Вспомнить себя - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 21

– Понимаю ли? – с хитрой ухмылочкой спросил мэр. – Нет, уважаемый Григорий Алексеевич, я понимаю так, что это вы усиленно пугаете меня, пытаетесь даже как бы угрожать, хе-хе!.. – легким смешком он ловко смикшировал серьезность смысла произнесенной Переверзиным фразы.

– Я-а-а?! – искренне изумился гость. – Да вы просто не желаете понимать нашего доброго к вам отношения!..

«А вот и жесткие нотки проскользнули, – отметил про себя мэр. – Ну-ну! Когда ж до дела-то дойдет?..»

– Вы полагаете, что добрые отношения должны и дорого оплачиваться, так? Я вас правильно понимаю, Григорий Алексеевич?

– Ну, во-первых, вы должны ценить уже одно то, что именно к вам первым мы обратились. К нам ведь очередь стоит. И, кстати, принимая на свои плечи груз обязательств по компьютеризации вашей энергетики, мы здорово теряем в финансовом плане, уступая очередь вам и временно отказываясь от более выгодной сделки. Очередной заказ для Москвы стоит, по нашим прикидкам, порядка пятидесяти миллиардов рублей. Впечатляет? У вашей программы, как показало тестирование, нет стабильности, у нас же она есть. И мы даже готовы что-то потерять в финансовом смысле, но приобрести, если хотите, в этическом. Я настоятельно советую, пока есть еще время, расторгнуть договор с вашими прежними, опозорившимися партнерами и заключить его с нами. Это – ваше спасение.

– И наши тридцать миллиардов, – подсказал мэр.

– Ну, пусть так, – словно бы отмахнулся Переверзин. – Разве это так уж существенно? Кстати, и ваше собственное, Виталий Семенович, моральное спокойствие и прочность позиции тоже чего-то стоят, не правда ли? Когда у вас перевыборы, будущей весной? А ведь мы могли бы еще успеть, да-да. Или не успеть, если за дело возьмутся наконец краснодарские власти, как они твердо мне гарантировали, и у которых ваша катастрофа – вот где! – он ткнул себя пальцем снизу в подбородок. – Но это будет тогда выглядеть чем-то, напоминающим переворот, а лично я не сторонник политических эксцессов. Хотя, уверяю вас, умею решать вопросы временной нестабильности, когда договаривающиеся стороны никак не могут прийти к взаимовыгодному решению. Уверяю вас, умею! – это прозвучало совсем уже грозно, даже с вызовом.

– Так я не пойму, – гнул свое мэр, – вы кто? Бессребреник? Патриот? Диктатор там, где речь заходит о миллиардных гонорарах? Где корни вашей настойчивости, мало напоминающей благотворительность?

– А знаете, Виталий Семенович, я ведь вам врать не стану. Никакой я не патриот. И уж тем более не благодетель. Просто у вас тут, на северной стороне, моя матушка проживает. Старушка. Свой домик, уезжать не хочет, как ни зову. А у вас морозы лютые, особенно когда бора свистит, я знаю, приходилось... И мать сидит и плачет, света нет по три дня. Доколе ж, уважаемый?! Кур в дом тащит, чтоб не замерзли. Ну, что мне делать прикажете?

– Вы даже не представляете, уважаемый Григорий Алексеевич, как я вас понимаю. Да, просто ужасно. Особенно этот проклятый норд-ост... Ну что ж, подумаем. Я ведь не один вопрос решаю. У нас демократия!

– Э-э, бросьте! – отмахнулся Переверзин. – Какая, к черту, демократия?

– Не-ет, это вы у себя на фирме можете командовать в подобном тоне, а у нас не рекомендуется. Сразу – в газету! Да такое разнесут, свет немил окажется!

– Ну, еще не разнесли, но могут, очень даже могут, только в несколько ином ключе!.. Я знаю, что вашей деятельностью здесь многие недовольны. Особенно среди ваших «национальных» соседей, которым вы частенько перекрываете кислород. И не надо думать, что это будет длиться вечно: вы – руководить городом, сочетая свое «руководство» с активной предпринимательской деятельностью, через родственников, разумеется, а они – молчать и подчиняться вашим нелепым постановлениям. Не перебивайте меня! Я не привык к этому!

– Я тоже, – спокойно сказал мэр, хотя внутри у него все, казалось, кипело, но он большим усилием воли сумел сдержать себя, подавить вспыхнувший гнев: сила была сейчас не на его стороне. Четверо «отморозков» в приемной – не просто охрана.

И спокойствие мэра подействовало-таки на Переверзина. Он оборвал свои угрозы и закончил почти мирным тоном:

– Ну хорошо, хорошо, уговорили, я все равно пробуду здесь еще пару дней... И если нужна поддержка сверху, вы только скажите, – он деланно засмеялся. – Это для нас не вопрос. А вот недовольство населения, у которого мэр украл... – это ж придумать! – мясо, вот это серьезно. Это очень серьезно! – кажется, он снова переходил к угрозам, но уже улыбаясь при этом. – Так ведь и до трагедии недалеко. Найдется какой-нибудь обиженный, псих ненормальный, как говорит моя дочь, да и отомстит мэру за своих размороженных кур и уток, а потом будут наши доблестные правоохранители годами искать нити политического заговора... Только кому от этого легче, не так ли? Или вы мечтаете о пышных похоронах? – Лицо Переверзина снова стало жестким, будто каменным. Или скорее бронзовым, как на старинных медальонах. – Так за этим, как говорится, дело не станет. – И глаза его превратились в две льдинки. – Это шутки у меня такие, Виталий Семенович, – серьезно заметил Переверзин.

Ну что ж, он показал себя, свои цели и пути их достижения определил, а теперь пусть этот растяпа, размазня-мэр, ворочается всю ночь. Бессонница – на пользу...

– Надеюсь, до скорого! – Переверзин взметнул рукой, резко вскочил, повернулся и, не прощаясь, быстро вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Ну, фюрер да и только... ты посмотри, что делается на Руси...

«Нет, этот не остановится... А что, если он и в самом деле так силен?.. Или играет?.. – размышлял мэр, глядя на открытую дверь, которую никто там, в приемной, и закрывать не собирался, и войти вроде бы тоже не желал. – Неужто страшней этого кота действительно зверя нет?.. Мышиная какая-то психология. Быстренько утащить и спрятаться... Видно, самому встать придется, – во всех смыслах...»

И Виталий Семенович Смородин принял решение, которое в настоящий момент посчитал наиболее целесообразным, хотя и, возможно, таящим неизвестные пока неприятности для него. Особенно теперь, в преддверии приближающейся выборной гонки. Он сам прошел и закрыл дверь, ни слова не сказав секретарше, а вернувшись к столу, взялся за телефонную трубку и открыл свой собственный телефонный справочник на букве «П» – прокуратура...

Глава четвертая

ДНЕВНЫЕ ЗАБОТЫ

Валентина Денисовна была в расстроенных чувствах, если так возможно выразить ее почти скорбное душевное состояние. Что с того, что любимый племянник – большая шишка в столице? Была, кстати...

Частный предприниматель Ермакова, имевшая доходный бизнес, – она всегда делала ударение на «е», полагая, что так звучит «иностраннее», ибо все равно слово не русское, а черт-те какое – чужое. Но дело есть дело, и за ним следовало следить. А как тут уследишь, если, с одной стороны, – сердце больное, а с другой – бардак с электричеством, от которого и здоровое сердце не выдержит?..

С этими гнетущими мыслями она ходила вчера на общегородской митинг протеста, организованный партиями, которые собирались выдвигать своих кандидатов на «мэрский пост». Хоть и звучало это выражение некрасиво и грубо, так и слышалось слово «мерзкий», борьба за него шла в городе нешуточная. И кризис с электричеством оказался прямо-таки на руку оппозиционным партиям. Вместе со всеми «протестующими», хотя толку от своих «протестов» никто и не ожидал, Валентина Денисовна громким и тонким голосом выкрикивала лозунг, которому, шныряя в толпе, учили женщин какие-то неизвестные личности, шустрые и нахальные. Но сами лозунги нравились, особенно этот: «Мэр, отдай наше мясо!», «Мэр! Ты обокрал нас!». Выкрикивали и смеялись, хотя, по правде, ничего веселого для своих кошельков не наблюдали. Пробежал слушок, что кто-то приплатил организаторам стихийного митинга протеста, ну, как обычно это делается, привыкли все давно, но всякий раз думают, что сегодня обязательно будет не так, как обычно...