не в счет). К несчастью для тех, кто не имеет и никогда не будет иметь возможности лечиться в элитных частных больницах.

К нему вошли только Адамов и генерал ФСБ, которого начальник службы безопасности Вишневского называл Константином Ивановичем, а также следователь Генпрокуратуры. Остальным – двум заместителям Адамова, второму следователю Генпрокуратуры и Фирсову – было предложено пока что посидеть возле палаты и поиграть в расположенный тут же бильярд. Если, разумеется, кто выразит такое желание.

Меньше всего желания скатать партейку в бильярд выказал, разумеется, Фирсов, который мало того, что сидел в инвалидной коляске и был бледен, как мертвец, так еще и тщетно пытался унять дрожь в руках.

Вот и играй после этого в бильярд. Тем временем в палате Сергея Воронцова началась в высшей степени занимательная беседа.

– Я руководитель службы безопасности Романа Арсеньевича Вишневского. Моя фамилия Адамов. А вот ваша фамилия Воронцов, не так ли? – спросил Адамов, пристально глядя на Сергея.

А выглядел тот не лучшим образом – похудевший, заросший щетиной, с кругами под глазами и перевязанной шеей. И – надо сказать – оставалось только удивляться, каким образом он мог убеждать всех, что он Аскольд, если сейчас не было никакого сходства.

– Д-да, – ответил Воронцов на вопрос Адамова.

– Вот и хорошо. Осталось и на другие мои вопросы ответить так же удовлетворительно. Что вы делаете в Москве, Воронцов?

– П-приехал.

Судя по всему, у Сережи были повреждены голосовые связки, потому что каждое слово он выдирал из себя, как ощетинившийся рыболовный крючок из проколотой рыбьей губы. С хрипом и надреснутым, гортанным придыханием.

– Это понятно, – сказал Михаил Миронович. – Вы приехали сюда вместе с Фирсовым и Романовым из ***ова, где у Аскольда был гастрольный концерт, не так ли?

– Так.

– Фирсов и Романов наняли вас заменять Аскольда на этом концерте и после него, уже в Москве?

– З-зачем вы спрашиваете, если и сами все прекрасно знаете? – выдохнул Сережа.

– Хорошо, – пристально посмотрев на Сергея, сказал Михаил Миронович. – Поступим иначе. Я сам буду рассказывать, что произошло с вами в последние сутки, а вы меня поправите, если я в чем-то ошибусь.

– Хорошо…

– Вы приехали в Москву позавчера рано утром, – заговорил Адамов. – После чего пошли на сведение альбома Аскольда в его студию, где вы удачно напились, как то водится и у звезд эстрады, и у их двойников, до поросячьего визга или же искусно имитировали таковое состояние, и были благополучно доставлены в квартиру Андрея Арсеньевича на Кутузовском проспекте. Где и спали приблизительно до сорока минут восьмого. Вечером вы пошли на вручение премии «Аполло» – тоже под видом Аскольда, разумеется. Потом вы доехали до дома Романа Арсеньевича… Затем было куда веселее, – продолжал Адамов. – Вы приехали к Вишневскому…

– Я не был у него! – негромко проговорил Сережа и поморщился: слова отдались болью в поврежденном горле.

– Что?

– Вы говорили, чтобы я поправлял вас, если вы будете отклоняться от реального хода недавних событий… так вот, я вас поправляю: я не был в доме Вишневского и не видел Романа Арсеньевича.

– Потом вы поговорили с ним, – продолжал Адамов так, как если бы никаких слов Сережи и не было, – а потом, зная, что камеры в его кабинете выключены – он не переносит, когда его просматривают в моменты семейных разговоров…

– Да не был! Я! У него!

– …удостоверившись, что дело обставлено так, как и задумывалось, убили его.

Сережа застыл на подушке: вероятно, все силы его головых связок выплеснулись в две предыдущие протестующие фразы. Да и, попросту говоря, он был просто пригвожден к подушке заявлением Адамова. Последний же пристально смотрел на Воронцова и видел, что до того только спустя несколько секунд дошло, в чем, собственно, его обвиняют.

– Я? – пробормотал Сережа. – Я… убил кого? Виш… Виш-невского? Я? Вы бы еще сказали Березовского.

Он отвернул голову вправо и закрыл глаза.

– Я не был у Вишневского, – тихо произнес он, – не был.

– Но если не вы, значит, Романа Арсеньевича убил кто-то другой? – жестко выговорил Адамов. – В точности похожий на вас, т. е…

– Я не знаю…

– А вы знаете, что на оружии, из которого убили Вишневского, обнаружены ваши отпечатки?

Серая резиновая улыбка косо развалила лицо Воронцова надвое.

– Мои… отпечатки? А на чьей-нибудь заднице вы не обнаруживали моих отпечатков, господин Адамов? Нет? Жалко. Я… я был так наглухо… что мог хвататься за что угодно. Я… я…

Адамов резко прервал его:

– Но как же вы объясните тот факт, что орудие преступления мы обнаружили в вашем сером пиджаке?

– Это не мой пиджак… – тихо ответил Сергей. – Это не мой… мне сказал его надеть Фирсов.

– А это вы узнаете?

И перед глазами Сережи Воронцова возникла толстая ручка с золотым пером.

– Это? Это – узнаю. Это мне дал Фирсов, чтобы я подписывал автографы.

– Фирсов? Автографы?

– Да. А потом он сказал, что я могу оставить ее себе, потому что… типа подарок.

– А когда он ее вам дал?

– Когда? Да часов в двенадцать, наверно. Ночью уже, после церемонии этой… с премией. Я точно не помню. Пьян… пьянство – страшное социальное зло…